Эльсвиса выбежала навстречу мужу во двор – простоволосой, без плаща, так что всем стал заметен ее живот, хоть и не слишком большой, но четко обрисованный складками ткани. Принцу стало неловко, словно это он выставлял на всеобщее обозрение свою семейную жизнь, и он, торопливо соскочив с коня, обнял жену. Молодая женщина льнула к супругу и плакала.

Эльфред подхватил Эльсвису и потащил ее к воротам монастыря. Там уже ждали его и королева Вульфтрит, и сам аббат, встрепанный, будто выбежал встречать самого короля. Принц вежливо поклонился ему, а потом, повернувшись к королеве, хотел поклониться и ей, но задержал движение, потому что его внимание привлек ее взгляд. Супруга Этельреда смотрела на него с ненавистью, и не пыталась скрыть свои чувства.

«Какая же ты дура, – невольно подумал принц. – Почему не пытаешься скрыть свои мысли? Что ты задумала?» Эта мысль укоренилась в его сознании и, все-таки поклонившись ей, как того требовали традиции и уважение к старшему брату и королю, он внезапно понял – она действительно что-то задумала. Эта женщина не умеет скрывать свои мысли, и если у нее в глазах появился особый злорадный свет глубокого удовлетворения, значит, ей удалось придумать какую-нибудь гадость.

Он был прав не до конца. В первый момент при виде невредимого Эльфреда, умудрившегося выжить там, где не выживали столь многие, ее охватила такая ярость, что, казалось, имей ее взгляд силу удара, проблема была бы решена раз и навсегда – деверь бы точно не выжил. Но в следующий миг Вульфтрит вспомнила о своем двоюродном брате и сразу же успокоилась. Мысль столкнуть Эльфреда и Берна показалась особенно удачной, отсюда и свет довольства, осиявший ее встревоженную душу.

– Ты побудешь хоть немного? – шепотом спросила Эльсвиса, прижимаясь к мужу.

– Думаю, что побуду, даже много. Король поручил мне готовить оборону Уилтона – на всякий случай. Датчане скоро появятся под Мертоном, по крайней мере, король в этом уверен.

– Как близко, – вздрогнула жена принца. – Они не дойдут сюда?

– Будем надеяться. Но все необходимые меры безопасности я приму.

Еще толком не разместив своих людей, Эльфред заполучил себе в помощь аббата и стал таскать его по монастырю, оглядывая стены и все хозяйственные постройки. Аббат был очень недоволен тем, что его, пожилого человека, принуждают обходить его «владения», но, услышав, что на горизонте в любой момент могут показаться датчане, перепугался не на шутку и заверил, что обязательно проследит за тем, чтоб принцу все показали и все рассказали. И побежал проверять запасы продовольствия.

Эльфред удивился, в каком прекрасном состоянии находятся монастырские стены. Они были целиком сложены из камня – не такое уж частое явление в то время, и довольно высоки. Они казались еще выше оттого, что под ними был вырыт глубокий ров, и его наполняла вода. Монастырь очень напоминал замок. Конечно, только снаружи. Внутри не было ни донжона, ни жилых корпусов, жмущихся друг к другу – здесь все было иначе. На территории аббатства оказалось еще одно каменное здание – храм, но он не заинтересовал Эльфреда.

Остальные постройки были сложены из дерева. Что ж, и то неплохо. Молодой воин стал прикидывать, куда можно отправить обе семьи. Совсем рядом был Солсбери, до него караван пожитков супруги короля и принца, их служанок и придворных дам мог добраться за пару-тройку дней. Но аббатство казалось Эльфреду надежней.

Первым делом он поднял всех монахов и, убедившись, что среди них немало весьма крепких и сильных людей, способных и работать, и орудовать мечами, стал прикидывать, как их расставить. Он носился по окрестностям и собирал к Уилтону всех крестьян, каких мог. Те, правда, шли очень неохотно. Датчане, конечно, это серьезно, но где они? Их не видно. А земля, которая уже оттаивает, потому что до Имболка, праздника овечьего сыра, осталось всего ничего – она рядом.

Все крестьяне в окрестностях Уилтона были крещены и, пожалуй, могли считаться хорошими христианами – молились, ходили в церковь, платили десятину. Но, приняв крещение, кельтские праздники прекратили соблюдать лишь считанные единицы. Они совершенно искренне считали, что от Христа не убудет, если поставить домашнему духу молочка, а в поле вынести первую лепешку, если в Бельтайн справить обряд плодородия, а в Самайн посидеть дома, затворившись от всякого зла.

Поэтому ни один крестьянин не начинал страды, не снесясь со старым кельтским календарем. На Имболк плодились овцы, а после того вскоре наступал черед готовить поля. В такое время очень трудно было оторвать крестьян от дела.

Но Эльфреда не волновали тревоги окружающих. Он думал только о том, какое войско сможет собрать для защиты аббатства. Указания Этельреда мало его сдерживали, как и заверения, что датчане не дойдут до Уилтона. Брат вряд ли способен поручиться за исход битвы. В конце концов, северяне могут просто обойти Мертон.

Прошло больше месяца, прежде чем до аббатства добрались новости о датчанах и подданных Уэссекского короля. Это время принц всецело использовал для подготовки к отражению возможной атаки норманнов – набрал людей, приказал укрепить стены и ворота, заготовить смолу и камни, проследил, как в аббатство свозили продовольствие. Он принял решение отослать из монастыря обе семьи и всех знатных женщин, как только появится хоть какая-то опасность. Оттого служанки ждали лишь приказа, чтоб начать укладывать вещи своих господ.

Эльфред жил в одной зале с женой и сыном. Иногда среди ночи он смутно слышал плач ребенка и успокаивающий голос жены. Если он все-таки открывал глаза в такие минуты, то видел, как Эльсвиса кормит малыша грудью, как он сжимает кулачки и жадно вытягивает губки. При виде этого зрелища сердце молодого отца наполнялось теплом, и он ненадолго забывал, что в этом мире все висит на волоске.

Гонец, конь которого пал за милю до ворот аббатства, добирался через мокрые, размякшие поля пешком, путаясь в собственных ногах и, похоже, даже толком не разбирая, куда он идет. Его заметили со стены и притащили к Эльфреду буквально на руках. Именно от него принц узнал, что битва при Мертоне проиграна вчистую. Он схватился за голову, но тут же опомнился. На него смотрели люди, как монахи, так и местные крестьяне.

– Что еще велел передать мой брат? – спросил принц у гонца.

– Король приказал готовить аббатство к обороне и сказал, что со своим войском направляется сюда.

– С остатками войска, так будет вернее, – поправил Эльфред. – Много погибло?

Много, – застонал гонец. – Очень много. И никого не удалось похоронить по-христиански. Если б остались, и нас бы всех тоже перебили. Датчане – просто звери, нехристи, язычники поганые. Как же мне теперь к матери явиться, как сказать ей, что косточки моего брата как попало гниют?! Не видать прощения – ни мне, ни ему. В аду оба будем гореть.

– Господь милостив, – проворчал Эльфред, почти не слушая излияний солдата. – Он не осудит тебя за то, что было неизбежно. Ты же не Самсон. Отправляйся отдыхать.

Младший брат короля Уэссекса помолчал и, обернувшись, приказал Эгберту:

– Ступай и передай, чтоб и моя жена, и жена Этельреда укладывали вещи. Дам по три подводы каждой, больше не могу. Пусть берут только самое необходимое.

– Куда же их отправить, принц?

Сперва в Солсбери, – он поколебался и закончил. – Помолимся, чтоб больше никуда им и не пришлось уезжать. Беги и скажи, что времени женщинам я даю до завтрашнего утра. Завтра выгоню из аббатства, в чем будут и с тем, что успеют уложить.

– Самодур! Выскочка! – завизжала, услышав распоряжение деверя, Вульфтрит. – Что он себе позволяет?! Это я его нагишом отсюда выгоню, да еще прикажу кнутом всыпать! Так ему и передай!

Эгберт, впрочем, перед лицом пылкой ярости супруги своего короля даже не моргнул. Он спокойно посмотрел в глаза женщине и повторил:

– Только три повозки. И завтра же с утра принц выставит тебя и твоих служанок из аббатства с тем, что успеешь собрать.