— Вы думаете, отношения всегда строятся на чистой правде?
В ее голосе звучат насмешка и горечь.
— Ну, если вы хотите, чтобы и ваши отношения…
— Но, поймите, он такой старомодный… Я хочу сказать, непримиримый в каких—то вещах. Слышу, как он говорит: «Своим признанием ты нанесла мне удар», — и отворачивается…
— А дальше?
— Он уйдет навсегда, понимаете? Ведь я вам говорила: он единственный барьер, который отделяет меня от прошлого, от всей этой грязи. Потому что Магда еще ждет меня… там, на чердаке. Он часто снится мне, этот чердак…
Не вижу лица женщины, которая идет рядом, но не надо и видеть его, чтобы понять: гроза наконец разразилась. Дора плачет, молча глотая слезы, злясь и на жизнь и на себя из—за того, что не сумела сдержаться.
— Вы понимаете, что говорите? — спрашиваю я, останавливаясь и заглядывая ей в лицо. — Почему, потеряв чью—то поддержку, вы должны рухнуть? Раньше — отец, теперь — Марин… Вы не фарфоровая куколка, которую надо держать в ладонях, чтобы она не разбилась. Какой чердак и какие сны? Если хотите стать человеком, проявите собственную само стоятельность. Разве вы не представляете НЕЧТО сама по себе? Вы учитесь, получаете стипендию. Скоро закончите университет, получите работу… О каких чердаках может быть речь?
Дора смотрит на меня, оторопев не столько от моих слов, сколько от моего раздраженного тона. Впрочем, я спешу этот тон сменить.
— Это лишь мой дружеский совет, — говорю я возможно мягче. — Может быть, не следует спешить с этим разговором. Выберите для объяснения с Марином удобное время и подходящую форму… Словом, подумайте сами. Хотя, по—моему, если он не в состоянии понять вас, понять, что вы человек порядочный, значит, он вас просто не стоит.
Дора снова начинает глотать слезы, и я прохожу вперед, чтобы не стеснять ее. Мы доходим до конца улицы Раковского, куда, собственно, не нужно ни ей, ни мне.
— Давайте я провожу вас еще немного, только вытрите слезы, — говорю я. — И обещайте, если узнаете что—либо новое о Филипе и его компании, сразу мне позвоните.
Глава пятая
Знаю, что наша история распутывается удручающе медленно и плюс ко всему — на довольно унылом фоне. Нет таинственных, зловещих окраин большого города — пустых депо и железнодорожных складов, немеющих во мраке ночи. Нет и глубоких погребов, где все еще стоит запах домашних солений. Нет даже бара «Астория», без которого, как известно, не обходится ни один заграничный детектив.
Я бы тоже не прочь заглянуть в бар! Но что поделаешь, если именно сейчас люди, за которыми я наблюдаю, вдруг превратились в домоседов. А бар, что и говорить, таит богатые возможности для драматических, ситуаций. Поставишь перед героиней фатальный вопрос: «Кто убил Асенова?» — а оркестр как раз грянет какой—нибудь танец. Контраст потрясающий!
Но пора возвращаться к действительности.
Итак, элегантный и воспитанный человек по имени Филип Манев продолжает перебегать Доре дорогу. А заодно и мне. Доллары, комбинация с паспортом, новогодние подарки…
Пока жду необходимые справки, мысли мои перекидываются на Марина. Возможно, Дора и права: откроешь ему душу, а он, кроткий и серьезный, вместо того, чтобы посочувствовать тебе, выгонит на улицу.
Тем более у Марина есть для этого некоторые основания. Прошлое — это прошлое, оно упрямо как факт. Факты же всегда оставляют свои зарубки на сердце. Получается что—то вроде порока сердца, только компенсированного. Но если компенсированного, значит, Дора выживет. Иные люди с компенсированным пороком живут даже дольше здоровых, потому что больше заботятся о себе.
Ничего удивительного, если Марин не простит Доре ее прошлого. Не все такие, как моя учительница, которая смирилась со всей моей жизнью. И даже пытается тактично скрывать, что порой мои рассказы приводят ее в ужас.
К примеру, зайдем в ресторан посидеть после моих долгих скитаний по провинции. Я весь под впечатлением случившегося:
— Понимаешь, отравление… Грубая работа! Уж лучше бы
дать снотворное и инсценировать самоотравление. И представляешь? Пять дней ее никто не хватился… Моя учительница прекращает жевать и отворачивается.
— Извини, — бормочу я. — Ты же знаешь, мы, болгары, когда отдыхаем, любим поговорить о работе…
— Ох, уж эта твоя работа, Петре! — отвечает вполголоса учительница с неким подобием улыбки и пытается переменить тему разговора. — Книгу, что я дала, ты уже прочитал?
— Нет еще… Но ты права: книжка великолепная. С первых страниц видно.
— Ты все еще топчешься на первых страницах?
— Не помню, на чем остановился, но при моей вечной занятости, сама понимаешь…
— Но книги днем не читают. Для этого есть вечера и ночи. Вечера и ночи! Она не знает, что в эти вечера и ночи я делаю то же, что и днем: ломаю голову, как развязать какой—нибудь узел или разобраться в путанице противоречивых данных…
В эту минуту раздается телефонный звонок, напоминающий, что я нахожусь не дома, а на своем рабочем месте.
— Слушаю. Так ли? Ах, значит, тот? Хорошо, пришлите мне справку.
После таких вроде бы ничего не значащих слов, из которых часто состоят телефонные разговоры, я снова склоняюсь над столом. В кабинет входит лейтенант:
— Вас хочет видеть женщина.
— Уж не снова ли та, журналистка?
— Нет, какая—то Колева или Коева…
Это, само собой, наша Магда. Она смущенно останавливается у двери, словно впервые входит в подобное учреждение и не знает, каковы здесь порядки.
— Здравствуйте, — киваю я. — Что случилось?
— Ничего не случилось, — говорит Магда, садясь на предложенный стул. — Просто вот решила зайти.
— Очень хорошо. Вы, я слышал, перестали бывать в «Бразилии»? Это случайность?..
— Как случайность! Прошлый раз вы меня так отчитали!
— Неужели? А я уже забыл. Что поделывают ваши приятели?
— Не хочу и знать их.
— Вы их больше не видели?
Магда смотрит немного озадаченно и ерзает на стуле.
— Ведь я же вам сказала: знать их не желаю.
— Это вы сказали. Но я вас спрашиваю о другом: видели вы кого—нибудь из компании или нет?
Она тут же принимает позу оскорбленной невинности, и тогда я добавляю:
— Не торопитесь говорить неправду. Подумайте и отвечайте точно!
— Понимаете… Филип заявился вскоре после того, как вы ушли. Стал расспрашивать, о чем мы говорили, и я ему рассказала.
— Что вы ему рассказали?
— О чем вы меня предупреждали, я рассказывать не стала…
— Магда!
Она смотрит на меня и виновато опускает глаза.
— А что делать! Если я такая… Невозможно ничего от него скрыть. Слово за словом он все из меня вытянул.
— Хорошо, что хотя бы признались мне. А как Манев реагировал на ваш рассказ?
— Никак. Даже не рассердился. Правда, предупредил, если меня вызовут, в подробности не вдаваться.
— У вас есть еще что—нибудь?
— Это уже касается меня лично. Помните, вы обещали оказать содействие. Так вот, я узнала, что в новом ресторане есть место…
— Хорошо. Попытаемся вам помочь. Но при одном условии: ведите себя образцово.
— Об этом не беспокойтесь.
— В ресторанах бывают иностранцы…
— Умираю по иностранцам! Скажу вам больше, хотя можете мне и не верить. Вчера встречает меня у «Рилы» господин Кнаус…
— Приятель Филипа?
— Именно. И самым галантным образом приглашает пообедать. И что, по—вашему, я сделала?
— Не могу представить.
— Начисто отказалась! Верите?
— Почему же нет! Вы становитесь серьезной девушкой. Магда хочет встать, но я ее останавливаю:
— Одну минутку! А Филип интересовался, шла ли у нас речь об одной вещи?
— Какой именно?
— О снотворном.
Магда снова пытается изобразить непонимание, но я предупреждаю:
— Не забывайте, пожалуйста, о чем мы условились.
— И о снотворном расспрашивал…
— Скажите, какие инструкции вы получили от Филипа в тот вечер и как их выполнили.
