Квартиры были ими выкуплены у муниципалитета, и это давало жильцам право вечно выказывать свое недовольство. Они приходили, вооружившись маленькими дамскими сумочками, словно предупреждая о возможном нападении, если им что-то не понравится.
Бедняга Пол! Он и сейчас сидит там с кислой улыбкой на лице, пытаясь изо всех сил быть вежливым и не сболтнуть ничего лишнего. Конечно, все его мысли о пироге, который ему сейчас готовит жена. Но если посмотреть с другой стороны, то Пол — просто счастливчик. Он только один раз за несколько месяцев и только в течение получаса терпит выпады банды жильцов, угрожающей ему сумочками. Он возвращается в свой уютный офис, где чувствует себя в полной безопасности и где можно не особенно утруждать себя работой. А вот человек, работающий в PR-отделе авиакомпании «Иберия», весь день должен безвылазно сидеть за стойкой в аэропорту Барселоны.
Наконец-то подошла моя очередь. Недовольная, я стала объяснять, что произошло. В порыве злости я уже была готова силой задержать свой самолет. Моим главным аргументом стало то, что я предъявила свой билет за два часа до отправления и имела право улететь своим рейсом. Человек из PR-отдела уткнулся в компьютер.
— Нет, — сказал он. — Вас не было в аэропорту за два часа до вылета. В компьютере есть только информация о том, что вы проходили регистрацию без десяти девять.
А это было за час и десять минут до отправки самолета.
От этих слов кровь закипела у меня в жилах, лицо покраснело, а сердце стало биться с такой силой, как будто за мной гнался тигр или как будто кто-то оговорил меня и обвинил в чудовищной лжи. Я просто негодовала от возмущения, и ничто не могло в этот момент вызвать моего сочувствия.
— Это все потому, что ваши компьютеры не работали целый час, — пролепетала я. — Я приехала в восемь часов. Мне сказали ждать.
— Нет, — резко бросил он. — Вы не могли быть здесь в это время. Вы приехали в восемь пятьдесят. — Напоследок он добавил: — Вы можете сесть на самолет до города Малага, который улетает в десять пятнадцать, а оттуда до Гранады идет автобус, который довезет вас прямо до места.
Это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения.
Посещение города Малага не входило в мои планы с самого начала, потому что мне не нравилось это место. Кроме аэропорта, здесь смотреть абсолютно нечего. Можно, конечно, пойти в бар, но, кроме туристов из Британии и Германии, напоминающих цветом своего лица омаров — от бледно-розового до ярко-красного в зависимости от количества посещенных ими сегодня питейных заведений, — вы никого здесь больше не встретите. Хотя именно благодаря им побережье Коста-дель-Соль решает свои финансовые вопросы.
Единственное, что обращает на себя внимание в Малаге, так это название аэропорта. Дело в том, что он носит имя Пабло Пикассо.
Пикассо родился в Малаге в октябре 1881 года, и, как говорят, мертвым. (Интересно, что то же самое произошло и с Фрэнком Синатрой. Если бы его бабушка не полила его холодной водой, он не ожил бы.) Что же это получается? Все мертворожденные дети восстали из ада? Акушерка сказала, что ребенок мертв, и переключила свое внимание на мать. Однако дядя Пикассо по имени Сальвадор был врачом и вернул младенца к жизни. Он склонился над бездыханным синюшным младенцем и пустил сигаретный дым в ноздри ребенка. После этого тот закричал и порозовел. Он продолжал кричать, вопить и бредить в течение всех последующих лет своей жизни, дожив при этом до девяносто одного года.
Пикассо был сложным человеком, с которым было нелегко ладить. Увидев впервые свою будущую невестку, Ольгу Хохлову, мать Пикассо сказала ей: «Бедная девочка, ты не знаешь, на что себя обрекаешь. Если бы я была твоим другом, то посоветовала бы тебе ни в коем случае этого не делать. Думаю, ни одна женщина не смогла бы обрести счастье с моим сыном. Он должен жить один!»
Первые десять лет жизни Пикассо провел с родителями в Малаге. Потом они переехали на север Галиции, а затем в Барселону, где он, как и отец, стал учителем рисования.
Несмотря на то что Пикассо провел в Малаге самые ранние годы своей жизни, тихий средиземноморский город с богатым культурным наследием очень сильно повлиял на него. С детства он проявлял недюжинный талант художника. Однажды Пикассо так сказал о себе: «Я никогда не рисовал как ребенок. Когда мне исполнилось двенадцать, я уже рисовал как Рафаэль». Конечно, он был развитым не по годам. Первое слово, произнесенное им, по воспоминаниям семьи, было piz,то есть lapiz,что в переводе означает «карандаш». В школе же Пикассо считался очень плохим учеником. Ему тяжело давалась арифметика, а цифры он воспринимал как некие образы, которые навевала ему их форма. Например, цифра «7» казалась ему носом, только наоборот, то есть перевернутым с ног на голову. Поэтому отец перевел его в частную школу, где директор позволял одаренному юноше проводить весь день за рисованием на кухне его дома.
Став взрослее, Пикассо начал неуютно чувствовать себя в родной Малаге с ее буржуазными ценностями. Он ощущал себя более свободно в интеллектуальных кругах Барселоны и Парижа. Он приезжал в Париж в 1900 году, когда ему было всего девятнадцать лет. Спустя четыре года он обустроился там уже навсегда.
Когда в 1936 году в Испании к власти пришел Франко, Пикассо поклялся никогда больше не возвращаться на родину, пока там будет править диктатор. В итоге Франко пережил Пикассо на два года.
Итак, впереди меня ждала Гранада, и я решительно направилась к автобусу.
Когда через несколько часов попала туда, куда хотела, я все еще сердилась. В салоне самолета было холодно, к тому же полным-полно орущих детей. Мне пришлось сохранять хладнокровие, чтобы не присоединиться к этому хору. В салоне автобуса, наоборот, было слишком душно. Кроме того, нас сопровождала одна властная дама в униформе, постоянно руководившая всеми пассажирами. Она могла составить конкуренцию разве что противному служащему PR-отдела и побороться с ним за титул «Самый лучший сотрудник по боям с использованием дамских сумочек в качестве оружия». (Чтоб он просидел всю оставшуюся жизнь на своем жестком пластмассовом стуле, выслушивая гадости в свой адрес.)
В Гранаде я пересела на велосипед и отправилась в гостиницу, где уже был заказан номер на втором этаже. Гостиница располагалась в очень старом здании. Лифт в ней оказался совсем крошечным. Глубоко вздохнув, я открыла металлическую дверь, которая весила тонн десять, и затащила туда велосипед и сумки. Но для меня места в лифте не осталось.
Что было делать? Не тащить же самой все свое богатство на второй этаж? Несмотря на то что моя фигура постройнела, к сожалению, в такой лифт я пока вместе с вещами не помещалась. Ужас какой-то!
Придется теперь мчаться по лестнице, чтобы успеть за лифтом. Ничего! Я уже достаточно натренировалась за этот месяц. Я нажала на кнопку, и тяжелая металлическая дверь захлопнулась. А сама я, словно спринтер, понеслась на второй этаж по гладким мраморным ступеням лестницы. В велотуфлях я поскальзывалась на каждой ступеньке и меня заносило на каждом углу. Я цеплялась за перила, боясь упасть, а еще отчаянно молила Бога, чтобы никто не вызвал лифт, не выбросил мой драгоценный велосипед и, что еще хуже, не забрал его себе. Да, моя затея была очень рискованной! Во время забега я чуть было не столкнулась с одной испанской парой. Они были одеты в элегантные, хорошо сшитые кожаные пиджаки. Даже сигареты, которые они курили, подходили к их нарядам.
— Бог мой! — по-испански проворчал мужчина и закрыл собой спутницу, защищая ее от столкновения.
Они остановились и, уставившись на меня, прижались к стене.
— Ой! Простите, пожалуйста! — выдохнула я, проносясь мимо, вся красная и потная от напряжения.
Они явно были в шоке от встречи со мной.
Запыхавшись, я вбежала на второй этаж и благополучно забрала все свои вещи. Это произошло именно в тот момент, когда лифт, мелодично звякнув, остановился. К сожалению, гостиница не стоила таких жертв с моей стороны. Стены номера были выкрашены в коричневый цвет, а в туалете оборвалась цепочка сливного бачка, висящего на стене.
