— Не слушай его, князь. Никакой он не ангел. Просто хитрый мальчишка, весь напичканный тайнами. Это чудесно, что он сам сюда явился. Гляди, и Камень при нем! Благодарю тебя, о Мурифрай!

Шуйский прошипел:

— В подслухе прятался? Значит, всё сведал…

На мгновение приоткрылся левый глаз, его тусклый блеск был так страшен, что Ластик задрожал.

— Стыдно, Василий Иванович. Государь тебя помиловал, приблизил, тысяцким на своей свадьбе сделал, а ты… Что народ про тебя скажет?

— Нынешние побоятся рты открыть. Виселиц вдоль улиц понаставлю — живо поумолкнут. А которые после народятся, будут моих летописцев читать. — Шуйский тряхнул кулаком. — Не токмо изничтожу вора-самозванца, а еще и память сотру — и о нем, и о тебе, чертенке. Затеи ваши прелестные (вводящие в соблазн) искореню и враспыл пущу. Чтоб умы не баламутили!

— Забери у него Камень, боярин! — каркнул алхимик.

Шуйский схватил алмаз в горсть, сорвал с цепочки и сунул англичанину.

— На, добывай мне золото!

Ластик стоял ни жив ни мертв. Неужели всему конец?

Барон же алчно рассматривал Райское Яблоко, гладил его своими толстыми пальцами, даже поцеловал.

— Не позволит ли твоя светлость приступить к великому действу прямо сейчас? Я прихватил всё необходимое с собой — знал, что во дворец более не вернусь.

Он кивнул на сундучок, стоявший на скамье.

— Позволяю. Оставайся тут. И ты, Ондрейка, тож. Лжедмитрия резать и без тебя охотников хватает. Пригляди за колдуном, чтоб не сбежал или в мышь не превратился.

— Он — мышкой, а я — кошкой, — улыбнулся Шарафудин.

— Зачем мне убегать? — Доктор возбужденно потирал руки. — Незачем мне убегать. Я теперь самый счастливый человек на свете. У меня есть всё, о чем я мечтал. Еще бы только чугунную сковороду да жаровню. Приготовления займут час, много два, а там можно приступать к Трансмутации. Как раз и ты в Кремле управишься, вернешься — а у меня уже готов Магистериум.

— Ежели пожелает Господь, — перекрестился боярин на божницу, зияющую разверстым тайником.

— Этого-то как? Придушить али шею свернуть? — спросил Ондрейка, мягко беря Ластика за плечи.

Келли покачал головой:

— Пока не нужно. Меня очень интересует его книга. Он должен помочь мне в ней разобраться. Ты ведь больше не будешь упрямиться, как раньше, мой маленький принц? — насмешливо посмотрел он на Ластика. — А заупрямишься, мы найдем средства развязать тебе язык.

— Уж это беспременно, — промурлыкал Ондрейка и впился острыми ногтями пленнику в шею.

Ластик взвизгнул.

— Будет пустое болтать! — строго сказал Шуйский. — Скоро в Кремль идти. Отведешь мальчишку, поставишь стражу и сюда возвращайся — Кельина блюсти.

И боярин повернулся к англичанину, но что сказал ему дальше, Ластик уже не услышал — Шарафудин выволок его из каморы.

Провел через весь дом к заднему крыльцу, там подхватил на руки, понес через темный двор.

— Куда ты меня? — испуганно забился Ластик. — В знакомые хоромы, — весело ответил злодей, остановившись у дверей подземной тюрьмы.

Лязгнул замок, скрипнули ржавые петли, и узник плюхнулся на гнилую солому.

Ондрейка еще с минуту постоял в проходе. Напоследок сказал:

— Сначала брата твоего самозванца на куски порвем, а после с тобой, кутенком, позабавимся. Любознательно мне, что у ангелов внутри. Думаю, требуха, как у всех прочих. Но все ж таки надо проверить.

Обернулся во двор.

— Эй, стража! Двое сюда, живо!

И дверь захлопнулась.

Ластик знал, что есть такое слово — «дежавю». Это когда человеку кажется, будто происходящее уже случалось прежде.

Да, да, всё это уже было: темнота, запах гнилой соломы, страх, отчаяние.

И мысль: всё пропало.

В прошлый раз он плакал навзрыд, потому что ужасно себя жалел — и сам погиб, и задание провалил.

Теперь ситуация была во стократ хуже. Не только себя погубил, но и друзей не спас. Юрка обречен. Марина тоже. А через час или два полоумный доктор опустит Райское Яблоко в кипящую ртуть, и тогда случится историческая катастрофа, как в 1914 году.

Бедные московиты семнадцатого века! Жили бы себе, как умели, так нет — приперся из будущего шестиклассник Фандорин, недоделанный спаситель человечества. Притащил с собой роковой Камень, и мало того, что не сумел доставить опасный груз по назначению, так еще упустил его — можно сказать, преподнес на блюдечке единственному на всю Русь человеку, которого никак нельзя было подпускать к алмазу!

Да, всё было ужасно. Но — странная вещь — Ластик не плакал. То есть, будь у него побольше времени, он, может, и не удержался бы, но сейчас была дорога каждая секунда.

Узник вскочил на ноги, заметался по темнице.

Споткнувшись о ноги скелета Фредди Крюгера, не испугался, а только чертыхнулся.

Нельзя сдаваться! — сказал он себе. Нужно что-то делать.

Подкупить стражников — вот что! Тут это запросто, вон даже караул у Фроловской башни, и тот за десять рублей заговорщиков в Кремль пускает.

Бросился к двери, прижался ухом.

Два человека.

О чем-то между собой переговариваются, лениво.

У одного бас, у другого тенорок.

— Эй, молодцы! — крикнул Ластик. — Я Ерастий, князь Солянский, государев меньшой брат!

Замолчали.

— А говорить с тобой, вором, не велено, — строго сказал жидкоголосый.

— Это ваш боярин — вор! Он против царя пошел! За это его казнят! И вас тоже по головке не погладят!

— На всё воля Божья, — ответил бас. — А ты умолкни. Не велено с тобой говорить.

— А вы не говорите. Вы просто слушайте, — попросил Ластик.

Караульные заспорили.

— Я слушать не буду, — упрямился тенорок.

— А я послушаю, — гудел второй — он явно был посмелее. — Слушать-то Ондрей Тимофеевич не воспрещал.

Пока они препирались, Ластик лихорадочно прикидывал, что бы им такое посулить. Была у него на поясе золотая пряжка, вся в драгоценных камнях, но предлагать ее глупо — отберут, и дело с концом.

— Эй, удальцы! — крикнул он. — Коли сей же час отведете меня к государю, каждый получит по мешку золота и дворянскую грамоту! В том даю вам свое княжеское слово!

Басистый крякнул, засопел.

— А я не слушаю, — сообщил робкий.

— Иль вам царь Дмитрий Иоаннович не люб? Плохо вам при нем живется? — гнул свою линию Ластик.

— Царь хороший, — согласился бас. — Неча Бога гневить.

Тенорок повторил:

— А я не слушаю.

— Выпустите меня — станете царевыми спасителями. Честь обретете и богатство. А не выпустите, Дмитрий всё одно бояр-смутьянов одолеет. И тогда вы будете тати и воры. Знаете, что с татями-то бывает?

Ах, время, уходило время!

— Может, выпустим, а, Микишка? — неуверенно сказал жидкоголосый. — Татям руки-ноги рубят, а после головы. Я видал, о прошлый год. Ух, страшно!

Ластик так и застыл. Если уж непреклонный Тенорок заколебался, есть надежда!

— Я те выпущу! — рявкнул Бас. — Срубят голову — значит, промысел Божий. А ты, вор, язык прикуси!

От отчаяния Ластик аж зубами заскрипел.

Попробовал еще поуговаривать, но густоголосый пригрозил связать и засунуть в рот кляп.

Что делать? Что делать?

Думай, приказал князь-ангел собственной голове и, чтобы помочь ей, дернул себя за волосы. Голова честно постаралась, мозги так и заскрипели. Может, что-нибудь полезное и удумали бы, но в это время за дверью темницы раздались легкие шаги, и звонкий запыхавшийся голос крикнул:

— Ну-ка, кто тут? Антипка, Микишка? Отворяйте живо!

— Не велено, Соломонья Власьевна. Боярин запорет.

— Ништо! Скажете: он ангел, на небо улетел. Батюшка, конечно, вас выдерет, но не до смерти. Что с вас дураков взять. А коли меня ослушаетесь — я вас точно со свету сживу. Не нынче, так после. Иль не знаете, кто в доме хозяйка?

Ластик замер, боясь и вздохнуть. Неужели у нее получится?

— Ой, боязно, — прохныкал Тенорок-Антипка. — И так лихо, и этак. Что делать-то, Микиша?