— Да ладно, у нас и так работы, отчетов всяких навалом, истории болезней писать… Подождут с экспертизой. Тем более наш главный уехал в санаторий печень лечить. Я без него не хочу одна за все отвечать. Так что полежит миллионерчик.

— Правильно, Ташенька! Ты всегда была умницей. Если ментам так надо, пусть вызывают американских психиатров, проводят консилиум. — Теперь уже Вера не сомневалась: время для работы у нее есть.

Выйдя во двор, усыпанный оранжевыми листьями клена, она позвонила на мобильный Олегу, чтобы забрал ее из Кирилловского монастыря, как они и договаривались. Через пятнадцать минут подъехал огромный черный джип с приплюснутой крышей, похожий на броневик и размером с микроавтобус. Внутри было очень комфортно.

— Ну что? — встревоженно спросил Чепурной. — Как там мой клиент? Действительно повредился умом?

— Он в полном порядке, — сказала Вера. — Напуган, конечно, но это оттого, что милиция подозревает его в убийстве. У него хватило ума сообразить, что в больнице поспокойнее будет, чем в камере.

— Так он просто играет психа? — сразу схватил суть бизнесмен.

— Да, причем очень легко. Просто рассказал в милиции, с кем он по вашей милости ночью в музее встречался.

Милиция, наверное, от этих рассказов сама чуть не рехнулась.

— Ха! — Олег Аскольдович очень развеселился. Его смех был отрывист и короток, но щеки при этом излучали довольство, а глазки сверкали. — А скажите, Верочка, это все-таки он убил или нет?

Вера помолчала. Машина быстро и плавно, как скоростной корабль, несла их к центру города, в музей. Говорить или нет? Вера решила не изменять своим привычкам.

— Знаете, давайте сразу договоримся, Олег: я вам сообщаю только то, что считаю нужным. И ровно столько, сколько сочту необходимым. Будем разговоры разговаривать тогда, когда наметится результат. А о процессе вы беспокоиться не должны. Хорошо?

— Договорились! — поднял ладони Чепурной. — Еще какие будут предложения? Просьбы?

Вера взглянула на него и поняла, что он врет. Будет приставать с разговорами, будет что-то делать по-своему. Но ни желания, ни времени воспитывать нового знакомого у нее не было. «Посмотрим», — решила Вера. Они уже остановились возле музея. Вера открыла дверь, повернулась к мужчине и сказала:

— Просьба такая: я с вас денег за свою работу не возьму, а возьму игрой. Только не вашей, а той, какую сама выберу.

— Вот интересно! — Олег был озадачен. — Как скажете. Игрой так игрой!

Они поднялись по каменным ступеням, прошли мимо мрачнолицего охранника. В холле было прохладно и сумрачно, темнели статуи и деревянные резные скамьи у стены. Возвышались старинные часы-башня, всегда стоящие на страже времени. Вдалеке, у кассы, где продавались билеты на экскурсии, болтал с билетершей второй охранник. Чепурной провел Веру за гардероб, в какой-то коридор, и они оказались в тесной приемной.

— Люсечка, — галантно обратился он к женщине за офисным столом, — вот, прошу любить и жаловать, мой эксперт по нестандартным ситуациям Лученко Вера Алексеевна. Она будет здесь некоторое время работать, задавать вопросы. А вы и сами отвечайте, и всем передайте, чтобы способствовали. И не обижайте ее!

— Все шутите, Олег Аскольдович, — улыбнулась немолодая «Люсечка», с любопытством глядя на Веру.

— А что же еще делать? — развел руками Чепурной. Представил ее: — Люсьена Баранова, секретарь всего этого музейного заведения, правая рука, а также нога… — Он запутался и не знал, как закончить. — В общем, мы к директору, а вы нам через пять минут Риммочку Карповну организуйте.

Они вошли в директорский кабинет, и Чепурной с порога повторил ту же фразу про эксперта, представляя Веру руководителю музея. Директор, Никита Самсонович с интересной фамилией Горячий, крупной лепкой лица смахивал на Карла Маркса, если б у того сбрили усы и бороду, и вообще был довольно крупным мужчиной. Сообщению о появлении в музее эксперта фирмы «Игра» он не обрадовался. «С тобой мы после поговорим, когда дозреешь!» — подумала Вера, а вслух сказала:

— Извините! Мне хотелось бы пройтись по залам! А вы, Олег Аскольдович, пока без меня…

Ей было совершенно безразлично удивление обоих мужчин. Она никогда не теряла ни секунды времени на лишние, с ее точки зрения, телодвижения, поэтому извинилась и вышла. Лученко решила, пусть Чепурной сам попыхтит, объясняя директору музея, кто она да чем тут будет заниматься. Она с ним поговорить еще успеет. А начинать надо, само собой, с секретарши.

Но той на месте уже не оказалось — видно, побежала выполнять просьбу Чепурного. Или распоряжение? Что ж, понятно, у кого деньги, тот и главный. В таком случае, нужно разговаривать с рядовыми сотрудниками этого храма искусства.

С такой скоростью в провинциальный город N не въезжали еще никогда. Черный джип, а за ним микроавтобус неслись по грунтовой дороге, по зажатой заборами узкой улице. За торопливым автомобилем поднималась густая туча серо-желтой пыли. Из-за заборов раздался вначале нерешительный лай, потом все более уверенный — лохматые охранники мгновенно опознали приезжих и «передали» соседям, как эстафету. Лай пологой волной проводил джип до перекрестка, где местный краеведческий музей врос в небольшой фруктовый садик. Джип остановился у крыльца, и лай затих, растворился в пасторально-хуторском пейзаже: артезианская колонка в зарослях мальв, местная девушка пронесла в ведре воду, расплескивая влагу на свои босые ноги. На велосипеде проехали парни с удочкой, тетка протащила мимо колонки равнодушную корову.

Один журналист, поездивший по Европе, заметил, что когда коровы становятся красивее женщин, так и знай: начинается заграница. А вот когда коровы так же спокойны, красивы и задушевны, как местные поселяне и поселянки, знай — ты в провинции. В провинции наша беспокойная нервная цивилизация не свирепствует, она раскалывает вам голову только в крупных городах. В городе N она отдыхает. Лихорадочная столичная озабоченность в городе N отпускает сразу на маленьком вокзальце, где всех приезжающих встречает какой-нибудь памятник, сидящий или стоящий, как все памятники, в неизбежно задумчивой позе. И погружаешься в первобытную жизнь маленького поселения с его хатами, птичьими дворами, огородами, свиньями, коровами, козами…

Из джипа и микроавтобуса вышли трое мужчин городского вида в идеально сидящих костюмах, белых рубашках и галстуках. Покашляли, сплевывая пыль, оглянулись. Город N сразу распахнулся взгляду, потому что он был весь — в ширину. Это вам не вертикали столицы! Там взгляд упирается то в холмы, то в бетонно-стеклянные многоэтажки. А здесь взгляд не упирается, он скользит поверх, фокус не наводится на резкость, а размывается вдали и сразу расслабляет приехавшего.

Но трое мужчин расслабляться и не думали. Один с дипломатом в руке поднялся по деревянным ступеням и вошел в музей. Двое оставшихся сразу стали доставать из микроавтобуса какие-то плоские ящики, рулоны бумаги, бухты веревки. Второй из приезжих, мужчина квадратной ширины, румяный и веселый, с приплюснутыми ушами бывшего борца, легко ворочал здоровенные ящики. Третий, помрачнее лицом, помогал первому мало, он стрелял вокруг умными острыми глазками. Но напрасно стрелял — провинциальный покой и тишина снова пали на сонный городок и поглотили его.

Внутри музея чиновника встретил директор, Иван Степаныч — худой, неторопливый, морщинистый и коричневый. И хранительница музея, Килина — маленькая, белолицая и улыбчивая, неопределенного возраста, в непременном платочке. Она постоянно находилась в движении, все время хлопотала.

Городской чиновник торопливо поздоровался, одной рукой достал визитную карточку, другой открыл дипломат, водруженный посреди директорского стола. Из дипломата молодой человек в костюме извлек бумаги с печатями и фирменные бланки.

Пока Иван Степаныч надевал очки, приезжий быстро заговорил:

— Я советник по культуре представительства Украины при штаб-квартире ООН. Вот мои документы. Вот, читайте, доверенность и приказ Министерства культуры. Послезавтра состоится выставка в Париже, и украинские раритеты должны быть представлены на ней в полном объеме. Вот опись произведений искусства, которые вы должны немедленно нам передать для выставки… Читайте, читайте!