И в заключение главы — пять законов аристократии (высшего класса) от авторов:

1. Аристократия бессмертна. Сколько раз аристократию хоронили, обвиняли в вырождении, законодательно устанавливали равноправие, физически истребляли, конфисковывали имущество, и каждый раз она возрождалась. Снова получалось по Оруэллу: «Все животные равны, но некоторые животные равнее других». Из масс среднего класса вновь выдвигались более смышленые, энергичные, предприимчивые, которые пытались передать свое привилегированное положение, имущество и деньги потомкам. Когда-то аристократия сражалась за земельные владения и государственные должности. Потом появилась торговая аристократия, дальше банковская, промышленная. В любой сфере деятельности, где идет конкуренция между людьми, есть победители, а значит, аристократия существует и будет существовать вечно.

2. Вся жизнь — борьба для аристократа. Аристократу постоянно приходится тратить огромные усилия для удержания, упрочения и улучшения своего положения в обществе. Борьба ведется как с конкурирующими аристократами, так и с постоянно поднимающимися выскочками, нуворишами, то есть с новыми аристократами — выходцами из среднего класса. Периодически на аристократов обрушиваются гонения государства. Власть конфискует накопленные ими богатства, разоряет налогами, иногда физически уничтожает, обвиняя в реальных или мнимых преступлениях против государства и общества. Поэтому аристократами становятся сильные, независимые, храбрые люди, постоянно готовые к борьбе с другими людьми и обществом.

3. Аристократия — двигатель прогресса. Независимость мышления, готовность к восприятию нового — одно из основных условий для создания аристократической династии. Кроме того, аристократы богаты. Поэтому они не только легко воспринимают новые идеи, но и способны покупать дорогие модные новинки. Если что-то принимается аристократией, то это подхватывается подражающим ей средним классом. Как только закосневает аристократия, закрывая вход для новых идей и людей, — либо стагнирует все общество, либо рядом возникает новая аристократия. Но это вовсе не значит, что аристократия является творческим классом.

4. В аристократию закрыт вход классам и кланам. Как бы тесно нувориши ни держались друг друга, только единицы из числа победителей попадут в аристократию. Аристократия всегда малочисленна. Чтобы закрепиться в ней, новичкам придется сразиться со вчерашними соратниками и, как правило, заключить союз с кем-то из старой аристократии. Но союзы аристократов всегда непрочны, аристократизм — высшая форма индивидуализма.

5. «Род приходит, и род уходит»

(Экклезиаст).

Для основания династии нужны одни качества, а для ее продления — другие. Будущие аристократы всегда рискуют и нападают, ведь им нечего терять и сберегать. Основать династию удается не всем, это часто дело случая. Их потомки должны удерживать завоевания династии, то есть обороняться и отступать. Их падение может продолжаться веками, но оно неизбежно.

Сегодня китайцы, наверное, самый нерелигиозный и практично мыслящий народ в мире. Но в древности было не так. Больше трех тысяч лет назад Китаем правила легендарная династия Шан, и последний правитель из этой династии, Ди Синь, официально провозгласил себя Небесным правителем. Для нового бога на горе построили обитель — Оленью башню, которая якобы поднялась выше облаков. В божественных садах постоянно возводились леса из мяса и наливались озера из вин. Наверное, эти сады очень нравились оголодавшим под гнетом налогов китайцам. Рассказывают, что несколько счастливцев даже утонули, напившись в винных озерах. Не менее изобретателен был Ди Синь в придумывании казней и всевозможных пыток. Пишут, что ему первому пришла в голову мысль предлагать осужденным помилование, если они смогут пройти  по смазанному маслом скользкому шесту над раскаленной печью. Судя по всему, у самого Ди Синя было болезненное пристрастие к огню, потому что когда он потерпел поражение от восставших вассалов, то поднялся на Оленью башню, разжег в ней огонь и бросился в него. После этого к власти пришла новая династия Чжоу. Победившие Небесного правителя чжоусцы очень боялись появления новых живых богов. На долгие столетия власть в Поднебесной была рассредоточена между князьями разного уровня, правившими своими племенами, а верховный правитель — ван — из династии Чжоу, владея семью священными треножниками, был главным жрецом и моральным авторитетом, арбитром в спорах князей и племен. В отличие от Древнего Египта, мы много знаем об этом времени, потому что, когда китайская история еще только начиналась, в Китае уже была письменность. И владели ею не только бухгалтеры (кстати, именно благодаря бухгалтерам миносского Крита мы знаем, когда, сколько и чего привозилось в различные дворцы. Увы, это единственное, что мы достоверно знаем о Крите). В Китае были ученые, философы, писатели. Одним из первых — и поныне почитающимся, и самым знаменитым из всех — стал Конфуций. Всю жизнь Конфуций пытался сделать карьеру и добиться успеха на государственной службе в том или ином из многочисленных китайских княжеств. К счастью для нас, ему это не удалось. Осознав это, Конфуций щедро поделился неиспользованными мыслями и нереализованными планами с потомками, оставив нам прекрасные книги и свою научную школу. Ученики Конфуция развили взгляды учителя и создали мощнейшую систему идеологии, значительная часть которой, побив все рекорды долголетия, и сейчас, спустя два с половиной тысячелетия, составляет идеологию китайского народа и китайского государства. Это мы знаем теперь, а при жизни Конфуций очень страдал от своей невостребованности, подобно миллионам амбициозных неудачников человеческой истории. Бывали дни, месяцы и годы, когда великий Учитель хотел начать жизнь заново: "Мой путь не проходит! Сяду на плот и поплыву к морю!" Благодаря Конфуцию и другим китайским авторам древности мы получили уникальную возможность заглянуть в историю создания первых государств, фактически это то самое недостающее звено перехода от племени к государству, которого нам так не хватает, когда мы изучаем историю Египта или древней Месопотамии. На исторической арене чжоуского Китая действовало семь достаточно крупных так называемых царств, религиозный центр во главе с ваном, огромное количество княжеств, как внутри, так и за пределами "царств", племена варваров некитайского происхождения и крупные китайские кланы, периодически свергавшие правителей и создававшие новые государственные образования. По наследству в княжествах передавалась не только должность правителя, но и все должности придворных и военачальников. Реальная власть была рассредоточена, а система управления — крайне консервативна.

Надо сказать, что такая структура неоднократно возрождалась в истории человечества, и, например, отношения русских князей с боярством практически не отличались от древнекитайских. Да и в Западной Европе была похожая картина. Действительно, жизнь была очень коротка, и человек физически не успевал сделать карьеру. На прохождение служебной лестницы иногда уходили жизни десятка поколений. Созданная в чжоуском Китае система была достаточно устойчива и просуществовала больше восьмисот лет. Ее главным недостатком было отсутствие социальной мобильности. Не только Конфуцию, но и большинству его учеников было крайне сложно сделать политическую карьеру в обществе, где положение человека на государственной службе определяло происхождение, а не способности. В то же время это общество меньше страдало от тирании, и человек, знавший свое место в общественной иерархии, занимал это место с достоинством и чувством душевного комфорта. Чжоуский Китай был раем для аристократии, каким впоследствии на какое-то время стала средневековая Европа. Разумеется, в нем велись междоусобны войны, случались стихийные бедствия, но не случайно именно в те времена Конфуций и его ученики выработали традиции, которые позволили Китаю стать величайшим государством в истории человечества. Именно аристократ, не по происхождению, положению и богатству, а по своим собственным качествам, достигнутым учением и размышлениями, — идеал Конфуция. Благородный муж — цзюнь-цзы. Не потому что полубог — сын богов, а потому что «выше всего почитает чувство долга». Здесь китайцы решительно превзошли греков, кроме разве что горстки спартанцев, павших при Фермопилах. Но любому золотому веку приходит конец. На далекой западной окраине китайского мира лежало полуварварское царство Цинь, населенное китайскими эмигрантами и свирепыми варварами — жунами. Это была глухая провинция. Здешние правители последними в Китае отменили человеческие жертвоприношения. Вот как описал это советский историк Леонид Сергеевич Васильев: «Нельзя не сказать и о варварском обычае принесения в жертву и захоронения вместе с Му-гуном 177 человек, что было осуждено в Поднебесной, давно уже отвыкшей от этого обычая. После Му-гуна у Цинь долго не было выдающихся правителей». Аристократии здесь было очень мало (аристократы вообще не очень любят жить на задворках). Именно сюда в 361 году до н. э. приехал молодой ученый из царства Вэй Ян, который не смог найти себе приличной должности в более приличных местах. Вспомните Конфуция, который так и не уплыл к варварам Востока и не сделал карьеры! Ян у варваров Запада сделал блестящую карьеру. Заезжему умнику удалось получить немыслимый карт-бланш от тогдашнего правителя Цинь Сяо-гуна, играя на ущемленном самолюбии провинциала. Изменения в Цинь были поистине революционными. Вместо традиции вводились новые письменные законы, которые были выше заветов предков. Их можно было изменять, а главное, их было необходимо соблюдать. За этим следили не потомственные аристократы, а огромный безродный чиновничий аппарат, зависящий только от правителя и его чужеземного любимчика Яна. Все шаги Яна были направлены на притеснение традиционной старой родовой аристократии и на создание аристократии новой. Ранги знатности были поставлены в прямую зависимость от рвения претендентов на поле боя или от количества сданного ими в казну зерна. Крайне пренебрежительное отношение Яна не только к "дармоедам" — гуманитариям, ко всем наукам и искусствам, но и к ремесленникам, возможно, связано с отсталостью Цинь, не способной в этой отрасли конкурировать с более развитыми областями Китая. Вот что пишет о деяниях Яна Л. С. Васильев: Прежде всего Шан Ян (Ян получил небольшой удел Шан и эту приставку к имени. — Авт) впервые в истории Китая открыто провозгласил, что простой народ — это быдло, чем он глупей и слабей, тем легче им управлять. Мало того, в слабости и расчлененности людей, в разрыве веками создававшихся крепких социально-семейных связей таится сила аппарата власти. Слабых и глупых легче не только запугать, но и одурачить, заставить поверить власти и быть преданными ей, даже боготворить ее. Подобная политика и соответствующая ей система взглядов, нечто предельно циничное и бесчеловечное, обеспечивали успех и потому оказывались весьма практичными. Обманутые и убаюканные скромными подачками и социальной демагогией, люди не возражали, во всяком случае сколько-нибудь социально активно, против такой политики, а с отдельными ее аспектами были даже полностью согласны, что и создавало эффект доверия и поддержки. Поддержка оборачивалась определенными достижениями как во внутренней политике (освоение пустующих земель и резкий рост сельскохозяйственной продукции в Цинь), так и во внешней (успехи циньского воинства), что и было конечной задачей реформатора. Главной его задачей было создание всемогущего государства, способного завоевать Поднебесную. Для этого следовало не только расчленить и оглупить народ (гневные филиппики против "паразитов", т. е. интеллектуалов, были неслучайны; даже один интеллектуал на тысячу простых людей опасен, ибо способен смутить народ), но и обуздать знать, привыкшую к своеволию. Отказ давать представителям знати ранги и должности, если они не имеют заслуг в военном деле (а в чжоуском Китае аристократия только этим делом обычно и занималась) не мог слишком напугать ее. Но настойчивые стремления ограничить ее привычные вольности, система слежки и доносов с наказанием за невыполнение указов были для аристократической верхушки царства открытым вызовом…