Я чувствую, настал час прервать мои изыскания и навестить Марина.

Архитектор открывает дверь, на ходу что—то дожевывая. Есть люди, у которых плохое настроение вызывает повышенный аппетит, и, похоже, Марин принадлежит к их числу.

— Извините, я как раз завтракаю, — говорит Марин.

— Я на минутку.

Он приглашает меня на кухню. На столе пара тарелок с колбасой и брынзой.

— Почему так, по—холостяцки? — прикидываюсь я дурачком.

Марин молча изображает недоумение.

— Невеста куда—то отлучилась?

— Надеюсь, вы пришли по служебным делам, — говорит хозяин, садясь за стол. Решив соблюсти закон гостеприимства, он добавляет: — Пожалуйста, присаживайтесь! Вместе закусим.

— Благодарю.

— Чашку кофе? Только что сварил.

Он снимает с плитки кофейник и наливает мне нечто среднее между чаем и кофе, весьма жиденькое, но испускающее обильный пар.

Беру чашку и подступаю к своей цели:

— Пусть вас не смущает, если я коснусь некоторых вопросов личного характера. Иной раз в наших делах личное и служебное так переплетается, что… Именно поэтому в ходе следствия у меня возникла необходимость познакомиться с прошлым Доры.

— Значит, и вы в курсе, — с горечью замечает Марин, прекращая жевать. — Все знали, кроме меня…

— Вы ведь любите Дору?

— ЛЮБИЛ! — отрезает Марин.

— Значит, еще любите. Человек не меняет своих чувств за одну ночь, да еще без серьезных к тому причин.

— Без серьезных причин? Вы смеетесь надо мной? Хозяин швыряет вилку и выпаливает, не дожидаясь моих объяснений:

— Послушайте, она взялась окрутить меня на пари! Грязное, ресторанное пари! Хотела доказать, что может играть роль приличной девушки, доказать, что у нее хватит таланта заинтересовать такого серьезного человека, как я…

— Стойте! — прерываю я Марина. — Дора — хороший человек. Правда, человек, потерпевший аварию. А если вам нужен негодяй, то ищите его среди своих родственников!

Манев смотрит на меня, приоткрыв рот, собираясь что—то сказать, да так и застывает.

— Удивляться тут нечему. Вещи не так уж невероятны. Дора пришла к вам не ради пари, а желая выручить Филипа из опасного положения, в которое он попал по собственной вине. А если говорить точнее, он сам вынудил ее пойти к вам. И она пошла, чтобы помочь ему, поскольку, согласитесь, поначалу она вас не знала и не имела на вас никаких видов.

— Это не меняет положения, — сухо отвечает Марин, уставившись в тарелку.

Он, видимо, смутно надеялся, что я одним махом опровергну слова Филипа, а теперь понял, что речь идет лишь о нюансах.

— Послушайте, Манев: Филип сделал вам немало гадостей. В прошлый раз я просто щадил ваши чувства брата. Но имейте в виду, что сейчас он пытается вам подложить такую пакость, какой вы никогда не забудете.

— Оставьте, — машет рукой Марин. — Я знаю своего брата. Отлично знаю, что он способен приукрасить вещи ради сенсации, чтобы блеснуть. Но вы сами познакомились с прошлым Доры. Почему же вы утверждаете, что все это выдумка?

— Я уже сказал: человек пережил аварию. Но знать факты, не вникая в их причины, значит, скользить по поверхности.

— Но под поверхностью скрыто содержание. И вообще со стороны рассуждать легче. Ведь не вы собирались на ней жениться!

— Видите, — говорю я кротко, — я пришел не для того, чтобы вас женить. Я не хочу вмешиваться в ваши решения. Но вы должны выслушать эту женщину, понимаете? Должны ее выслушать! Потому что она привязана к вам по—настоящему. И не ради этой плиты или холодильника, а ради вас. Вы для нее единственная опора. И в конце концов она не обязана отчитываться перед вами за то, что было до вашего знакомства!

— Но она должна была рассказать это мне!

— И наверняка рассказала бы, если бы вы расположили ее к откровенности, если бы она надеялась, что ее поймут.

Марин молчит, потом неуверенно произносит своим сухим голосом:

— Хорошо, я готов ее выслушать. Это действительно мой долг.

Он уже готов отступить, но еще не может оправиться от удара. Для этого нужно время. Когда у людей телевизор ломается, и то они огорчаются. А тут произошла осечка в сфере куда более тонкой.

— Покончим с этим вопросом, — говорю я. — Но, как я вам уже сказал, для меня он имеет служебный интерес. Зачем понадобилось вашему брату в тот момент, когда вы в ссоре, преподносить вам этот сюрприз?

— Чтобы получить что—нибудь взамен. Это в его характере.

— И что он хотел от вас?

— Да чепуху. Он ездит на допотопном «БМВ» и, узнав, что я уезжаю, попросил привезти ему новые поршни. И еще какую—то мелочь, точно не помню, он записал на бумажке. Я был так подавлен, что почти его не слушал.

— А когда он обращался к вам насчет паспорта?

— Примерно, год назад. Тогда он переселился в Симеоново.

— А почему вы отказались ему помочь? Боялись, как бы он не сбежал?

— Я просто не допускаю этого. Прежде всего Филип слишком преувеличивал мои возможности. Я не столь влиятелен, чтобы достать ему паспорт для поездки в Австрию. И потом, вы уже имеете о нем представление… Я не уверен, что он не выкинул бы номер с контрабандой или что—нибудь в этом роде.

— Это все, что мне нужно было узнать, — говорю я и подымаюсь. — Благодарю за терпение.

— Скорее мне нужно вас благодарить, — глухо замечает Марин, — но сами видите, в каком я состоянии. Где же я могу найти Дору?

— Она сама вас найдет. Скажите, что ей передать?

— Пусть зайдет вечером, в восемь. Я буду ее ждать. Мало мне быть «инкассатором», теперь я и любовный почтальон!

Наконец—то я дома. Уже девять вечера. Натягиваю пижаму, ложусь на кушетку и беру со столика книгу. Хочу посмотреть, до какой страницы добрался. Но сегодня мне опять не до чтения — надо кое—что обдумать. Говорят, что в горизонтальном положении человек может лучше сосредоточиться… Кровь равномерно поступает во все части организма, включая мозговые центры. И так глубоко погружаешься в мысли, что даже… незаметно засыпаешь.

Пронзительный звонок пробивает мою дрему. Второй звонок полностью сбрасывает меня с рельсов сна, а при третьем я уже держу в одной руке телефонную трубку, а другой массирую лоб.

— Товарищ Антонов? — Массаж явно помог, я мигом узнаю голос Доры. — Мне нужно немедленно вас видеть. Марин исчез.

— Как исчез?

— Его нет дома. Вы мне сказали, что он будет ждать меня в восемь. Теперь уже одиннадцатый час, а его все нет.

— Задержался где—нибудь. У него много дел, завтра ему уезжать, — не слишком веря собственным словам, пытаюсь ее успокоить.

— Это исключено. Он бы заскочил домой, чтобы предупредить меня.

— Хорошо, хорошо. Только не волнуйтесь. Еду к вам немедленно.

Через пятнадцать минут служебная машина доставляет меня к дому Манева. Дора стоит у подъезда.

— Почему вы здесь? Разве у вас нет ключа?

— Мне уже неловко им пользоваться.

— Тогда дайте я воспользуюсь.

Быстро поднимаемся по лестнице, открываем квартиру и врываемся в темноту. Если мы ожидали увидеть что—то ужасное, то явно ошиблись. Гостиная, спальня и кухня — все в полном порядке.

Закрываем квартиру и сбегаем вниз. Дора садится со мной в машину.

— Давай к Витоше, — говорю я шоферу.

— Мог он задержаться у кого—нибудь из близких? — спрашиваю я Дору.

— Есть у него один приятель. Но ведь я уже говорила, это не в его характере — назначить встречу и не явиться, — отвечает нервно Дора.

«Если только он вообще не раздумал явиться», — думаю я, хотя это кажется мне не слишком убедительным.

— Теперь помедленнее! — говорю я шоферу, когда мы приближаемся к кафе «Бразилия».

Машина еле ползет. Сквозь широкие окна видно, что делается внутри. У столиков еще сидят редкие посетители, но лиц, которые нас интересуют, между ними нет.

— Жми в Симеоново! И побыстрей!

Это последний возможный адрес. Если Марина нет и там, придется принимать экстренные меры для его розыска.

Машина с ревом несется по шоссе через лес. Мощные фары высвечивают стволы и кроны деревьев. Через несколько минут приближаемся к вишнево—яблоневому саду, и я показываю шоферу, где остановиться. В домике темно, и сам он едва виднеется за деревьями. К счастью, ярко светит луна, и мы идем, не боясь вывихнуть ноги.