Ксения посмотрела из окна вниз. Темный автомобиль с приоткрытыми дверцами вызвал у нее безотчетный страх.

– Я не хочу, – сказала она. – Не люблю чужие машины.

– Андрей умер, – слишком спокойно произнес Егор Иванович. – Я его близкий друг. Прошу вас, Ксения, уделите мне пару часов. Это важно.

Юлия и Филипп Чигоренко большую часть времени жили в загородном доме. Он был слишком велик для троих – просторный, двухэтажный, с высокими полукруглыми окнами и декоративными арками на фасаде. Вокруг дома зеленели подстриженные лужайки, две клумбы у входа были засажены резедой и настурцией. Вдоль забора цвели вьющиеся розы, белая и красная. Гараж находился в цокольном этаже, так же как и подсобные помещения, а весь участок был оборудован для отдыха. Никаких грядок с петрушкой, никакого огорода – лишь несколько молодых кустов сирени и пара вечнозеленых растений у ворот.

Филипп наконец смог осуществить свою мечту – построить за домом беседку, внутри которой стояли стол, стулья и скамейки вдоль увитых виноградом стенок. Рядом с беседкой устроили качели и гамак для мальчика.

Дорога, которая вела к дому, дальше уходила вверх, к большому селу. По бокам ее лежали поля с пшеницей, обочины заросли подсолнухами, цикорием и васильками. Вокруг стояла тишина, нарушаемая только мычанием коров и собачьим лаем, доносившимися из села, да шумом ветра в липовых посадках.

Поздней осенью семья Чигоренко перебиралась в киевскую квартиру, а в доме оставалась тетка Ганна, которая исполняла обязанности садовника и экономки.

Пока до осени было далеко, Ганна жила вместе с хозяевами, прибиралась в комнатах, готовила борщ и вареники, пекла пироги и сидела с мальчиком. Вся эта работа казалась ей сущей безделицей по сравнению с колхозной фермой, на которой она вкалывала всю свою сознательную жизнь. Да еще держала свою скотину, птицу, огород, что взглядом не окинешь.

Ганна была женщина одинокая, старательная и работящая. Когда сельский голова вызвал ее в контору и спросил, не хочет ли она в домработницы к господину Чигоренко, Ганна сразу согласилась. Хоть какое-то разнообразие! Да и Филипп ей понравился – вежливый, степенный мужчина, и одет чисто. Первые деньги, полученные на новой работе, привели Ганну в растерянность.

– Что, мало? – спросил Филипп, глядя на ее взволнованное лицо.

На самом деле Ганна привыкла жить в селе на копейки и никогда не держала в руках такое огромное, по ее понятиям, количество денег. Постепенно она привыкала и к хозяевам красивого дома, и к новой зарплате. Она жила у Чигоренко на всем готовом и тратить деньги было некуда, поэтому Ганна откладывала их «на черный день».

Она вставала раньше всех, когда издалека доносились крики голосистых сельских петухов, выходила во двор, приводила там все в порядок и возвращалась в дом, готовить завтрак. Обычно это были оладьи или яичница, холодное мясо, сок и кофе. Варить кофе Ганну научила сама хозяйка, Юлия Марковна.

– Называйте меня просто Юля, – говорила она.

Но Ганна не решалась. Она только кивала головой и продолжала величать Юленьку по имени-отчеству. Филипп Алексеевич и вовсе вызывал у Ганны священный трепет. Один Лешенька, хозяйский сынок, казался ей близким и родным человечком, которого она с удовольствием купала, кормила и водила за ручку в поле, где они собирали колоски и разноцветные, душистые букеты цветов.

Сегодня Ганна встала, как всегда, с петухами. Во дворе валялся забытый мальчиком мяч. Небо было затянуто тучами, которые медленно плыли в сторону села. В воздухе свежо пахло сеном и влагой. «Дождь будет», – подумала Ганна. Она подняла мяч и отнесла в дом.

На кухне, оборудованной по последнему слову техники, было тепло, на плите уже закипала вода для кофе. Ганна до сих пор с опаской относилась ко всем этим тостерам, кофеваркам, миксерам и грилям. Она с трудом запомнила их названия, но пользоваться так и не научилась: боялась сломать дорогие вещи. Юлия Марковна посмеивалась над ней:

– Как же ты, Ганна, на ферме работала? Коров не боялась?

– Коровы – другое дело, – степенно отвечала Ганна. – Они слухаются.

А в общем, жизнь у Чигоренко ей нравилась. Работа была легкая, хозяева приветливые, мальчик не баловной и ласковый. Ганна терпеть не могла непослушных детей, которые везде лезли, хулиганили и огрызались.

Кофе получился отличный, в меру густой и с пенкой, как велит Юлия Марковна. Ганна аккуратно нарезала мясо, достала из холодильника сливки, масло и сыр. Она поставила еду на стол и села, подперев рукой щеку.

Первым спустился Филипп, уже чисто выбритый и одетый. Он никогда один не завтракал, ждал жену. Юленька выпорхнула из спальни и легко сбежала со второго этажа вниз. Она будет одеваться потом, когда проводит мужа. Ганна уже знала все подробности их утреннего ритуала.

Супруги поцеловались, а Ганна деликатно отвернулась. Она считала такое поведение неприличным. Отношения Филиппа и Юли не переставали удивлять ее и вызывать странное, неуемное любопытство. В селе Дубки, где она родилась и выросла, ей такого видеть не приходилось. Мать с отцом никогда не проявляли друг к другу не то что ласки, а обычного участия. Они с утра до поздней ночи тяжело работали, вваливались в хату измученные, едва доползали до кровати и засыпали. Их мощный храп казался Ганне главным признаком семейной жизни. Утром мать начинала греметь чугунами, будила дочку, отправляла ее кормить скотину, кур, гусей. Потом все вместе садились за стол. Картошку с салом ели молча, запивали молоком. Отец, если что не так, мог и кулаком заехать. По воскресеньям он уходил пьянствовать с мужиками, а потом долго орал, ругался и гонял жену. Случались и драки. Маленькая Ганна лежала на печке, замирая от ужаса, что ей когда-нибудь тоже придется выходить замуж, допоздна гнуть спину в огороде, таскать мешки с картошкой и буряками, прятаться от пьяного мужа в сарае или у соседки, такой же несчастной бабы. Это приводило ее в отчаяние. Может быть, она еще тогда решила, что лучше жить одной. По крайней мере никто не будет ее лупить и оскорблять.

Когда Ганна подросла, к ней сватался соседский парень, Петро. Потом она приглянулась колхозному агроному. Мать долго уговаривала ее подумать, ведь годы идут, а женихов в селе раз, два и обчелся. Но Ганна упрямо отказывалась. Зачем ей такое счастье? Хватит, от отца натерпелась. Большое хозяйство, с которым без мужика не сладишь, ей ни к чему, а с маленьким она и сама справится. Небось, как-нибудь себя прокормит.

Так и прошла ее жизнь в девках, о чем она ни разу не пожалела. Замужние подружки прибегали к ней жаловаться, плакали, рассказывали о болезнях детей, пьянках мужиков, изменах, драках, показывали синяки и ссадины. Ганна тихо радовалась, что живет себе спокойненько и горя не знает.

У Филиппа и Юли все было по-другому. Ничего похожего на тот кошмар, каким Ганна представляла себе брак. Филипп Чигоренко поразил Ганну с первого взгляда, еще тогда, в сельсовете. Такого красивого мужчину ей до сих пор видеть не приходилось. Разве что по телевизору. А в жизни… Даже самые привлекательные сельские мужики и парни не шли с Филиппом ни в какое сравнение. Рослый, широкоплечий, черноволосый, со смуглой кожей и гладким, выразительным лицом, на котором выделялись синие глаза, он показался ей чуть ли не заморским королевичем. К тому же господин Чигоренко был спокоен и вежлив, и это окончательно покорило Ганну.

Она не могла поверить, что люди живут бок о бок, день за днем, не ругаясь и не затевая безобразных скандалов. Кроме того, Филипп заботился о своей жене, дарил ей цветы и подарки, обнимал, целовал и лелеял так, словно она была хрупким драгоценным созданием. Он уступал Юле лучшее место, подавал стул, помогал одеваться и провожал ее таким взглядом, что Ганна невольно краснела. На нее никто так не смотрел.

– Ганна, ты здорова? – спрашивала время от времени Юлия Марковна, заставая домработницу в оцепенении, с неподвижным, отсутствующим взглядом.