Люси заглянула в сумочку: денег заплатить Сюзи хватит. Она захватила с собой легкий платок: вдруг на обратном пути подует ветер, новая прическа может пострадать. Уложив все в сумочку, спустилась с крыльца и остановилась.

«Канны цветут вновь (подумала она), какие необычные цветы». Фраза эта была из «Выхода на сцену»: Кейти Хепберн узнаёт, что Андреа Лидз покончила с собой, так как роль, о которой она мечтала, досталась Кейти. Известие это настигает актрису перед самым выходом на сцену. И она выходит и играет блистательно, как никто от нее не ожидал.

— Ибрагим! — позвала Люси.

— Иду, мем-сахиб! — откликнулся тот.

— Надо бы канны сегодня полить. Бедняжки совсем засохли, истосковались по воде.

— Я прикажу мали. — И долго смотрел вслед хозяйке. Она свернула к запасному выходу, он выводил прямо к громаде «Шираза». Снова остановилась подле клумбы с петуниями, потрогала цветы. Потом Ибрагим вернулся в дом, поставил кипятить воду, принялся готовить завтрак. В половине девятого отнес чай к постели хозяина и раздвинул шторы. Выпустил Блохсу из гаража, она приплелась на веранду и снова легла. Потом Ибрагим нарезал хлеб, вскипятил воду и поставил ее на медленный огонь, иначе яйцо для сахиба переварится. Да разве с этой плитой угадаешь?

А мистер Булабой десятью минутами позже появился в своем «кабинете». Видно было, что его крепко отругали и заставили перепечатать Уведомление.

«Пропади все пропадом, — чертыхался он мысленно. — Мне и самому-то здесь не жить, так чего ради беспокоиться о супругах Смолли?»

«Уважаемый полковник Смолли!

Довожу до Вашего сведения, что и гостиница и флигель подлежат реорганизации под началом новых владельцев, в связи с чем „Сторожка“ с 1 июля сдается для проживания с еженедельной оплатой и без гарантии на продление срока. Я считаю необходимым известить Вас заблаговременно, чтобы Вы успели подыскать в самое ближайшее время новое жилье.

Примите настоящее письмо в качестве уведомления о том, что, возможно, уже с 30 июня „Сторожку“ придется освободить.

Владелица гостиницы Л. Булабой, с приветом».

Как долго писалось это короткое письмо. Несколько раз мистер Булабой начинал заново. К девяти часам он наконец поставил точку. Оставалось переписать набело и отдать первый экземпляр миссис Булабой на подпись, а второй — мистеру Панди, тот днем захватит его с собой в Ранпур.

— Завтрак готов, сахиб. — Ибрагим взошел на веранду и поставил поднос на стол.

Сахиб, одетый, но еще небритый, стоял в саду около клумбы с каннами. Блохса путалась у него под ногами.

— Отвяжись от меня, наконец! — прикрикнул Слоник и отпихнул ее ногой. — Ибрагим!

— Слушаю, сахиб?

— Какою черта канны не политы?

— Вот и мем-сахиб о том же спросила. Мали говорит, что из хозяйского бака воды утром взять не удалось, пришлось разыскивать старый бак, а он протекает. Сейчас мали его чинит. А починит — и канны польет.

Сахиб с трудом взобрался на веранду, снова отшвырнув с дороги собаку.

— Зачем целый бак для одной клумбы канн? Воду, между прочим, можно и в ведре принести, или оно тоже прохудилось? А почему это из нового бака воды не достать?

Ибрагим уклонился от ответа, ему не хотелось рассказывать о том, чьи это садовые инструменты и чей мали. Он лишь пробормотал:

— Может, новый еще хуже старого протекает. Вас ждет завтрак, сахиб.

— Вижу, не слепой. А где мем-сахиб?

— В парикмахерской. Вернется к половине одиннадцатого. К завтраку вроде все подано: чай, поджаренные хлебцы, повидло, яйцо — я его четыре минуты варил. Принести ли газету?

— А что еще в почте?

— Ничего, сахиб.

— Как? Даже счетов нет? Без утренней почты и завтрак не в радость. Ну-ка, ленивец, напиши хоть ты мне письмо. А еще лучше — убери отсюда эту треклятую собаку да своди ее погулять.

— Слушаюсь, сахиб. После завтрака я непременно пойду с ней погулять. А пока запру в гараже.

— Я сказал: сейчас же иди с ней гулять! Да заодно на базаре мне мыльного крема для бритья купи. И мигом — домой!

— Да, сахиб, непременно. Я схожу с Блохсой погулять. Только на базар с ней не пойду. Она — собака глупая, без поводка будет рыскать по сторонам, за другими собаками увяжется. Хлопот с ней не оберешься, у нее ж одни кобели на уме.

— Тогда возьми поводок!

— Сахиб, дело в том, что я сейчас не смогу погулять с Блохсой даже с поводком. Мне нужно купить на базаре живую курицу. А Блохса не собака, а шайтан, курица раскудахчется, не уймешь: как я ее домой донесу?

— Я тебя не за курицей, за мыльным кремом посылаю.

— Я вас, сахиб, понял. Курицу мне мем-сахиб наказала купить. — Он вытащил список покупок. — И еще много кой-чего. Рук не хватит все донести. Мем-сахиб даже сказала, чтоб я на извозчике домой возвращался. Я просто не представляю, как это я со всеми свертками да корзинками в коляске поеду, да еще и собака — либо со мной рядом на сиденье, либо трусит следом. — Он улыбнулся, ожидая, что Слоник оценит положение и ответит улыбкой. Но сахиб не улыбнулся. Он лишь сказал:

— Покажи мне список.

— Это все покупки к ужину, — напомнил Ибрагим. — Да для гостя-англичанина.

Слоник-сахиб внимательно прочитал список.

— Мем-сахиб и денег тебе дала?

— Да, сахиб.

— Давай их сюда.

Ибрагим послушно протянул деньги.

— Все. Забудь об этом. Бери Блохсу, иди с ней гулять и принеси мне мыльного крема. — Слоник налил себе чаю. — Все!

Все. Разговор окончен. Можно проваливать. Убираться ко всем чертям.

— Простите, сахиб…

— Я сказал: все — и чтоб собака больше у меня под ногами не путалась.

Шайтан, выругался про себя Ибрагим, что сахиб, что мой свояк — все дерьмо. Уж как тогда в Лондоне, в доме на Финсбери-парк, сестра умоляла Ибрагима взять ее с собой обратно в Индию, как плакала. У него тогда кончилась гостевая виза, и нужно было уезжать. А свояк — дерьмо, иначе и не назовешь. В доме у него двенадцать постояльцев, с каждого он по восемь фунтов брал, а туалет — один на всех. И попробуй пожалуйся! Порой в доме жило и больше двенадцати человек, а это противозаконно. Уж где там только не ютились! А свояк, чтоб ему пусто было, все угрожал выселить, жулик, каких мало, к жене хуже, чем к прислуге относился. Вот и полковник-сахиб такой же. Хуже любого мусульманина или брахмина. Да все они хороши!

— Я сказал: все! — грозно повторил сахиб.

— Ибрагим не глухой, сахиб.

— Тогда проваливай и прихвати это сучье отродье. Не забудь про мыльный крем.

— Сахиб, сперва, наверное, нужно все купить, а потом уж с собакой гулять. Да и мем-сахиб сказала, что сахиб сам с собакой прогуляется, когда за выпивкой пойдет.

Словно по взмаху невидимой злой волшебной палочки, Блохса вдруг заскулила и завертелась юлой. Слоник-сахиб вскочил с кресла, схватил собаку за ошейник и потащил ее в гараж. Заперев ее, он бросил:

— Ты уволен!

Ибрагим вздохнул и заложил руки за спину.

— Хорошо, сахиб. Но сначала я все-таки схожу за покупками для мем-сахиб, потом вы меня уволите и заплатите за три недели.

Дальнейший ход событий немало удивил его. Слоник-сахиб вытащил из кармана брюк бумажник, отсчитал купюры, бросил их на стол.

— Ну, а теперь проваливай. Да поживей. Собирай манатки — и проваливай!

Ибрагим поначалу не стал брать денег.

— Полковник-сахиб, почему вы так со мной поступаете? Что, по-вашему, мне делать, если госпожа приказывает одно, а господин — другое? Госпожа велит идти на базар, купить курицу, ощипать, начинить приправами и с помощью Аллаха зажарить. Подавать ее холодной с салатом, закусками и запеченными бутербродами с анчоусами. Господин велит погулять с собакой и купить мыльный крем. Я могу управиться и с тем и с другим, но не одновременно! Чьих приказов мне слушаться?

— Служил бы в армии, знал бы чьих! — закричал Слоник. — Последний приказ — самый главный. Последний — понял?! А ты его только что слышал. Убирайся!