Увиденное говорило о многом, но выводы он оставил на потом.

– Делаешь успехи, Чехонте! – пожал ему руку Еремин, выходя из машины. – Не ожидал от тебя такой прыти.

– Вам, молодой человек, не романы писать, а заняться бы сыском, – проскрипел комплимент Елизарыч. – Серьезное все-таки дело.

Такие фанатики, как Иван Елизарович, серьезным делом считают только свою работу.

Престарелый для начала смерил покойнице температуру и выдал ошеломительную новость:

– Она задушена два часа назад.

– Не может быть! – возразил Полежаев. – Я уже два часа нахожусь здесь!

– Значит, перед самым вашим приходом, – со всей присущей ему строгостью осадил начинающего детектива Елизарыч.

– Не спорь с Родителем! – подмигнул Еремин.

– Девица особо не сопротивлялась, – продолжал эксперт, – не ожидала нападения. Значит, убийца был ей хорошо знаком. И даже слишком хорошо, раз она ходила при нем в таком виде.

То, что он едва не столкнулся с убийцей, произвело на Антона сильное впечатление.

– Вспомни, кто тебе встретился по дороге.

– Мужчин вроде не было, – напряг память Антон.

– На лифте поднимался?

– Ну да…

– Вот тебе и разгадка. Мокрушники редко пользуются лифтом при отходе.

– Я тоже обратно спускался по лестнице. Но зачем он бросил ключи в почтовый ящик?

Еремин развел руками.

– Сие нам пока недоступно. Заметь, что квартира Шведенко тоже была заперта на ключ. Но журналист оказал сопротивление. Там убийца был незваным гостем. Зачем он открыл ему дверь?

– А если открыла сообщница? – Полежаев кивнул на мертвую девушку.

– С чего ты взял?

– Разве не понятно? Шведенко идет с ней в кино. Затем приводит к себе домой. Она оставила улику – газету на французском. Пьют вино. Возможно, занимаются любовью. Почему нет? Девушка, как видишь, не строгих правил. Незаметно для журналиста она открывает входную дверь. И проникший в дом убийца набрасывается на парня!

– Фантазируешь, писатель?

– Боюсь, что фантазирует и воплощает фантазии в жизнь кто-то другой. Вспомни тот отрывок, что нашла на столе у мужа Василина. События развивались примерно по тому же сценарию, с маленькими отступлениями.

– И труп улыбался в окне?..

– Дался тебе этот труп! Замени ружье с оптическим на удавку, убери чисто писательские завитушки-погремушки – получишь схему убийства.

– Чересчур замысловато, – не согласился Константин. – Попахивает мистикой. А я не верю в мистику.

– Я тоже. Но здесь не мистика. Чувствую – не то!

– Твои чувства к делу не пришьешь, а вот версия с сообщницей убедительна. Только вот куда эти гады дели труп журналиста? Давай-ка за дело, Антоша! Надо хорошенько все посмотреть до приезда ребят из МУРа, – буркнул следователь, натягивая лайковые перчатки.

– Как ты собираешься с ними объясняться? – поинтересовался Антон.

– Никак не собираюсь. Не их ума дело, как мы здесь оказались.

– Они меня не потянут?

– Пусть попробуют! Ты мой помощник.

В спальне постукивал своей палочкой Престарелый. Еремин принялся за другую комнату.

– Удав без ручек и ножек! – с недовольством признался Иван Елизарович. – Не балует она нас пальчиками. А вот на документики нашей красотки стоит посмотреть. Чего тут только нет! И студенческие билеты трех вузов, и два членских билета. Слава Богу, хоть паспорт один!

– «Лазарчук Констанция Петровна, – прочитал следователь. – 1971 года рождения. Отец – Пьер Кревель, мать – Антонина Иосифовна Лазарчук». Что ж, бывает. Училась во ВГИКе, МГИМО, МГУ.

– Ишь какая непоседливая!

– Член Союза писателей и Союза журналистов. Еще и переводчица. Еще и…

– Они могли со Шведенко давно знать друг друга, – предположил Антон.

– Возможно, – как всегда, не торопился с выводами Еремин. – А прописана-то она по другому адресу.

– Стремилась к самостоятельности, видать, – прокомментировал Престарелый. – С ее-то способностями!

– Надо будет проверить этот адресок, там наверняка родители живут. Нет, пусть МУР этим занимается. У меня своих проблем достаточно.

– Я запишу этот адрес, ладно? – Полежаев забрал у него паспорт девушки.

– Как знаешь, – пожал плечами Константин.

Иван Елизарович принялся колдовать над трупом, а Еремин уселся за компьютерный стол покойницы и начал выдвигать ящики с бумагами.

– Надо бы просмотреть ее дискеты, – рассуждал он вслух. – Господи, сколько их тут! На это уйдет не один день! Подброшу их тоже мурятам!

– Не много ли ты связываешь надежд с УГРО, Костян? – возмутился Полежаев. – Я между прочим, плачу не им, а тебе!

– Не надо так со мной разговаривать, Антон Борисович! Свое дело я знаю лучше, чем ты! И скажи спасибо, что не взял с тебя аванс!

«Как на базаре, ей-богу! И это мой славный герой-детектив! Неужели Мегрэ и Пуаро в жизни были такими же хапугами и хамами?»

Ушел на кухню. Сел на табурет.

«Нарочно пальцем не шевельну! Мне-то кто заплатит? Несчастная вдова Василина Шведенко? Или Тот, кто видит все, но не вмешивается? Он всем воздаст по заслугам в самой конвертируемой валюте!»

– Зарываешься, Костя, – осторожно заметил Елизарыч после ухода писателя.

– Будь спок, Престарелый.

– Он все же наш клиент. Ты никогда не кричал на клиентов.

– Мои клиенты не мешают мне работать и не лезут с дурацкими советами!

Елизарыч вздохнул. Тема была исчерпана. Он часто задумывался в последнее время над моральными аспектами своей деятельности. Так, кажется, сейчас модно говорить? Раньше все было ясно. Кто враг, кто друг. Опять же – идеалы. Их в банк не снесешь. Счет не откроешь. Нынче же всем верховодят деньги. И без них никуда! Кругом только и слышишь: плати, плати! Чем люди зарабатывают себе на жизнь? Не приведи Господь! Вот и он иногда как подумает, кто музыку заказывает, так в глазах темнеет. Некоторых сам раньше помогал вылавливать. А с другой стороны, во что превратилась родная милиция? Вот и пойми теперь, кто друг, кто враг, – все перемешалось!

– Знаешь, Костя, сдается мне, что этот задушенный мальчик – помнишь, месяца два назад – и эта девица из одной оперы.

– Не вижу связи. Только то, что они оба задушены, но это еще ничего не доказывает.

Еремин не любил, когда ему напоминали о нераскрытых делах.

– Я не могу ничего тебе предъявить в доказательство, но у меня с годами выработался нюх.

– Вы что, сегодня сговорились с Полежаевым морочить мне голову своими предчувствиями? Уж тебе-то, Престарелый, как не стыдно!

Елизарыч отошел в сторону, снова вздохнул и пробормотал себе под нос:

– Тебе, конечно, виднее.

Ему было виднее. Он окончательно решил сбагрить это дело МУРу. Уж больно хлопотно и некогда сейчас этим заниматься, когда наклевываются такие барыши. Кража – не убийство. Стоит ли землю рыть носом ради каких-то призрачных денег из ненадежного гонорара писателя? А вдруг его издательство обанкротится? Что тогда?

Еремин вызвал милицию. Улов пока равнялся нулю. Антон обиделся и молча сидел на кухне. Со злорадством планировал, как разделается со своим супергероем в очередном романе.

– Глянь-ка! Это, кажется, по твоей части, – ухмыльнулся следователь, протягивая Полежаеву листы с печатным текстом. – Нашел в ее столе.

Антон углубился в чтение.

«Они вернулись под утро. Усталые и расстроенные. „Что дальше?“ – спрашивает девушка. Ее возлюбленный молчит. „Что будем делать с трупом?“ – не унимается она. Его, кажется, ничто не волнует. Он ставит музыку. Гасит свет. Они танцуют медленный танец, во время которого он раздевает ее, в такт музыке снимает вещь за вещью. Потом валит на кровать и берет нежно, без грубой силы. Она не сопротивляется, но расслабиться ей мешает открытая дверь балкона. Кто-то подглядывает за ними в открытую дверь. Парень ловит ее встревоженный взгляд и оборачивается. Легкий предутренний ветерок раздувает ажурный тюль…

Она просыпается днем, когда солнце в зените. Первая мысль – принять душ, но вовремя спохватывается. В ванной лежит труп, от которого они до сих пор не избавились. А на кухне жарится яичница. Это ее друг готовит завтрак. Он приносит ей кофе прямо в постель. «Что будем делать с трупом?» – снова интересуется она. «Я придумал, пока ты спала. Мы поступим так же, как поступили когда-то с царской семьей. Обольем его соляной кислотой. То, что останется, выбросим в реку»…