Хит поспешила вступить в разговор, чтобы побыстрее замять щекотливую тему.
– Мистер Рук – журналист. Он работает с нами неофициально. Очень неофициально.
– Журналист… Вы же не собираетесь написать статью о моем муже?
– Нет. Специально о вашем муже – нет. Я просто знакомлюсь с работой отдела по расследованию убийств.
– Хорошо. Потому что моему мужу это не понравилось бы. Он называл всех журналистов ублюдками.
Никки Хит заверила ее, что прекрасно понимает, но смотрела при этом на Рука. Затем продолжила:
– В последнее время вы не замечали каких-либо изменений в поведении и настроении вашего супруга?
– Мэтт не покончил с собой, даже не думайте об этом. – Аристократические манеры выпускницы дорогой частной школы мгновенно испарились.
– Миссис Старр, мы просто хотим рассмотреть все…
– Довольно! Мой муж любил меня и нашего сына. Он любил жизнь. Боже мой, он как раз строил малоэтажное здание смешанного назначения из натуральных материалов… – Под ее зачесанной набок челкой выступили капельки пота. – Почему вы задаете мне глупые вопросы, когда вам следует искать убийцу?
Детектив Хит позволила ей выпустить пар. Она достаточно насмотрелась на родственников и понимала, что самые сдержанные в конце концов устраивают самые громкие истерики. А может, она просто вспомнила тот день, когда сама оказалась на месте этой женщины – ей было девятнадцать лет, и ее мир рухнул в одно мгновение. Как же это было тогда? Выплеснула ли она свой гнев, или просто загнала все эмоции поглубже?
– Черт, сейчас лето, мы должны были быть в Хэмптоне. Этого не случилось бы, если бы мы жили в Стормфолле.
Вот и о деньгах зашла речь. Люди не просто покупают поместье в Восточном Хэмптоне, они обязательно дают ему имя. Стормфолл был уединенным уголком с видом на пляж, соседствовал с поместьем Сайнфелда[9], и оттуда была видна часть особняка Спилберга.
– Ненавижу этот город! – кричала Кимберли. – Ненавижу его, ненавижу! Что это у вас, трехсотое убийство за год? Да вам все это безразлично. – Она тяжело выдохнула, очевидно закончив.
Хит закрыла блокнот, обошла журнальный столик и села рядом с вдовой на диван.
– Пожалуйста, послушайте меня. Я понимаю, что «вы сейчас чувствуете.
– Ничего вы не понимаете.
– К сожалению, понимаю. – Она помолчала, давая Кимберли возможность осмыслить ее слова, затем продолжала: – Для меня убийства – это не цифры. Умер человек. Человек, которого вы любили. Человек, с которым вы сегодня собирались обедать. Маленький мальчик потерял отца. Кто-то несет за это ответственность. И я обещаю вам, что доведу это дело до конца.
Кимберли несколько успокоилась – а может быть, сказывался шок; она кивнула и спросила, нельзя ли закончить с вопросами позднее.
– Сейчас я должна идти к сыну.
И она оставила полицейских в квартире продолжать осмотр.
Когда Кимберли ушла, Рук заговорил:
– Мне всегда было интересно, откуда берутся все эти Марты Стюарт[10]. Должно быть, их выводят на секретной ферме где-нибудь в Коннектикуте.
– Спасибо, что не вмешивался, пока она тут брызгала слюной.
Рук пожал плечами:
– Хотел бы я сказать, что молчал из деликатности, но, вообще-то, дело было в кресле. Мужчине трудно выглядеть убедительно, сидя на шелке в цветочек. Итак, теперь, когда она ушла, могу я сообщить, что она произвела на меня неприятное впечатление?
– Да неужели? Ничего удивительного. Она крепко припечатала представителей твоей профессии. И притом попала в самую точку.
Хит отвернулась, чтобы скрыть веселые искорки в глазах, и направилась к балкону. Рук догнал ее.
– Я тебя умоляю! У меня две Пулицеровские премии, и в ее уважении я не нуждаюсь.
Хит лишь насмешливо покосилась на него.
– Хотя могу признать, мне хотелось сказать ей, что одна кинокомпания собирается снять фильм по мотивам серии моих статей, в которых описан месяц, проведенный в подполье с чеченскими боевиками.
– Ну, и почему ты не сказал? Твои самодовольные разглагольствования, возможно, отвлекли бы ее от мыслей о насильственной смерти мужа.
Они вышли навстречу полуденной жаре; рубашки Таррелла и Каньеро уже промокли насквозь.
– Что у вас тут, Тараканы?
– Определенно не похоже на самоубийство, – отозвался Таррелл. – Во-первых, посмотри сюда: недавно содрана краска, на полу каменная крошка. Кто-то распахнул эти французские двери рывком, как будто в процессе борьбы.
– И во-вторых, – подхватил Каньеро, – следы тянутся от дверей по… что это такое?
– Терракотовая плитка, – подсказал Рук.
– Точно. Отметины видны довольно хорошо, да? И заканчиваются они вот здесь. – Он остановился у балюстрады. – Вот тут-то наш дяденька и свалился вниз.
Все четверо перегнулись через перила.
– Ух ты! – воскликнул Рук. – Шесть этажей лететь. Это ведь шестой, да, ребята?
– Хватит, Рук, – отрезала Хит.
– Но самая главная улика вот здесь. – Каньеро опустился на колени и ручкой указал на перила. – Нужно подойти поближе. – Он отстранился, пропуская Хит; та тоже присела, чтобы взглянуть, на что он указывает. – Это клочок ткани. Криминалист говорит, что он его исследует, но и без того ясно, что это обрывок синих джинсов. На жертве ничего из синей джинсовой ткани не было, так что это от штанов кого-то другого.
Рук опустился рядом с Хит и посмотрел.
– Например, того, кто спихнул его вниз.
Хит кивнула, Рук – тоже. Они повернулись друг к другу, и ее несколько испугало то, как близко они оказались, однако она не отстранилась. Она сидела напротив него, охваченная зноем, и не отводила взгляда, наблюдая, как блики отраженного света танцуют в его глазах. А потом она моргнула. «Вот черт, – подумала Никки, – что это было? Мне не может нравиться этот парень. Да ни за что».
Детектив Хит быстро поднялась на ноги, снова приняв деловой вид.
– Тараканы, мне нужно, чтобы вы собрали информацию о Кимберли Старр. И проверьте ее алиби в этом кафе-мороженице на Амстердам-авеню.
– Значит, – заговорил Рук, выпрямляясь, – на тебя она тоже произвела неприятное впечатление?
– Я не занимаюсь анализом впечатлений. Я занимаюсь анализом фактов.
И она поспешила обратно в квартиру.
Позже, в лифте, Никки Хит спросила своих детективов:
– Ну и что там было такого смешного, из-за чего вы ржали так, что я готова была придушить вас голыми руками? И, чтобы вы знали, это мне вполне по силам.
– Ой, да ничего особенного, просто снимали стресс. Ты же знаешь, как это бывает, – пробормотал Каньеро.
– Точно, ничего такого, – поддакнул Таррелл.
Два этажа проехали в молчании, затем детективы начали напевать «It’s Raining Men», а потом расхохотались.
– Это? Вы из-за этого гоготали?
– Наверное, никогда в жизни я не был так горд собой, – заявил Рук.
Когда они вышли из дверей и снова оказались в доменной печи, под тентом у входа в «Гилфорд», Рук заговорил:
– Никогда не догадаетесь, кто написал эту песню.
– Приятель, я вообще не знаю, кто пишет песни, – отозвался Таррелл.
– Этого вы знаете.
– Элтон Джон?
– Мимо.
– А подсказки будут?
Перекрывая шум транспорта, раздался пронзительный женский вопль, и Никки Хит бросилась по тротуару, вертя головой по сторонам.
– Вон там! – воскликнул швейцар, указывая в сторону Коламбус-авеню. – Миссис Старр!
Хит проследила за его взглядом: на углу какой-то крупный мужчина, схватив Кимберли Старр за плечи, прижал ее к витрине. Раздался глухой удар, но стекло выдержало.
Никки уже неслась туда, остальные трое следовали за ней по пятам. Она размахивала жетоном и орала на пешеходов, приказывая им расступиться. Таррелл, сжимая в руке рацию, вызывал подкрепление.
– Стоять, полиция! – крикнула Хит.
Воспользовавшись секундным замешательством нападавшего, Кимберли нанесла ему удар в пах, но промахнулась. Мужчина уже бросился бежать, а она по инерции полетела на тротуар.