СУЖДЕНИЯ МОРАЛЬНЫЕ - суждения (высказывания), выражающие моральную оценку «X есть добро (зло)» или норму, предписание «Должно (запрещено) (осуществить) X». В естественном языке суждения морали выражаются в разнообразных языковых конструкциях (см. Язык морали), однако все они могут быть сведены к указанным двум формам. Различие этих суждений по логической структуре и модальности послужило источником формирования (в рамках модальной логики) двух дисциплин—логики оценок и логики норм (деонтическойлогики), исследующих порознь указанные типы суждений. Разделению этих суждений способствовало и то, что для некоторых крупных философско-этических концепций подчеркивание логической или метафизической первичности добра по отношению к долгу (напр., в философии Дж. Э. Мура) либо, наоборот, долга по отношению к добру (напр., у Канта) является принципиально важным. Однако в живом моральном сознании суждения добра и долга легко редуцируются друг к другу, ибо то, что мораль-

665

СУЖДЕНИЯ МОРАЛЬНЫЕ но одобряется, одновременно воспринимается и как объект морального долга. Логическая структура долженствователь- ного суждения, строго говоря, не отличается от структуры оценочного: сказать «Должно X» — значит сказать «X является должным», «X есть должное». Поэтому и в этике, и в логике различие этих типов суждений большей частью не акцентируется, и результаты исследования одного из них без особых коррективов распространяются и на другой тип. Основным направлением исследований моральных суждений в метаэтических (см. Метаэтика) работах является выяснение их специфики относительно внеценностных («фактологических», см. Факт) и ценностных (напр., утилитарных) суждений, Эта специфика разными авторами усматривается либо в особой логической форме моральных суждений, либо в некоторых содержательных особенностях, раскрываемых путем их семантической или прагматической интерпретации, либо и в том и в другом. Первая попытка разграничить моральные и «фактологические» суждения по их логическому строению была предпринята еще Юмом: он обратил внимание на то, что, в отличие от обычных суждений, в которых имеется связка «есть» («is»), моральные суждения содержат связку «должно» («ought»), и поэтому переход от одного из этих видов суждений к другому логически незаконен или, по крайней мере, нуждается в специальном объяснении (см. Юма принцип). Большинство современных исследователей в качестве важнейшего формального признака, отличающего моральные суждения от фактологических, называют нормативность, под которой обычно понимается некотороеособое (предписател ьное/запретител ь- ное или одобрительное / осудительное) «отношение» к объекту высказывания, — отношение, не сводимое к простой констатации фактов и выражаемое с помощью специальных слов: «должно», «нельзя», «позволительно», «хорошо», «плохо» и т. д. (В модальной логике нормативность высказываний формализована путем введения соответствующих деонтических и аксиологических операторов.) При этом главным предметом споров является вопрос о природе указанного отношения, прежде всего о его объективности или субъективности. В аксиологии и в этике предложено несколько решений этой проблемы. Те теории, которые в философских предпосылках восходят к платонизму (М. Шелер, Дж. Э. Мур и др.), т. е. так или иначе признают существование особого объективного мира ценностей, вообще не фиксируют какой-либо нормативной специфики ценностных суждений: ценностное отношение не отличается принципиально от познавательного; моральное суждение, напр., трактуется как «знание добра». Философы же кантианской ориентации (Р. М. Хэар, А. Гьюэрт и др.) усматривают объективность ценностных суждений (не всех, а только моральных и — с оговорками — эстетических) в их логической необходимости, аподиктичности. Тем самым моральное долженствование, специфически моральная нормативность, в отличие от других ее видов, предстает как внеп- сихическая побудительная сила, как категорический императив практического разума. «Морально должное» по существу отождествляется с «логически принудительным»; для разумного индивида непосредственной побудительной силой морального поступка оказывается стремление «избежать логического противоречия». В этом, по мнению современных рационалистов-кантианцев, и заключается роль разума как источника объективности морального требования. Отсюда же проистекает и «категоричность» — безусловность, самодостаточность — морального императива: априорный (и тем самым необходимый) характер суждений разума делает для них излишними всякие внешние «эмпирические» основания. Понимание ценностного отношения как субъективного развивается в основном в рамках психологического подхода; ценностные суждения с этой точки зрения описывают или выражают интересы, атгатюды, эмоции человека, высказывающего эти суждения (прагматизм; эмотивизм; метаэтика). Специфика именно моральной нормативности при этом либо игнорируется (или отрицается), либо получает объяснение через особые феномены психики — чувства морального долга, одобрения, муки совести и пр. Другой признак, относящийся к логической форме суждений и признаваемый многими исследователями (в основном рационалистического склада) в качестве неотъемлемой черты моральных императивов, — это универсальность, или всеобщность: «Все люди должны поступать так-то»; «Должно вообще поступать так-то». Поскольку очевидно, что моральные суждения нередко являются частными или единичными («Я должен в данной ситуации совершить такой-то конкретный поступок»), тезис универсальности в современной литературе чаще выражают в другой, более точной формулировке: любой, даже единичный по форме, моральный императив в принципе «универсализуем» (Р. Хэар), т. е., высказывая его, мы подразумеваем, что он имеет силу для всех людей при данных обстоятельствах. Если некоторый императив не поддается универсализации, то он и не является моральным. С точки же зрения философов-аналитиков (см. Аналитическая философия), придерживающихся «эмпирической» (психологической или социологической) ориентации в объяснении морали, моральные императивы либо вовсе не обладают универсальностью, либо их универсальность (точнее, общезначимость) является не логическим, а «эмпирическим» признаком, т. е. свидетельствует о фактическом принятии моральных императивов всеми людьми (Н. Решер). В исследовании содержательной специфики моральных суждений сложились два противостоящих друг другу методологических подхода, которые в метаэтической литературе обозначаются терминами «дескриптивизм» и «антидескрипти- визм». Согласно дескриптивистской концепции, их формальными признаками можно вообще пренебречь; эти суждения отличаются от любых иных исключительно своим особым содержанием, а не логической структурой или модальностью. Входящие в их состав специальные слова—«добро» и «долг» — отображают некоторые специфические реалии, напр., объективно сущее субстанциальное добро, веления Бога, счастье, «наибольшее благо для наибольшего числа людей», общественный прогресс и пр. Называя некоторые вещи (человеческие качества, поступки) морально добрыми или должными, мытем самым констатируем наличие в этих вещах свойств, соответствующих понятию добра или долга. Дескриптивист- ское понимание морали — общая черта большинства традиционных этических учений: натуралистских, супранатура- листских, интуитивистских (см. Интуитивизм), — при всем различии тех дефиниций добра и долга, которые лежат в их основе. Именно в русле дескриптивизма и разворачиваются в основном споры относительно содержательной специфики морали. Антидескриптивистское течение в метаэтике представлено эмотивизмом (А. Айер, Ч. Стивенсон) и прескриптивизмом (Р. Хэар). Эмотивизм, несмотря на некоторые различия теоретических позиций «радикальных» и «умеренных» его представителей, в целом отрицает какую-либо содержательную

666

«СУММА ПРОТИВ ЯЗЫЧНИКОВ» определенность моральных суждений, ограничивая их специфику одной только психологической «формой» — эмотив- ностью. Согласно же концепции Р. Хэара, моральные термины в составе суждений, помимо того что они выражают специфическую нормативность (или прескриптивность), обладают также характерным для них содержанием, значением. Это значение — не предметное, не субстанциальное (ибо моральные слова не описывают никаких реалий), тем не менее оно является достаточно определенным для того, чтобы слова «добрый», «должный», «правильный» и т. п. в моральных спорах означали одно и то же даже в тех случаях, когда они прилагаются к разным предметам. Л. В. Максимов