В дверях своего дома стояла, обнявшись, смеясь и махая на прощание, чета Браунов.

Палому снова охватило ощущение одиночества и оторванности от мира. У нее никогда не было своего дома. Квартиры, которые они с матерью снимали, были лишены тепла и уюта. Даже «Голубиный холм», несмотря на то, что она его любила, никогда не был ей родным домом.

Констанция и Фрэнк смотрели на нее с нескрываемым восторгом. Наверное, она казалась им инопланетянкой, залетевшей ненадолго, чтобы осветить их скромную жизнь, и стремящейся вернуться на свою планету. Они не понимали своего счастья.

Даже дети не принадлежали ей: основу их характеров и мировоззрения заложили Джон и Анна.

И как человек может все это выдержать, думала с горечью Палома, оборачиваясь еще раз, чтобы махнуть рукой гостеприимным хозяевам. Но тут же мысли ее спасительно переменились: у меня есть то, чего нет у многих. А все, что мне до сих пор было нужно, — это хорошая работа. Может быть, я встречу человека по душе, полюблю его. Он станет для меня якорем спасения в этом мире.

И хотя рассудок подсказывал ей, что такого мужчины просто не может быть, Она очень хотела верить в чудо.

— Я поеду следом — провожу тебя, — сказал Джон, открыв дверцу ее машины.

Кивнув, она пробормотала:

— Спасибо.

Палома могла отказаться, но разве это что-нибудь изменит? Джон воспринимал женщин как слабую половину человечества, за которой надо присматривать, особенно когда дело касается таких вещей, как, например, вождение автомобиля.

Спустя десять минут, когда они были уже довольно далеко от дома Браунов, их нагнала машина, которая вела себя очень странно. Слепя яркими фарами, она преследовала машину Джона, затем, рывком обогнав ее, нырнула между ней и автомобилем Паломы и, заливаясь беспорядочными гудками, стала прижимать ее машину к обочине.

— Дьявол, — со злостью выругалась Палома, не переставая держать ногу на тормозе. Она быстро взглянула в зеркало заднего вида. Джон отстал, но теперь догонял ее.

То ли из-за этого короткого взгляда, то ли из-за непривычки к левостороннему движению Палома не увидела встречной машины на повороте, а когда заметила, было уже слишком поздно. Она нажала на тормоз. Шины завизжали, машина, скользя по мокрому от росы асфальту, завертелась и скатилась в кювет.

Пристяжной ремень уберег Палому от серьезных травм, но все же она сильно ушибла колено и руку. Боль пронзила ее. Не в силах терпеть, Палома закричала и привалилась к боковой стойке.

Спустя какое-то время, придя в себя, она услышала тревожный вопрос Джона:

— С тобой все в порядке? Палома, ответь!

Ему с трудом удалось открыть дверцу машины, и он склонился над женщиной. Когда Джон прикоснулся к ее руке, она не сдержалась и вскрикнула от боли.

— Извини, — сказал он, бережно отпуская ее. — Где, где болит?

— Запястье, — простонала Палома, укачивая больную руку, словно ребенка. — Кажется, я его сломала.

— Постарайся не шевелить рукой. Где-нибудь еще болит? — спрашивал Джон, ощупывая ее. — Что с ногами?

— Колено болит немного, но нога двигается. Все в норме, кроме запястья. — Палома опять попыталась подвигать рукой, но тут же задохнулась от острой боли. — Черт, как больно, — процедила она сквозь сжатые зубы. — А как ты?

— Я-то в порядке. А они смылись, когда ты оказалась в кювете, но я их видел.

Луч света от зажигалки, ослепив Палому, заставил зажмуриться.

— На сотрясение мозга не похоже, — рассуждал Джон, игнорируя ее протест. Пятно света скользнуло вниз. — Крови нет. — Пошевели-ка пальцами на ногах.

Это оказалось несложно.

— Ну, все в порядке. Дышать не больно?

— Немного. Но, похоже, это от ремня. Я знаю, что такое сломанные ребра. У меня этого нет.

— Так, хорошо. Голова не болит?

— Слегка.

— Посмотри на меня.

Палома живо повернула голову. Ее поразил мягкий голос Джона:

— Тебе больно?

— Не очень.

— Похоже, ты легко отделалась. — Он протиснулся в машину, снял с сиденья лохматый коврик и укрыл им Палому. — Я вызвал помощь по радиотелефону. Мне придется оставить тебя ненадолго, чтобы встретить их. Побудешь одна?

— Да, конечно.

Но когда он ушел, Палому покинуло самообладание. Она в изнеможении упала на сиденье. В таком положении ее и нашли врачи.

Через два часа с забинтованной рукой и пакетиком лекарств в сумке она сидела в просторном «мерседесе» Джона, спокойная и почти счастливая. В больнице неподалеку от Тунеатуа ей сделали рентгенографию, тщательно осмотрели, прежде чем окончательно убедились, что самая тяжелая травма, какую она получила, это сильное растяжение запястья.

— Что теперь будет с моей машиной? — спросила Палома, глядя в окно на едва освещенные холмы.

Домики вдоль дороги стояли темные, и ни одной машины не попалось им на пути. Казалось, они находятся на краю света.

— Я сделал все необходимые распоряжения. Механики уже забрали ее и доставили в ремонтную мастерскую. В какой компании застрахована твоя машина? — Выслушав ответ, Джон закончил: — Завтра я позвоню им. Не беспокойся об этом.

Может быть, в будущем это сыграет против нее, но Палома решила принять заботы Джона.

Они уже подъезжали к «Голубиному холму», когда Палома вдруг поняла, что происходит, и решительно сказала:

— Я не останусь здесь.

— Боюсь, что тебе придется.

Глядя на Джона, нельзя было сказать, что он мечтал об этом. Голосом, лишенным всякого выражения, он продолжил:

— Ты слышала, что сказал доктор? Полностью ты придешь в себя дня через два. А потом это то, о чем ты мечтала, не правда ли? Судьба дает тебе шанс сблизиться с детьми.

Да, я мечтала об этом, но не в такой ситуации, лихорадочно думала Палома. Это дом Анны, весь пропитанный ее духом. Грусть и вину — вот все, что можно ощутить здесь.

— Я не хочу доставлять тебе неудобства, — сказала она проникновенно. — Лучше я найму сиделку.

— Не будь дурочкой. И к тому же неудобство ты доставишь не мне, а Марте.

— Марта Стерн? Она до сих пор здесь?

— Да, и часто остается в усадьбе по ночам, с тех пор как этопроизошло. Она помогает мне управляться с девочками.

Палома понимающе кивнула, ресницы ее дрогнули. Вдруг она почувствовала, что невыносимо устала. Подавляя зевок, она откинула голову на подголовник и расслабилась.

— Кроме того, ты в шоке, — спокойно продолжал Джон.

Конечно, что-то в этом роде с нею произошло. Когда Палома выбралась из машины, ноги отказались ей служить. Проклятие, сорвавшееся с ее губ, было едва слышным, но Джон все понял. Сильная рука, обнявшая ее за плечи, помогла устоять.

Он проводил ее в дом. Внутри было тепло, пахло цветами, медом и чем-то еще, как ни в одном другом доме. Этот запах всегда ассоциировался у нее со счастливой семьей. Когда-то она хотела, чтобы у нее в доме пахло так же.

Теперь ей казалось это недостижимым. Она не могла представить себя в окружении мужа и детей. Запас ее чувств истощился здесь, в «Голубином холме».

Джон проводил Палому в ее небольшую спальню с видом на холм. Ничего не изменилось в комнатах, которые она видела раньше, но эта стала совсем другой.

Джон остался стоять в дверях. Его глаза странно блестели, но он только произнес:

— Ну, спокойной ночи. Наверное, утром мы не увидимся. Я уеду по делам. Хорошего тебе сна.

Просидев неподвижно минут пятнадцать, Палома принялась раздеваться. Сняла золотую цепочку с медальоном и стала бороться с одеждой, в которую, казалось, вселился дьявол, потому что она так и норовила задеть ее больное запястье.

Нужно было пойти умыться. Палома сидела на краю кровати и собиралась с силами, когда кто-то тихонько стукнул в дверь. Она мгновенно вскочила на ноги.

— Одну минутку! — крикнула она и, заметив истерическую нотку в голосе, ужаснулась.

Палома заметалась в поисках чего-нибудь, чтобы прикрыть наготу. Она попыталась сдернуть с кровати покрывало, но оно не поддалось. Если бы Джон открыл дверь, то увидел бы ее почти голой.