Итак, у несчастного мужа появились туманные подозрения о том, какие отношения связывают мистера Панди и его Лайлу. Но тут дверь спальни открылась снова, и появилась сама миссис Булабой: волосы распущены по богатырским плечам, прикрытым полупрозрачным ядовито-розовым ночным халатиком из нейлона, сквозь который проглядывала ночная рубашка того же цвета и материала, разве что менее прозрачная. На ногах красовались розовые шлепанцы, отороченные искусственным мехом.

— Ах, это ты! — воскликнула она. — Очень кстати. Бедный мистер Панди совсем выдохся. Чем это ты занимаешься? Бросай все и иди ко мне в спальню. Я сейчас вернусь.

Розовой волной прокатила она мимо него, на ходу вопя что-то повару. Иначе она не разговаривала. Мистер Булабой частенько задумывался: а не от этого ли у нее мучительные головные боли? Из ресторанчика коридор, повернув под прямым углом, выводил прямо к кухне. Даже оттуда доносились до мистера Булабоя громогласные распоряжения жены. На обратном пути, прямо из коридора, она так же громогласно обратилась вдруг к мистеру Булабою.

Похоже, настроение у нее хорошее, что ж, приятная неожиданность: как-никак целый день она просидела за бумагами.

— Приготовь-ка, Фрэнки, что-нибудь выпить, — донесся до него голос из коридора. — Умираю, пить хочу. Сидишь, сидишь над этими счетами, письмами всяких крючкотворов: «ввиду того, что», да «принимая во внимание», да «из вышесказанного явствует»— голову сломаешь. Безумно проголодалась. Я заказала тандури и цыпленка под острым соусом. Скоро будет готов. У меня в комнате и поужинаем. Пошли, пошли.

Он последовал за ней и закрыл дверь. Постель измята, но на ней разбросаны бумаги, вроде тех, что привозит из конторы мистер Панди. Плавают облака сизого сигаретного дыма, а Лайла курила лишь тогда, когда занималась важными делами. Обычно все решения она принимала, развалясь на диване (где частенько и дремала днем). Сейчас же она плюхнулась на диван, словно и не покидала его с утра. Но ведь по воскресеньям она непременно мыла голову и, будь хоть полночь, все равно делала замысловатую прическу. А то, что она в таком виде, объяснимо: по воскресеньям Лайла иначе и не одевалась. Поэтому прочь, прочь все сомнения и подозрения. И, словно в подтверждение полной невиновности мистера Панди, на глаза ему попался портфель стряпчего, рядом со стулом, на котором тот, очевидно, сидел, а на столе — полупустой стакан апельсинового сока. На столике перед диваном — поднос с крепкими напитками, деловая, судя по всему, бумага и увеличительное стекло. К напиткам Лайла так и не притронулась. Занимаясь делами, она могла курить, но пить — ни за что.

Мистер Булабой налил ей изрядную порцию джина с тоником. Взяв у него стакан, она из-под черных своих усов одарила его ласковой улыбкой.

— И себе налей, Фрэнки.

Раз называет его «Фрэнки», значит, настроена сегодня благосклонно.

— Будем здоровы! — сказала она и одним глотком ополовинила стакан. Откинула голову на спинку дивана, по-прежнему улыбаясь.

— Хорошо ли провел день? — спросила она.

— Очень. Очень хорошо. А ты, Лайла?

— И я хорошо. Только устала очень. Да и бедного мистера Панди загоняла совсем. Пришлось ему из-за меня сегодня впервые в жизни в самолет садиться.

— В самолет? Мистеру Панди?

— Ну да. Когда дела подгоняют, хочешь не хочешь самолетом полетишь. — Она допила джин и протянула стакан мужу, тот снова наполнил его. — А отсюда он сможет дневным поездом завтра уехать, так быстрее получится, самолет только вечером. Да и все уж договорено, подписано, засвидетельствовано.

— О чем ты, любовь моя, толкуешь? Что договорено, подписано, засвидетельствовано?

— О том, Фрэнки, толкую, что наконец-то у нас будут приличные деньги, Садись-ка рядышком. Скажи, ведь правда, ты меня еще любишь? К чему деньги, если нет любви? — Ей на глаза навернулись слезы и побежали по щекам. — К чему женщине деньги, если она нелюбима? — повторила она.

Мистер Булабой не выносил женских слез. Он припал к супруге и принялся целовать, надеясь унять ее слезы.

— Ах, Фрэнки! Малыш, ты мой малыш! — воскликнула она и притиснула его к себе.

Мистер Булабой почувствовал, что в нем просыпается страсть, и обреченно подумал: у меня какая-то повышенная возбудимость. Стоит Лайле обнять меня или мне ее — и готово! Надо, пожалуй, с отцом Себастьяном посоветоваться.

— О, Фрэнки, мой Фрэнки! — мурлыкала тем временем миссис Булабой.

— А что, любовь моя, по-твоему, «приличные деньги»?

— Приличные — значит приличные, но разве деньги главное?! Нет, нет, ни слова о деньгах. — И она, уже смеясь, оттолкнула его. Слез как не бывало. — О делах потом, а сейчас подай-ка мне вон тот бокал. Что значит «приличные деньги»? Это значит — вести счет не на тысячи рупий, а на миллионы, а то и крупнее.

— И как же ты их заработаешь, любовь моя? — Он протянул ей бокал и наполнил заново свой.

— Пока тайна. Никто ничего не должен знать. Но тебе я, так и быть, расскажу. Неужто сам не догадываешься? Ведь ты же ездил в Ранпур ради моих дел и постарался составить о нас благоприятное впечатление. — И она чмокнула его в лоб.

Единственное, что вспомнилось ему из ранпурской поездки (не считая его основного времяпрепровождения), так это то, что он отвез в юридическую контору запертый на ключ портфель и потом каждый день наведывался туда: вдруг он им понадобится, хотя для чего именно, понятия не имел. Его вообще крайне редко беспокоили тамошние чиновники, разве что спрашивали иногда, в порядке ли финансовые дела гостиницы. И вернулся он из Ранпура все с тем же запертым, правда несколько потяжелевшим, портфелем. Ни прозорливости, ни опыта у него в ту поездку не прибавилось, не считая опыта в делах любовных (ему вспомнился «двойной лотос»).

— Что-то не догадываюсь, — промямлил он.

— Честное слово? Не обманываешь? — Лайла даже всплеснула руками. — Ну, так и быть, скажу, только смотри, никому не полслова. Правда, ждать еще не меньше месяца.

— Чего ждать?

— Когда подпишем контракт. — Она примолкла, но губы заметно дрожали. — Я вступаю в консорциум. Понимаешь, что это значит? Это значит — я буду получать прибыль с каждой гостиницы, с каждого ресторана, которым владеет консорциум. Это гостиницы «Шираз» в Панкоте, Ранпуре и в Майапуре, гостиница «Дворец на озере Мират», все малые ресторанчики. Конечно, часть своих доходов мне придется вкладывать в фонд консорциума для его расширения, особенно важно нам пустить корни в Нансере, этот район вот-вот начнет быстро развиваться. Смотри, Фрэнки, я делюсь только с тобой.

— Но, Лайла, ведь за вступление в консорциум с тебя сдерут бешеные деньги.

— И не говори. — Она вскинула руки в притворном ужасе. — Господи, даже страшно подумать, во что мне это обойдется.

Мистер Булабой отпил джина. Прямо голова кругом идет, до чего ж богатая у него жена — хватает денег на вступительный пай в консорциум. Ему также подумалось: а не обойден ли он в своих правах как муж и совладелец? Ведь сколько раз Лайла просила его подписывать какие-то бумаги, и он, не читая, подписывал, так как дороже всего ему был покой. Может, и он, сам того не подозревая, член консорциума или уже несколько лет является «кандидатом в члены»: слова эти он порой слышал в беседах Лайлы с мистером Панди. Случись Лайле умереть в одночасье, думал он, не сводя глаз с полупустой коробочки глазированных каштанов, кто знает, какие его ждут беды. Именно беды, богатства ему не видать как своих ушей. Вспомнились слова Слоника: «Ты, Билли-бой, из неудачников. А Лайла из тех, кто всегда в выигрыше». Мистер Булабой надеялся, что, умри Лайла раньше его, он (если повезет) окажется владельцем гостиницы. «У Смита» Лайла приобрела еще до их женитьбы и клялась, что вложила все свои деньги до гроша да еще и ссуду в банке взяла под чудовищные проценты.

— Лайла, любовь моя, — вновь заговорил он, присаживаясь подле нее, — а откуда ты взяла деньги?

— Какие деньги, Фрэнки?

— Чтобы заплатить вступительный взнос.