«Посмотри-ка, друг мой, Санчо Панса! Вон там стоят тридцать с лишним безобразных великанов.
Я должен сразиться со всеми ними и уничтожить их! воскликнул Дон Кихот, пришпоривая своего уставшего коня Росината. — Вы не уйдете от меня, трусы и подлецы!
И в этот момент подул легкий ветерок, и большие крылья ветряных мельниц задвигались…»
Сервантес создает роман «Дон Кихот» в начале XVII века, в период морального упадка и нестабильности в Испании. XVI век, наоборот, был ознаменован подвигами бесстрашных путешественников, которые принесли этой стране славу и могущество, одарив ее золотом и шоколадом. Но это продолжалось недолго. Вот что по этому поводу пишет историк Марк Уильямс: «В отличие от процветающего среднего класса в других странах, в Испании молодые франты не интересовались торговлей, промышленностью, новыми технологиями и наукой, то есть всем тем, что дало мощный толчок развитию стран Европы. Испанию охватывают упаднические настроения и суеверия».
Но вернемся к Дон Кихоту и его последователям. Дон Кихот — это бедный дворянин, который отправляется в путешествие во славу рыцарства.
Он прекрасно знает, что такое бесстрашие, честь, гордость и великодушие, но этот идеальный мир существует лишь в его голове. Дон Кихот слабо представляет себе реальную жизнь. Санчо Панса, его закадычный друг, полная противоположность Дон Кихота. У него нет благородных идеалов, он необразован настолько, что даже не умеет читать. Зато циничен и хитроумен и способен выжить в этом мире.
Безусловно, «Дон Кихот» — это сатира на рыцарские романы, которые в те времена были модными. Но заслуга автора не в этом, а в том, что Сервантес отважился показать общество того времени, жаждущее самообмана. «Это блестящая притча о нации крестовых походов, которая в итоге стала бороться с ветряными мельницами, как и Дон Кихот, этот обаятельный, печальный странствующий рыцарь», — отмечает Уильямс. Наивный Дон Кихот и грубый Санчо Панса — это и есть сама Испания.
Вспомнив о героях Сервантеса, я решила посмотреть на знаменитые ветряные мельницы, символизирующие славу и богатство Испании, ее иллюзии и ее болезненное возвращение в реальность, где жила гордая аристократия и царил разврат.
Над городом Консуэгра возвышаются семь ветряных мельниц. Они выстроились в ряд так, что издалека напоминают волнистые вершины холмов. Эти мельницы уже давно стоят без дела, но тем не менее хорошо отремонтированы и привлекают своим внешним видом путешественников.
Я оказалась здесь как раз в тот момент, когда группа туристов из Японии оплачивала посещение одной из мельниц. Оказавшись внутри, мы осмотрелись и с разочарованием уставились друг на друга: там ничего не было, словно в пустой ракушке. От этого вдруг стало ужасно обидно: за что же мы заплатили? За воздух?
Глава 25
И напоследок чашечка черного кофе
Наступил еще один официальный праздничный день. Автобусы ходили редко. Первый, который следовал в Толедо, находящийся всего в шестидесяти пяти километрах отсюда, должен был приехать только в двадцать минут второго, и я подумала, что скорее всего мне придется снова сесть на велосипед, несмотря на обещание, которое дала себе: никакого велосипеда, никаких неудобств и никакого раздражения. Дорога, ведущая в Толедо, была крупной автомагистралью, по которой беспрестанно курсировали грузовики, грохоча и отравляя воздух выхлопными газами. Если бы я поехала по этой трассе, то наглоталась бы всякой гадости или, еще хуже, оказалась бы лежащей на обочине, может быть, даже навсегда. У меня, как обычно, болели ноги и попа, и сегодня мне совершенно не хотелось крутить педали.
Официант гостиничного бара, где мне пришлось завтракать среди сигаретных окурков, сказал мне, что автобус придет в десять часов. Интуиция мне подсказывала, что он не прав. Но я так хотела уехать отсюда, что решила на свой страх и риск ему поверить. Собрав вещи, я освободила гостиничный номер, погрузила багаж на велосипед и с надеждой на лучшее отправилась на автовокзал. Наверное, все мы немного донкихоты.
Автовокзал не работал. Нигде не горел свет. Все было заперто. На дверях кафе были опущены решетки, а в самом кафе стулья были опрокинуты на столы. Вокруг не было ни души.
— Следующий автобус будет в двадцать минут второго, — увидев меня, громко сказала женщина из соседнего киоска, торгующая пончиками.
Сейчас было всего десять минут одиннадцатого.
Это означало, что у меня в запасе было целых три часа десять минут, и это время мне надо было как-то убить, а каким образом — я не знала.
Я решила погулять по городу пешком, а не на велосипеде, боясь угодить в какую-нибудь яму на улице или заехать в какой-нибудь глухой переулок. Велосипед я бросать все же не стала, а катила его рядом.
К моему удивлению, кроме серых, безликих улиц, следовавших одна за другой, я ничего здесь не увидела. В городе все было закрыто, так как был День Всех Святых. Хотя и в рабочие дни обстановка в Консуэгре была не лучше. В этом месте было мало магазинов. Единственное, чем здесь торговали, так это метизами да еще мотками разноцветной шерсти. (Да! Интересно, а что бы сказал на этот счет Педро Альмодовар?)
К счастью, мне повезло и я нашла открытый газетный киоск. Теперь я знала, как убить эти несчастные три часа: накупить столько газет и журналов, чтобы их хватило на все время пребывания в бункере в случае ядерной войны.
Несколько минут спустя, сидя в кафе с кучей макулатуры, я вдруг поняла, что в Консуэгре (как, собственно, и в других маленьких городах, где я побывала) никто ничем не занимается. Пожилая пара, торговавшая пончиками в киоске, весь день сидела за прилавком и ничего не делала, несмотря на праздничный день. Здешние старики тоже бездельничали, неподвижно сидя на скамейках в скверах и на автобусных остановках. Очень симпатичная и веселая девушка, работавшая в местном кафе, тоже б о льшую часть времени ничего не делала. И как она оказалась в этой дыре? Ведь здесь даже некуда отправиться вечером после работы! Иногда, правда, в это кафе заходил какой-нибудь пожилой мужчина и, выпив дешевого ликера, заказывал еще или направлялся к автомату в надежде найти там оставленную кем-нибудь мелочь. Наверное, эти маленькие радости позволяли ему забыть хотя бы на пару минут о своем безрадостном существовании. И все эти люди, которых я здесь видела, собирались провести остаток жизни в этом сыром и душном городе. Мне трудно было представить, что здесь, так же как и везде, люди обзаводились семьями, выигрывали в лотерею и в конце концов умирали.
Мне было интересно наблюдать за посетителями кафе, но я решила вернуться на автовокзал. Несмотря на то что до моего автобуса был еще целый час, я боялась опоздать, ведь следующий должен был отправиться не раньше чем в шесть пятнадцать. На вокзале не было никого, кроме двух невероятно неопрятных, немытых мужчин омерзительного вида, от которых отвратительно пахло алкоголем и потом. Видимо, они не меняли одежду неделю или две. Оба дрыхли на соседних скамейках. Один из них проснулся, когда я ставила свой велосипед к стене.
— Куда ты едешь, крошка? — спросил он.
Я увидела, что глаз, который он приоткрыл, был словно налит кровью.
— В Толедо. А вы?
— Поезжай лучше с нами в деревню. — Он замолчал, громко и отвратительно рыгнул, а потом продолжил: — Я несколько дней был в Кадисе, на вечеринке. Но, que coño,где носит эти чертовы автобусы. Hious de puta,у всех праздник. Hostia,я чувствую себя просто паршиво. — Потом он снова бухнулся на скамейку и заснул, положив голову на рюкзак.
К счастью, в час тридцать пять приехал долгожданный автобус. Но водитель предпочел ехать не по шоссе, а стал медленно объезжать все деревни, по которым я плутала весь вчерашний день: Урду (наверное, этому водителю нравились проселочные дороги), Лос-Ебенес и Оргас… В итоге мы оказались в Толедо только после трех часов дня. Я заранее забронировала себе столик в восхитительном, тенистом внутреннем дворике, где с удовольствием отведала домашнего паштета и молочного поросенка. Это был чудный обед. Хотя какая-то птичка, сидевшая на дереве прямо над моей головой, нагадила мне на ногу, чуть не испортив мое первое блюдо.
