— Да, но зато я пропаду, — дышал он где-то рядом, его губы скользили по ее лицу и шее, прижимались к ее плечу. Луиза была так довольна, что оказалась в платье с сильно открытыми плечами. — Вы уже погубили меня, Луиза. Чего вы этим добиваетесь?

Она похихикала, уткнувшись в его плечо, затем ее губы коснулись его щеки, и он в ответ прижал ее к себе, домогаясь ее всем своим существом. Ей хотелось почувствовать его на себе, это было странно. Луиза хотела, чтобы он прижал ее снизу, прижал ее бедра. Очень своеобразно, но это было так.

Поддавшись инстинкту, нужно было идти до конца.

Все так неопределенно, но что касается погибели, Блейкс никогда не допустил бы этого. Он был очень упрям, хотя бы потому, что не позволил ей трогать себя и допустил только самые короткие поцелуи.

Луиза знала, что эти поцелуи могли быть и длинными, поскольку она однажды видела, как ее отец, надоедливый Мелверли, целовал одну из своих любовниц в Королевском театре больше трех минут, не отрываясь. Было более светло и, вероятно, более откровенно.

— Я намерена продолжать губить вас, как только могу, — сказала она. — Теперь, пожалуйста, поцелуйте меня, Блейкс, мне нужно тренироваться.

— Едва ли, — прохрипел он, отталкивая Луизу и вырываясь из ее рук.

Упрямый и своевольный. Она ничего не сказала, предоставив Блейксли самому подумать обо всем, потому что ему явно стоило собраться с мыслями. Казалось, ему нравилось целовать Луизу, иного и нельзя было ожидать. В последние несколько минут она решила, что невероятно подходит для поцелуев и что это было великолепное качество, которое следовало развивать.

— Вы должны вернуться. Вы не можете так долго отсутствовать. Это заметят. Уже заметили, — добавил он, поднимая голову и прислушиваясь.

Казалось, за дверью что-то происходит. Похоже, что лакей разлил суп. Это не волновало их здесь, в мерцающем свете, когда его губы были совсем близко от ее.

Блейкс отступил от Луизы на шаг, потом еще на шаг.

— Всего лишь подают ужин, — сказала Луиза, жадно преследуя его.

Она должна была признать, что Блейкс просто создан для поцелуев. Как ей повезло, что он так доступен.

Шум распространялся и усиливался, и вот даже Луизе стало ясно, что их очень быстро окружили со всех сторон за пока еще закрытыми дверями. Стоит ли говорить о том, что двери недолго останутся закрытыми, и кого, как не их, застанут в уединении в Желтой гостиной?.. Несмотря на все шутки по поводу утраты чести, угроза была вполне реальной, и Луиза, естественно, хотела ее избежать.

Жаль только, не могла придумать, как это сделать.

— Делайте же что-нибудь! — выпалила она, пятясь, как загнанный зверек.

— И что же вы предлагаете? — поинтересовался Блейксли, схватив ее за руку и потянув податливое тело через Желтую гостиную в гардеробную Хайдов, плотно закрывая за собой двери.

Ту же самую дверь той же самой гардеробной, где не более недели назад леди Кэролайн и маркиз Эшдон были пойманы, как говорили, в очень компрометирующей ситуации, достаточно компрометирующей, чтобы заставить их пожениться на следующее же утро.

От внимания Луизы не ускользнуло, что Блейкс разыграл уже знакомую пьесу с жемчугами, девушкой, гардеробной и так далее.

Она кинула свирепый взгляд на Блейксли и сердито выпалила, понизив голос:

— Что вы задумали с этой комнатой?

— А что задумывали вы с поцелуем, мужчиной и жемчужной нитью? — парировал он.

Так. Это уже слишком.

Упрямый, своевольный и грубый.

— Вы единственный мужчина, с которым я целовалась, с жемчугом или без. А кстати, когда я получу свой жемчуг?

— Вы из-за этого целовали меня? Чтобы вернуть жемчуг?

— А зачем же еще? — прошипела она так неистово, будто минуту назад не была кроткой, как лань.

Мужчины склонны к крайностям, вынуждая в мгновение ока менять мнение о них. Изменчивые создания, плодящие изменчивость, куда бы они ни пошли, и с кем бы ни соприкоснулись.

— Вы, разумеется, не можете думать, что я целовала вас просто так. У меня же есть принципы как-никак.

— Да, принципы, позволяющие вам горячо и настойчиво целовать мужчину, всего лишь в надежде получить жемчужное ожерелье. Прекрасно, Луиза, прекрасно.

— Вы, естественно, не можете полагать, что я стану целовать мужчину без обещания чего-то особенного вроде жемчужного ожерелья! Едва ли стоит меня так дешево ценить, лорд Генри. Кроме того, я делаю это, чтобы выиграть пари и вернуть себе свою же собственность! Конечно, весь этот спектакль, такой глупый, как я теперь понимаю, устроен ради благой цели.

— Лишь в вашем путаном маленьком уме, Луиза! — разозлился Блейксли.

Путаном, подумать только! Да он грубиян, изменчивый, как флюгер. Не стоил он того, чтобы позволять ему целовать ее.

Постойте! А не часть ли это пари, заключенного в Белой гостиной? Скомпрометировать легкомысленную леди Луизу? Даже если она и была легкомысленна с мужчинами, сердце принадлежало одному только лорду Даттону.

О да, лорд Даттон. Он тоже искал ее вместе со всеми? Если он обнаружит ее с лордом Генри, что будет тогда? Как бы то ни было, Луиза не была уверена, что это поможет ей, и поэтому не могла рисковать.

— Спасибо за... за обучение, лорд Генри, — сказала она со всей гордостью, какую только могла собрать в себе, принимая во внимание то, что они прятались в неосвещенной комнате в самый разгар герцогского ужина. — Я уверена, что буду использовать все, чему вы меня научили, только в лучших целях, когда выйду замуж.

Она ждала, что Блейксли вспылит, пытаясь поставить ее на место. Ведь она сама провоцировала его. Ответом была тишина. Не та расслабленная тишина темной комнаты. Нет, то была полная тишина, в которой скользит змея, готовящаяся к нападению. Ужасный человек, он пытается играть на ее и без того расшатанных нервах. Шум толпы, казалось, окружил и готов был взорваться над ними.

Блейксли ничего не делал.

Поначалу.

Луиза влепила бы ему пощечину, если бы представилась возможность.

— Вы сами знаете, как устроен мир, Луиза, — шептал он тихим, но пронизывающим, как мартовский ветер, голосом. — Вы были наедине с мужчиной, и он целовал вас. Никто теперь не женится на вас, кроме меня.

— Никто не узнает! — снова огрызнулась она.

Луиза ненавидела, когда Блейксли вел себя так — он был слишком уверен в себе, а еще больше в ней.

— Все будут об этом знать, и отнюдь не потому, что им расскажу. У вас вид, как у женщины, которую целовали, причем страстно. Вы думаете, это не заметно? Вы думаете, я буду трогать вас и не оставлю и следа?

— Не стоит говорить, как какой-нибудь инквизитор, — фыркнула она, поднимая руки, чтобы поправить платье и проверить прическу.

Вроде бы все было в порядке, за исключением ее локонов, которые на ощупь, казалось, более чем... распушились.

— Неужели? — сказал Блейксли, и она почувствовала улыбку в его голосе. Чудовище. — Полагаю, так и есть, все-таки это правда.

— Не думаю, что меня волнует ваше мнение, — произнесла Луиза почти шепотом.

Голоса вокруг них теперь звучали совсем близко, и не было ничего забавного и приятного, если ее застигнут при таких компрометирующих обстоятельствах, пусть даже с Блейксли.

Естественно, кому придет в голову ставить ей в вину, что она подарила несколько невинных поцелуев Блейксли?

Разумеется, Луиза не столько поддавалась, сколько нападала, ее поцелуи вовсе не были такими уж невинными. Стоит ли рассуждать о невинности, которой больше не обладаешь?

О Боже!..

Зачем она сама отдалась в руки Блейксли?

Он явно интересовался тем же, когда спросил:

— Почему вы целуете меня, Луиза? Почему меня?

Она не знала, что ответить, поэтому оставалось только сказать правду, горькую правду.

— Я точно не знаю, Блейкс, — мягко ответила Луиза, — возможно, я чувствую себя... в безопасности с вами.

Блейксли прыснул жестким, коротким, лающим смешком и сказал:

— Всегда безопасный, всегда надежный Блейкс! Я не безопасен, Луиза. Я такой же мужчина, как и остальные.