– Что «это»?

Он по-прежнему не слушал и не слышал меня.

И внезапно я поняла, что означает это молчание. О чем ему говорить с женщиной, так и не отважившейся выйти в мир? Что за удовольствие – шагать рядом с человеком, обуянным страхом перед неизведанным и неведомым, с человеком, всему на свете предпочитающим хорошую службу и удачное замужество? А я – о, горе мне! – пыталась говорить с ним о прежних друзьях, о покрывшихся пылью воспоминаниях, о захолустном городишке. А о чем еще я могла бы говорить?

– Вот здесь ты меня и высадишь, – сказала я, когда мы, судя по всему, добрались до центра. Я изо всех сил старалась, чтобы голос мой звучал непринужденно, но на самом деле чувствовала себя глупой, инфантильной, докучной.

Он не остановил машину.

– Мне надо найти автобусную станцию и вернуться в Сарагосу, – упорствовала я.

– Я никогда не бывал здесь. Я не знаю, где находится мой отель. Не знаю, где будет лекция. И где автобусная станция – тоже не знаю.

– Найду, не беспокойся.

Он сбросил скорость, но не притормозил.

– Мне бы хотелось…

Дважды он начинал, но так и не сумел закончить фразу. Я могла лишь догадываться о том, чего бы ему хотелось – поблагодарить, что я составила ему компанию, передать привет общим знакомым и – таким вот способом – отделаться от неприятных ощущений.

– Мне бы хотелось, чтобы ты сегодня вечером пошла со мной на лекцию, – наконец выговорил он.

Я растерялась. Быть может, он всего лишь пытается выиграть время, чтобы нарушить принужденное молчание, царившее в машине во все время пути?

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты пошла со мной, – повторил он.

Да, конечно, я – провинциальная девчонка, конечно, в моей жизни не случалось ничего такого захватывающе интересного, о чем стоило бы рассказать, конечно, я лишена блеска и шарма, свойственных столичным женщинам. Но жизнь в провинции, хоть и не придает женщине элегантности или опыта, учит ее, как надо вслушиваться в голос сердца – как внимать ему и повиноваться.

И к моему удивлению, голос сердца шепнул мне, что мой спутник – искренен.

Я перевела дух. Разумеется, ни на какую лекцию я не пойду, но отрадно уже и то, что мой друг вроде бы возвращается ко мне, зовет меня в свои приключения, делит со мной и страхи, и радость побед.

– Спасибо за приглашение, – ответила я. – Но у меня нет денег на гостиницу, и потом, я должна быть на занятиях.

– Деньги у меня есть. Переночуешь у меня. Попросим номер с двумя кроватями.

Я заметила, что он весь в испарине, несмотря на холодный день. Сердце мое стало подавать сигналы тревоги, а распознать причины ее мне было не под силу. Радость, несколько минут назад захлестнувшая меня, сменилась полной растерянностью.

Он вдруг резко остановил машину и поглядел мне прямо в глаза.

А когда тебе глядят в глаза, нельзя солгать, нельзя ничего утаить.

И любая женщина, если чувства в ней не вконец омертвели, по глазам мужчины поймет, что он охвачен страстью, – поймет, какой бы нелепостью ни казалось это, каким бы несвоевременным и неуместным ни было проявление ее. В тот же миг припомнились мне слова, произнесенные рыжеволосой девушкой.

Это было невозможно. Но это было так.

Никогда, никогда в жизни не подумала бы я, что он – спустя столько лет – еще помнит. Мы были детьми, мы вместе росли, мы, взявшись за руки, постигали мир. Я любила его – если, конечно, ребенку дано понять, что такое любовь. Но все это было так давно, осталось в какой-то другой, прежней жизни, когда сердце в невинности своей открывалось всему самому лучшему, что есть на свете.

А теперь мы повзрослели и научились отвечать за свои поступки. А то, что было в детстве, в детстве и осталось.

Я снова взглянула ему в глаза. Я не хотела или не могла поверить.

– Мне осталось прочесть только одну лекцию, а потом начнутся праздники в честь Пречистой Девы Непорочно Зачавшей. Мне надо съездить в горы, – продолжал он. – Мне надо кое-что показать тебе.

Этот блестящий человек, говоривший о волшебных мгновениях, стоял передо мной – и все делал не так, как надо: был и неуместно напорист, и вместе с тем недостаточно уверен в себе, и слишком торопил события, и делал какие-то путаные предложения. Мне было тяжко видеть его таким.

Я открыла дверцу, вышла, оперлась о капот. Долго смотрела на почти пустынный проспект. Закурила, попыталась не думать. Я могла бы притвориться, сделать вид, что ничего не понимаю, – попытаться убедить самое себя, будто речь идет о вещах невинных, будто и вправду друг детства предложил такое своей подружке. Может быть, он слишком много странствовал по свету и стал воспринимать действительность иначе.

Может быть, я все преувеличиваю.

Он выскочил из машины, присел со мною рядом.

– Мне бы хотелось, чтобы вечером ты пошла со мной на лекцию, – повторил он. – А не сможешь – ничего страшного, я не обижусь.

Готово! Мир совершил полный оборот и вернулся в исходную точку. Я все восприняла неправильно – вот он уже и не настаивает, вот он уже готов отпустить меня. Объятые страстью мужчины так себя не ведут.

Я чувствовала себя очень глупо и одновременно ощутила облегчение. Да, я могла бы остаться – хоть на день. Мы поужинали бы вместе и, быть может, даже выпили бы и охмелели немного, чего с нами никогда не случалось в детстве. Представлялся прекрасный случай забыть все те глупости, о которых я думала за несколько минут до этого, выпадала отличная возможность разбить ту ледяную корку, которая сковывала нас с самого Мадрида.

Один день погоды не делает. По крайней мере, будет что рассказать подругам.

– Номер с двумя кроватями, – сказала я словно бы в шутку. – И за ужин платишь ты, потому что я – бедная, хоть и не слишком юная студентка. Денег у меня нет.

Мы занесли чемоданы в номер, спустились и двинулись туда, где должна была состояться лекция. До начала ее еще оставалось время, и мы зашли в кафе.

– Я хочу тебе кое-что отдать, – и с этими словами он протянул мне маленький красный мешочек.

Я сейчас же открыла его. Внутри оказалась старая, заржавленная ладанка: с одной стороны – изображение Пресвятой Девы, с другой – Сердца Иисусова.

– Твоя, – сказал он, заметив мое удивление.

И сердце мое вновь охватила тревога.

– Однажды – дело было осенью, погода стояла такая же, как сейчас, и нам с тобой было, наверное, лет по десять – мы сидели на берегу, там, где растет большой дуб. Я хотел сказать тебе слова, которые, готовясь к этому разговору, твердил про себя много недель кряду. Но только начал, ты перебила меня, воскликнув, что потеряла свою ладанку, и попросила пойти поискать ее.

Я вспомнила. Боже мой, я вспомнила!

– И мне удалось найти ее. Но когда я вернулся на берег, у меня уже не хватило духа произнести то, к чему я готовился так долго, – продолжал он. – И я поклялся, что отдам тебе ладанку, лишь когда смогу договорить фразу, начатую в тот день, почти двадцать лет назад. Долго, очень долго я пытался выбросить ее из головы, но не тут-то было. Но больше я жить с нею не в силах.

Он отставил чашку, закурил и устремил неподвижный взгляд в потолок. Потом повернулся ко мне и сказал:

– Фраза очень простая. Я люблю тебя.