Незнакомец снисходительно рассмеялся. Роми взобралась на мотоцикл, спиной чувствуя его взгляд. Небрежно тряхнув густыми темными волосами, она надела на голову шлем и торопливо опустила прозрачный пластмассовый козырек, отвела ногой упор, включила зажигание и, пригнувшись к рулю, на полном газу рванула вперед. В зеркале заднего вида она успела разглядеть, как незнакомец заносит в записную книжку номер ее мотоцикла. Святые небеса! Быть может, он главарь банды, охотящейся за иностранцами на мотоциклах? Роми рассмеялась собственному подозрению и оглянулась, но сквозь облако пыли на дороге уже ничего нельзя было разглядеть.

Она въезжала вверх по холму к поселку и чувствовала, как ее охватывает беспокойство. Ей не давали покоя мысли о матери, Софии Стэнфорд, урожденной Дюбуа. В прошлом, когда в приступе детского раздражения и гнева Роми начинала обвинять мать в том, что она бросила их, отец не соглашался с дочерью. Он говорил, что вся вина лежит на нем, и если София ушла от них, то лишь потому, что он оказался недостаточно хорош для такой удивительной женщины. С годами Роми прониклась тем же убеждением.

Взмыв на гребень холма, Роми оказалась возле каменной средневековой арки, ведущей в поселок. Она подумала вдруг, что мать вспомнила про них только потому, что попала в тяжелое положение, и тут же отогнала прочь такое подозрение. Великодушие, прежде всего, постаралась внушить она себе.

Даже если у мамы финансовые или какие‑то иные трудности, главное, что они снова обрели друг друга, и у Роми появился близкий человек, к тому же женщина, которой она могла доверить самые сокровенные свои тайны. Отцу во многом непонятны ее проблемы… А ей было на что поплакаться: на предрасположенность к полноте, например. Хотя, если разобраться, проблемы с весом у Роми появились в шесть лет, после того, как она осталась без матери и пристрастилась к сладкому, находя в нем утешение от горя и обид, которые преподносила ей жизнь. Впрочем, об этом матери не расскажешь — нетактично как‑никак. Подумает, что Роми ее упрекает…

Кстати, не расскажешь ей и о том, что все эти годы она безумно страдала от нехватки любви, в том числе любви отцовской — Юджин Стэнфорд был слишком погружен в смакование собственного горя, чтобы обращать внимание на то, как страдает его дочь.

Еще Роми могла бы рассказать, как дети в школе обзывали ее пончиком, чем доводили до слез, пока она не научилась обороняться, первой вышучивая себя. Впрочем, и это не избавляло ее от унижений, когда ее последней приглашали в волейбольную команду.

Когда она была подростком, мальчишки не обращали на нее никакого внимания. Никогда Роми не чувствовала себя такой одинокой, как в те часы, когда ее одноклассницы шли гулять со своими приятелями, а она одна плелась домой. Как она страдала от невозможности быть как все! Зато теперь, когда ее фигура стала притягивать мужские взгляды, как магнит, и она могла выбрать себе самого симпатичного партнера, эта сторона жизни утратила для нее всякий смысл.

«Поживешь несколько дней, присмотришься, — словно заново услышала она голос матери по телефону, — а потом, если нетрудно пару недель приглядишь за домом, и пансионом, пока я съезжу к твоему отцу в Англию! Сама понимаешь, я не могу оставить хозяйство без присмотра, а мне так хотелось повидаться с Юджином!»

Снова и снова вспоминая этот неожиданный звонок, перевернувший ее с отцом жизнь, Роми въехала на пустынную, мощенную булыжником главную площадь поселка. Со смешанными чувствами в душе она прислонила мотоцикл к массивной каменной колонне, поддерживавшей крышу какого‑то приземистого здания. Мать сказала ей, что на площади оставляют свой транспорт все без исключения жители поселка, поскольку большинство улиц непригодны для проезда. К тому же в Ла‑Роше никто никогда и ни у кого не крадет, так что Роми могла не беспокоиться за свою железную лошадку.

С площади она направилась на поиски улицы Жанны д'Арк.

Роми шла, озираясь по сторонам, и каждую минуту ждала момента, что одно из окон распахнется, и она увидит в нем мать. Окна, однако, оставались мертвыми, и Роми почувствовала, что начинает все больше и больше волноваться.

Прошло полчаса. Выбившись из сил и упав духом, Роми брела по каменным ступеням узкой улицы, больше похожей на гигантскую лестницу. Куртку она сняла и перебросила через плечо.

Она не представляла, что ей делать, потому что обошла весь, как ей показалось, поселок, но совершенно тщетно. Волной накатывались приступы головокружения, короткая, выше пояса блузка прилипла к телу, ноги гудели от усталости, а в придачу ко всему прочему отчаянно сосало под ложечкой.

Улица неожиданно вывела ее на центральную площадь, где стоял уже знакомый ей «ситроен» с откидным верхом. Роми почувствовала, как ею овладел мистический ужас.

— Прямо наваждение какое‑то! — пробормотала она, инстинктивно прижавшись к стене.

Хозяин «ситроена», уже без пиджака, в одной лишь белоснежной рубашке брел в направлении чугунных ворот замка. Точнее, не брел, а размашисто, со странно угрюмым выражением на лице шагал вперед, готовый, казалось смести со своего пути все, что попадется под ноги.

Какая перемена в манерах! — с удивлением подумала Роми. Ни тебе прежней обходительности, ни элегантности, ни шарма — совершенно другой человек! Человек, которому совершенно не хочется довериться, могла бы добавить она.

В руке у него был массивный железный ключ, и Роми догадалась, что он, должно быть, живет в Ла‑Роше или квартирует у кого‑то из местных жителей. Она тут же воспряла духом, а вдруг он знает, как можно отыскать в этом лабиринте узких средневековых улочек Старую Кондитерскую?

Решительно отойдя от стены, Роми крикнула:

— Эй, можно вас на минутку!

Широкие плечи мужчины на минуту замерли, и «знакомый» незнакомец повернулся к ней.

— Опять вы? Какой сюрприз! — сказал он, хотя, судя по голосу, ее появление вовсе не явилось для него неожиданностью.

— Действительно? — преувеличенно громко засмеялась Роми и с надеждой спросила: — Скажите, вы… вы живете здесь?

— Что‑то в этом роде, — уклонился мужчина от прямого ответа.

Один — один! — констатировала Роми. Незнакомец платил ей той же монетой, что и она ему час назад.

— Я ищу… Старую Кондитерскую.

— Понятно.

Роми беспомощно заморгала. Этот малый, казалось, наслаждался ее беспомощностью и спокойно, не торопясь, выуживал из нее интересующую его информацию.

— Мне нужен дом на улице…

— …Жанны д Арк.

— Точно. Я обошла все закоулки, но не обнаружила ни улицы, ни нужного мне дома. Вы не в курсе: может быть, кто‑то поснимал все указатели?

Роми заправила за ухо выбившуюся прядь волос и дружелюбно улыбнулась, ожидая ответа. Загадочная улыбка на лице мужчины сменилась торжеством.

— Неужели никто так и не подсказал вам дорогу? — спросил он невозмутимо.

— А у кого мне было спросить? — удивленно спросила Роми. — Я не то, что человека — ни одной собаки не встретила. Можно подумать, поселок вымер. А если бы кто и попался мне навстречу, так я все равно не говорю по‑французски. Когда я ехала сюда, я не думала, что в столь маленьком поселке можно заблудиться.

— Считайте, что вы попали в дорогое вашему сердцу средневековье, — усмехнулся мужчина. — Хочу вам сообщить, что Старая Кондитерская расположена по соседству с пансионом для отдыхающих и живет там хозяйка этого пансиона. Вы намереваетесь остановиться в одном из ее коттеджей?

— Нет, я остановлюсь у нее самой, — честно, как на духу, сообщила Роми. — Хозяйка пансиона — моя мать.

— Понятно! — коротко кивнул он, словно это снимало все вопросы.

— Мать ждет моего приезда и, наверное, уже начала беспокоиться…

— София Стэнфорд? Начала беспокоиться? По поводу кого‑то, кроме нее самой? Бога ради, не смешите меня! — отозвался незнакомец.

— Вот именно, беспокоится! — Роми почувствовала себя задетой за живое. — А почему бы и нет?

— Такая чувствительность совершенно не в стиле этой особы.