Хит поспешила вступить в разговор, чтобы побыстрее замять щекотливую тему.

– Мистер Рук – журналист. Он работает с нами неофициально. Очень неофициально.

– Журналист… Вы же не собираетесь написать статью о моем муже?

– Нет. Специально о вашем муже – нет. Я просто знакомлюсь с работой отдела по расследованию убийств.

– Хорошо. Потому что моему мужу это не понравилось бы. Он называл всех журналистов ублюдками.

Никки Хит заверила ее, что прекрасно понимает, но смотрела при этом на Рука. Затем продолжила:

– В последнее время вы не замечали каких-либо изменений в поведении и настроении вашего супруга?

– Мэтт не покончил с собой, даже не думайте об этом. – Аристократические манеры выпускницы дорогой частной школы мгновенно испарились.

– Миссис Старр, мы просто хотим рассмотреть все…

– Довольно! Мой муж любил меня и нашего сына. Он любил жизнь. Боже мой, он как раз строил малоэтажное здание смешанного назначения из натуральных материалов… – Под ее зачесанной набок челкой выступили капельки пота. – Почему вы задаете мне глупые вопросы, когда вам следует искать убийцу?

Детектив Хит позволила ей выпустить пар. Она достаточно насмотрелась на родственников и понимала, что самые сдержанные в конце концов устраивают самые громкие истерики. А может, она просто вспомнила тот день, когда сама оказалась на месте этой женщины – ей было девятнадцать лет, и ее мир рухнул в одно мгновение. Как же это было тогда? Выплеснула ли она свой гнев, или просто загнала все эмоции поглубже?

– Черт, сейчас лето, мы должны были быть в Хэмптоне. Этого не случилось бы, если бы мы жили в Стормфолле.

Вот и о деньгах зашла речь. Люди не просто покупают поместье в Восточном Хэмптоне, они обязательно дают ему имя. Стормфолл был уединенным уголком с видом на пляж, соседствовал с поместьем Сайнфелда[9], и оттуда была видна часть особняка Спилберга.

– Ненавижу этот город! – кричала Кимберли. – Ненавижу его, ненавижу! Что это у вас, трехсотое убийство за год? Да вам все это безразлично. – Она тяжело выдохнула, очевидно закончив.

Хит закрыла блокнот, обошла журнальный столик и села рядом с вдовой на диван.

– Пожалуйста, послушайте меня. Я понимаю, что «вы сейчас чувствуете.

– Ничего вы не понимаете.

– К сожалению, понимаю. – Она помолчала, давая Кимберли возможность осмыслить ее слова, затем продолжала: – Для меня убийства – это не цифры. Умер человек. Человек, которого вы любили. Человек, с которым вы сегодня собирались обедать. Маленький мальчик потерял отца. Кто-то несет за это ответственность. И я обещаю вам, что доведу это дело до конца.

Кимберли несколько успокоилась – а может быть, сказывался шок; она кивнула и спросила, нельзя ли закончить с вопросами позднее.

– Сейчас я должна идти к сыну.

И она оставила полицейских в квартире продолжать осмотр.

Когда Кимберли ушла, Рук заговорил:

– Мне всегда было интересно, откуда берутся все эти Марты Стюарт[10]. Должно быть, их выводят на секретной ферме где-нибудь в Коннектикуте.

– Спасибо, что не вмешивался, пока она тут брызгала слюной.

Рук пожал плечами:

– Хотел бы я сказать, что молчал из деликатности, но, вообще-то, дело было в кресле. Мужчине трудно выглядеть убедительно, сидя на шелке в цветочек. Итак, теперь, когда она ушла, могу я сообщить, что она произвела на меня неприятное впечатление?

– Да неужели? Ничего удивительного. Она крепко припечатала представителей твоей профессии. И притом попала в самую точку.

Хит отвернулась, чтобы скрыть веселые искорки в глазах, и направилась к балкону. Рук догнал ее.

– Я тебя умоляю! У меня две Пулицеровские премии, и в ее уважении я не нуждаюсь.

Хит лишь насмешливо покосилась на него.

– Хотя могу признать, мне хотелось сказать ей, что одна кинокомпания собирается снять фильм по мотивам серии моих статей, в которых описан месяц, проведенный в подполье с чеченскими боевиками.

– Ну, и почему ты не сказал? Твои самодовольные разглагольствования, возможно, отвлекли бы ее от мыслей о насильственной смерти мужа.

Они вышли навстречу полуденной жаре; рубашки Таррелла и Каньеро уже промокли насквозь.

– Что у вас тут, Тараканы?

– Определенно не похоже на самоубийство, – отозвался Таррелл. – Во-первых, посмотри сюда: недавно содрана краска, на полу каменная крошка. Кто-то распахнул эти французские двери рывком, как будто в процессе борьбы.

– И во-вторых, – подхватил Каньеро, – следы тянутся от дверей по… что это такое?

– Терракотовая плитка, – подсказал Рук.

– Точно. Отметины видны довольно хорошо, да? И заканчиваются они вот здесь. – Он остановился у балюстрады. – Вот тут-то наш дяденька и свалился вниз.

Все четверо перегнулись через перила.

– Ух ты! – воскликнул Рук. – Шесть этажей лететь. Это ведь шестой, да, ребята?

– Хватит, Рук, – отрезала Хит.

– Но самая главная улика вот здесь. – Каньеро опустился на колени и ручкой указал на перила. – Нужно подойти поближе. – Он отстранился, пропуская Хит; та тоже присела, чтобы взглянуть, на что он указывает. – Это клочок ткани. Криминалист говорит, что он его исследует, но и без того ясно, что это обрывок синих джинсов. На жертве ничего из синей джинсовой ткани не было, так что это от штанов кого-то другого.

Рук опустился рядом с Хит и посмотрел.

– Например, того, кто спихнул его вниз.

Хит кивнула, Рук – тоже. Они повернулись друг к другу, и ее несколько испугало то, как близко они оказались, однако она не отстранилась. Она сидела напротив него, охваченная зноем, и не отводила взгляда, наблюдая, как блики отраженного света танцуют в его глазах. А потом она моргнула. «Вот черт, – подумала Никки, – что это было? Мне не может нравиться этот парень. Да ни за что».

Детектив Хит быстро поднялась на ноги, снова приняв деловой вид.

– Тараканы, мне нужно, чтобы вы собрали информацию о Кимберли Старр. И проверьте ее алиби в этом кафе-мороженице на Амстердам-авеню.

– Значит, – заговорил Рук, выпрямляясь, – на тебя она тоже произвела неприятное впечатление?

– Я не занимаюсь анализом впечатлений. Я занимаюсь анализом фактов.

И она поспешила обратно в квартиру.

Позже, в лифте, Никки Хит спросила своих детективов:

– Ну и что там было такого смешного, из-за чего вы ржали так, что я готова была придушить вас голыми руками? И, чтобы вы знали, это мне вполне по силам.

– Ой, да ничего особенного, просто снимали стресс. Ты же знаешь, как это бывает, – пробормотал Каньеро.

– Точно, ничего такого, – поддакнул Таррелл.

Два этажа проехали в молчании, затем детективы начали напевать «It’s Raining Men», а потом расхохотались.

– Это? Вы из-за этого гоготали?

– Наверное, никогда в жизни я не был так горд собой, – заявил Рук.

Когда они вышли из дверей и снова оказались в доменной печи, под тентом у входа в «Гилфорд», Рук заговорил:

– Никогда не догадаетесь, кто написал эту песню.

– Приятель, я вообще не знаю, кто пишет песни, – отозвался Таррелл.

– Этого вы знаете.

– Элтон Джон?

– Мимо.

– А подсказки будут?

Перекрывая шум транспорта, раздался пронзительный женский вопль, и Никки Хит бросилась по тротуару, вертя головой по сторонам.

– Вон там! – воскликнул швейцар, указывая в сторону Коламбус-авеню. – Миссис Старр!

Хит проследила за его взглядом: на углу какой-то крупный мужчина, схватив Кимберли Старр за плечи, прижал ее к витрине. Раздался глухой удар, но стекло выдержало.

Никки уже неслась туда, остальные трое следовали за ней по пятам. Она размахивала жетоном и орала на пешеходов, приказывая им расступиться. Таррелл, сжимая в руке рацию, вызывал подкрепление.

– Стоять, полиция! – крикнула Хит.

Воспользовавшись секундным замешательством нападавшего, Кимберли нанесла ему удар в пах, но промахнулась. Мужчина уже бросился бежать, а она по инерции полетела на тротуар.