— Нет, — возразил Бейярд. — Именно мне они оба обязаны своим знакомством, и он один из моих лучших друзей. — Бейярд пожал плечами: — Наши отношения с Антонией закончились четыре года назад, и, должен добавить, не по ее вине: это у меня с головой не в порядке. У нас общий сын, и, как бы дела ни обстояли сейчас, я хочу, чтобы она была счастлива. Использую я ее или нет, но на первом месте стоит именно она и ее сын. — Он снова повернулся и посмотрел на Монро: — Удовлетворена?

— Думаю, что да. А твой сын знает, что ты его отец? Ты часто его видишь?

— На первый вопрос ответ «да», а на второй — «не очень». Когда ему исполнилось семь лет, я отвез его в Париж. Он живет у друзей семьи Антонии и учится в элитной школе. И плачу за все я. Дважды в год я привожу его домой. Я хочу, чтобы, когда он подрастет, у него имелся выбор между двумя мирами, и позаботился о том, чтобы он ни в чем не нуждался, если со мной что-нибудь случится. — Помолчав, он продолжил: — Уж кому-кому, только не тебе осуждать меня за использование людей: ты сама в данный конкретный момент используешь меня, чтобы получить то, что тебе нужно.

— Я предложила тебе оплату, а твой отказ не моя проблема.

Бейярд улыбнулся. Это была улыбка понимания.

— Эсса, возможно, в твоей другой жизни, среди других людей эти слова и могли бы что-то значить, но только не между нами. Мы оба отлично понимаем, чего они стоят, поскольку слишком хорошо знаем человеческую натуру. И ты меня используешь! Ты знаешь, что мне нужно больше, чем деньги, и подкармливаешь маленькими дозами, рассчитывая на то, что со временем у меня разовьется зависимость. Но не обманывай себя, полагая, что я не в курсе. Как и в случае с Антонией, я просто позволил тебе использовать меня. Мы с тобой, Ванесса, очень похожи.

За пределами поместья Бейярда дорога представляла собой две глубокие колеи, проложенные в сыром грунте среди буйной растительности. Ветки то и дело попадали в открытые окна машины. Через пару миль дорога стала шире, и они наконец выбрались на шоссе. Там, где земляная оранжево-красная проезжая часть выходила на покрытую гудроном бетонку, располагался контрольно-пропускной пункт.

Дорогу перегораживали ряды колючей проволоки, натянутой между грубо сколоченными деревянными козлами, перекрывая таким образом путь тем редким машинами, что оказывались в этих краях. На обочине, рядом с дровами и грудой камней, горел костер, а на огне стояла алюминиевая кастрюля. На пять солдат была одна винтовка. Бейярд обменялся шутками со старшим патруля, и «пежо», ставший легче на пять банок пива, продолжил путь вдоль побережья по шоссе в Бату — главный город материковой части Экваториальной Гвинеи.

В Бате проживало семьдесят тысяч жителей, что делало его вторым по численности населения городом страны, но по площади он значительно превосходил столицу. В отличие от кишевшего людьми Малабо с его узкими улицами Бата был намного просторнее, улицы — широкие, малолюдные и в основном мощеные. Двух-, трехэтажные дома, возведенные в стиле средиземноморских или колониальных вилл, выходили фасадами на океан. Чем дальше от берега, тем одноэтажных домов становилось все больше: построенные из бетонных блоков и стоявшие ровными рядами вдоль тротуаров, они отличались функциональностью и были лишены всяких архитектурных излишеств.

В нескольких милях к югу располагался порт, откуда безостановочно вывозились природные богатства страны, а за ним шли поселки иностранцев, где проживал персонал нефтяных компаний. Они представляли собой маленькие островки Америки, перенесенные на почву центральной части Западной Африки. Севернее Баты располагался самый крупный в стране аэропорт с единственной взлетно-посадочной полосой, функционирующей только при дневном свете и хорошей видимости. Длина и ширина полосы позволяла принимать самолеты не больше «Боинга-737». На восток, в глубь материка, уходило шоссе, пересекавшее всю центральную часть страны. Раньше оно пролегало по красноватой глинистой почве, превращавшейся в сезон дождей в непроходимую болотистую жижу, но теперь, благодаря нефтяным компаниям, профинансировавшим нанесение щебеночного покрытия с пропиткой битумной связкой, ситуация изменилась.

Наконец «пежо», дергаясь, остановился у входа в «Бар Сантраль» — один из самых известных в городе ресторанов, куда часто наведывались не только перекусить, но и посидеть за выпивкой. Монро очень рассчитывала на то, что здесь ей удастся напасть на след Эмили Бэрбанк.

Как и в Малабо, в Бате не было никаких условий для развлечений, и поход в супермаркет являлся главным событием целого дня. Ввиду этого рестораны и бары предоставляли единственную возможность для общения. Их владельцы были в курсе всех слухов и сплетен, знали обо всех городских событиях и запоминали всех своих посетителей. Как и большинство ресторанов страны, «Бар Сантраль» принадлежал экспатриантам — в данном случае братьям, выходцам из Ливана. За стойкой у кассы находился старший из них. Заметив Бейярда, он улыбнулся в усы и поднял руку в приветственном жесте. Подойдя к их столику, он обменялся с Бейярдом рукопожатием. Подтрунив друг над другом, они дружески обнялись. Затем ливанец подвинул стул и присел.

Его звали Салим. Хотя, судя по блеску темно-карих глаз, ему вряд ли было больше сорока пяти лет, но из-за глубоких морщин и седины, тронувшей его черные волосы, выглядел он на все шестьдесят. Бейярд представил Монро, после чего она пожала ливанцу руку и поприветствовала его:

— Ассалям алейкум!

Салим широко улыбнулся и ответил:

— Ва Алейкум ассалям! — Повернулся к Бейярду со словами: — Мне нравится эта девушка! Где ты ее нашел?

Поболтав о том о сем, Монро вытащила распечатку интернетовской фотографии Эмили и подвинула через стол Салиму.

В разговор вмешался Бейярд:

— Нам очень важно знать, видел ли ты эту девушку, но если будут спрашивать, то мы зашли только позавтракать.

Салим откинулся на спинку стула и с обидой в голосе проговорил:

— Мой дорогой друг Франсиско! Разве тебе нужно об этом просить? Для тебя — все, что угодно! — Потом он повернулся к Монро и добавил: — Да, я видел эту девушку. — Он почесал за ухом и наклонился к ней. — Последний раз, думаю, с полгода назад.

— Она часто сюда заходит? — спросила Монро.

— Я бы не сказал, что часто. Раз или два в год.

— Она приходит одна?

— Одна? Я бы не сказал так. Всегда с кем-нибудь. Обычно с мужем, причем он бывает чаще.

Монро помолчала, прежде чем спросить:

— Она замужем?

Салим пожал плечами и слегка улыбнулся.

— Замужем? Ну, не знаю насчет выкупа или регистрации, но они точно вместе, я в этом уверен. Его фамилия Нчама — это мне известно.

— Клан Монгомо, — пояснил Бейярд.

— Она живет здесь, в Бате? — спросила Монро.

— Этого я опять-таки не знаю, — ответил Салим. — Но думаю, что нет.

Монро убрала фотографию в карман.

— Если вы не против, у меня есть еще один вопрос. Было ли в этой девушке что-то необычное или особенное, отчего вы ее запомнили? Хоть что-то примечательное?

Салим пожал плечами и помолчал. Палец снова отправился за ухо, а потом он слегка улыбнулся и ответил:

— Я знаю свою клиентуру — через какое-то время начинаешь выделять какие-то общие черты. Обычно люди тянутся к своим соплеменникам: испанцы общаются с испанцами, французы с французами. Не так часто встречаешь человека из одной страны с женщиной из другой, особенно если он обращается с ней как со своей собственностью.

— А как она выглядела? Довольной, несчастной, полной, худой, хорошо одетой, бедной?

Салим немного подумал.

— В последний раз, когда я ее видел, она действительно выглядела несколько худощавой, даже хрупкой, а волосы, собранные на затылке, были намного длинней, чем на фотографии. Одежда скромная, но дорогая — так одеваются состоятельные женщины местных высокопоставленных чиновников. Нечто среднее между африканским и европейским стилями. Она не казалась особо печальной или счастливой, скорее — отстраненной.