Всхлипывая, Димкинс сполз на пол и затих.

Я был настолько потрясен, что несколько секунд не мог даже пошевелиться. В конце концов, я как можно тверже просипел:

— Димкинс, вы должны тотчас отправиться домой и развязать свою жену! Вы должны дать ей немного еды — лучше жидкой и горячей — а потом вызвать врача. Вы слышите, что я говорю, эй?

Я не видел Димкинса, его загораживал край кровати, но, когда он, наконец, ответил мне, я уловил в его голосе призрачные зловещие нотки.

— О, я не могу этого сделать, сэр!

— Иначе Матильда умрет, если вы этого не сделаете!

— Вообще-то, нет. Я прочел это в книге. Теперь я знаю, как мало требуется человеческому телу, чтобы выжить — и именно столько даю ей, каждый день, точно по часам. Она не умрет.

— Димкинс, — произнес я, — думаю, вы сошли с ума. Голос раздался снова, немного более зловещий; кроме того, теперь в нем звучало лукавство.

— Спасибо, сэр, за ваш добрый совет. Я знал, что могу на вас положиться. Однако, боюсь, вы не поняли наших с Матильдой отношений. Да и как человек, вроде вас, мог понять их?

— Что?

— Вы говорили из добрых побуждений, сэр, я вижу и ценю это. Кроме того, мне стало легче, когда я излил душу.

До меня донесся звук энергичного сморкания.

— Освободите жену и проследите, чтобы она получила должную медицинскую помощь! — сказал я.

— Нет, этого не будет! Не сейчас! — теперь голос Димкинса был тверд, как скала. Затем, почти елейно, он добавил: — Но спасибо, что выслушали, сэр. Мне стало намного лучше.

— Димкинс, это нелепо. Может, вы хотя бы встанете, чтобы я мог вас видеть?

— Вообще-то, сэр, если вам все равно, я, пожалуй, полежу здесь и чуток вздремну. Я совсем выдохся, — к моему вящему удивлению, ответил голос.

Голый, как и прежде, я быстро выбрался из кровати, перешагнул через неподвижного Димкинса и потянулся за юбкой.

Я начал привыкать к этой юбке: свобода движения каким-то образом придавала мне ощущение невесомости, и, после мертвой хватки трусов, было очень приятно ощущать, как яички шлепают по моим бедрам при ходьбе. Позже, подумал я, можно будет отыскать себе подходящий верх: что-нибудь из мятого серебристого бархата, с бусиной на шее. Я понял, насколько в действительности привык к юбке, когда обнаружил, что присматриваюсь к выставленному в витрине лаку для ногтей и размышляю о том, какой оттенок лучше подойдет к ней. По правде говоря, одолженные у графа костюм с галстуком придутся весьма кстати.

Страшная история Димкинса огорчила меня, и, в надежде изгнать из головы образ истощенной, измученной Матильды, связанной в подвале, я решил прогуляться в город. Снега не было. После десяти минут ходьбы по узким, мощеным булыжником улочкам я вышел на широкую солнечную площадь, окруженную кафе и ресторанчиками, что навело меня на мысль о кофе и завтраке. Избавившись естественным путем от вчерашнего хлеба, я снова сильно проголодался. Я пересек площадь и вошел в Cafe Exquise [30]под маленьким, но весьма симпатичным желтым навесом.

— Вам сюда нельзя, — воинственно заявила женщина с кислым, угрюмым лицом за стойкой.

— Почему?

— Потому что, если уж вы так хотите знать то, что вас не касается, кафе заказано для частного мероприятия, вот почему.

Смущенный и рассерженный, я окинул взглядом Помещение.

— Но здесь же никого нет!

— Я сказала, что оно заказано для частного мероприятия… я не говорила когда. И вообще, через двадцать минут здесь будет целая толпа. Попробуйте зайти по соседству. Они обслуживают… — тут она презрительно оглядела меня с ног до головы, — людей вашего сорта.

Я понял, что она имела в виду мою юбку, но это меня не волновало. Ответив, что обязательно попробую зайти в следующую дверь, я с достоинством удалился. За моей спиной раздалось громкое слюнявое фырканье.

На улице перед баром «Фантазия» стояли столы, и я решил занять один и, потягивая кофе, насладиться солнечными лучами. Быть может, также закажу омлет или поджаренную отбивную.

Высокий, довольно привлекательный молодой официант немедленно возник передо мной, через его руку перевешивалось не слишком чистое полотенце. Он заискивающе улыбнулся.

— Кофе, пожалуйста, — сказал я.

— У нас потрясающий выбор сэндвичей.

— Нет, спасибо, — отказался я, подумав о маковых рулетах, focaccia и бриошах и ощутив слабый приступ тошноты.

— У нас домашний хлеб, мадам. Свежий, только что из печи. Как насчет отличного сэндвича с нашим горячим хлебом?

— Нет, — ответил я, — в данную минуту я не могу думать о хлебе. И я не мадам, я просто ношу женскую юбку, вот и все. Чего мне действительно хочется, так это мяса. Любого мяса — сосиску, отбивную, гамбургер, фрикадельку со специями — или даже рыбу. Запеченная форель вполне сгодится. Единственное, о чем я прошу, не приносите мне хлеба.

Официант окинул меня пристальным взглядом.

— Мясоед, значит, да? — пробормотал он. — О, конечно, я принесу большой кусок свежего мяса, которого вы желаете!

Он весьма нахально подмигнул мне, а потом, увидев мои неодобрительно сдвинутые брови, поспешно добавил:

— Как насчет запеченной на противне телячьей вырезки с медово-горчичным соусом? Это подойдет?

— Отлично! — ответил я.

— Конечно, немного дороже, чем остальные пункты меню…

— Неважно, — легкомысленно махнул я рукой. Но, когда официант скрылся внутри, я с ужасом осознал, что это очень даже важно, потому что у меня не было денег. Однако прежде чем мне удалось придумать, как отменить заказ, не потеряв перед молодым нахалом свое лицо, я услышал громкий голос, зовущий через всю площадь:

— Это вы? Ведь, правда, вы? Должно быть! О Боже, да, это вы!

Подняв глаза, я увидел полногрудую женщину, обвешанную покупками, которая, пошатываясь, пробиралась ко мне. Ее открытая, щедрая улыбка обнажала слишком много зубов — больше, чем может понадобиться для практического использования. Она была не лишена привлекательности, но ее черты выглядели слишком обычными, а медно-рыжие волосы выдавали более чем намёк на подделку; на мой взгляд, она переборщила с макияжем, кричаще-яркое платье с напечатанными цветами явно казалось слишком узким. Верхняя часть ее груди, с потрясающей ложбинкой, бурно волновалась, пока женщина, задыхаясь, неуклюже шла к моему столику. Очевидно, она меня знала… но кто, черт возьми, она такая?

— О, я просто не могу поверить! — вскрикнула она, роняя все свои сумки и сжимая меня в мощном объятии, отдававшим тяжелым ароматом тальковой пудры L’Amour Эдоретти и, как ни странно, соусом болонез. Мне стало нехорошо.

— Ну, — сказала дама, плюхаясь на стул напротив меня, — Это просто чудо! Утро не пропало даром, честное слово! Мне говорили, что вы в городе, конечно, и мне все известно про ваше сегодняшнее выступление. Нет и речи о том, что я там буду, но встретить вас вот так, таким обычным, таким доступным! О, я просто ошеломлена! Я сейчас расплачусь!

— Пожалуйста, не надо, — вставил я, — только не за меня.

Ее голубые глаза расширились. Она подалась вперед и поцеловала меня прямо в губы. Я почувствовал, как ее жаркий, влажный язык — просто огромный! — пытается проникнуть внутрь, но крепко сжал рот. Когда женщина, наконец, откинулась назад, она тяжело дышала, причем, скорее, от восхищения, а не от напряжения, потому что следующими ее словами были:

— И такой деликатный! Такой чуткий, такой внимательный! Я никогда не верила тем сплетникам, что называли вас надменным и высокомерным!

— Кто это говорил?

— Вот почему я вас поцеловала! Это дань, понимаете, способ выразить мою благодарность такому очаровательному, милому, чудесному человеку, как вы!

В этот момент появился официант с подносом. Он поставил передо мной маленькую пластмассовую тарелочку. На тарелочке лежал сэндвич.

Полногрудая дама посмотрела на официанта и отчетливо прошептала:

— Он хотел, чтобы я залезла языком ему в рот! Затем она обернулась ко мне и ласково улыбнулась.