— Зачем вы сразу записываете жену в шизофренички, — укоризненно произнес врач, — причина ее депрессии понятна, но ваша жена самостоятельно не справится со своим несчастьем.

— Чего бы вы хотели? — рассердился Джордан. — Ведь прошла всего неделя, я и сам не могу примириться с нашей потерей.

— Мистер Филлипс, между вашим состоянием и состоянием вашей жены есть разница, — мягко начал объяснять врач.

— Нет-нет, ей просто нужно время, чтобы справиться с депрессией, — настаивал Джордан. — Я не позволю оставить ее в больнице. И не разрешу обследовать психиатру, пока сам не увижу, что она и впрямь нуждается в такой помощи.

Лицо врача помрачнело.

— Не могу настаивать, мистер Филлипс, я лишь рекомендую вам обратиться к специалисту. А решать вам… Но на вашем месте я бы еще раз подумал.

— Доктор Хаксли разрешил тебе вернуться домой, Слоун, — сообщил Джордан. Он присел у постели жены.

Слоун молчала. Какая разница — ехать домой или еще куда-то?

— Я думаю, что нам лучше уехать в Мунстоун, — продолжал Джордан. — Подальше отсюда.

— Ты разве не собираешься играть? — Голос Слоун звучал совершенно равнодушно.

— Я сейчас не играю, я договорился с Хильером.

— Уверена, что он от этого не в восторге.

— Меня не интересует его реакция.

Последовала пауза.

— Ты не должен сейчас на меня смотреть, Джордан.

— Знаю, что не должен. Но я хочу на тебя смотреть.

— Зато я не хочу этого.

Джордан вздохнул:

— Слоун, я ведь тоже потерял ребенка. И тоже тяжело переживаю.

— Разумеется, переживаешь. Но мне кажется, что порой ты об этом забываешь. Джордан, твоя и моя потеря — не одно и то же.

— Да? Почему?

— Не знаю, не могу объяснить. Ведь ребенок был внутри меня, я чувствовала каждое его движение, его рост…

— И поэтому тебе кажется, что ты страдаешь больше?

— Поэтому, наверное, поэтому.

— Слоун, я хотел ребенка не меньше тебя! — Джордан уже не сдерживался и говорил резко. — Когда доктор сказал, что все кончено, что положение ребенка безнадежно, мне хотелось биться головой о стенку, выть от отчаяния! — Джордан остановился, перевел дыхание. — Ты помнишь, я уезжал на несколько дней в Мидбрук? Я весь день провел в седле, носился как ненормальный, не понимая, куда еду и зачем.

— И тебе стало легче? — В словах Слоун ему почудилось сочувствие.

— Ненадолго, к сожалению! — Джордан посмотрел жене в глаза. — Я хочу, чтобы ты знала: ты не одна в своем горе, Слоун, мы оба потеряли самое дорогое — нашего ребенка.

— Да, хорошо, я знаю, — снова равнодушно произнесла Слоун. — Иди, я хочу побыть одна.

Ей это показалось — или действительно она слышит плач ребенка? Где-то близко, рядом. Долгий и пронзительный плач. Откуда он раздается? Слоун лежала в темноте и никак не могла сориентироваться. «Так темно, что своей вытянутой руки не вижу», — подумала она.

Из коридора пробился луч света. Слоун увидела врача в белом халате. Он шел по коридору с новорожденным младенцем в руках. А если это ее ребенок?

Слоун подошла к прозрачной двери и закричала:

— Верните мне ребенка! Я хочу видеть своего ребенка! Младенец продолжал плакать. Человек, несший его на руках, удалялся все дальше и дальше, а ребенок все плакал.

Слоун вернулась в палату и села на кровать. Да, ведь она в больнице, и рядом родильное отделение, а в холле сидят медсестры. Плач новорожденных стоял в ушах.

Мартас-Винъярд, декабрь 1987

Рождество уже на пороге, но обычной для Мунстоуна предпраздничной атмосферы не было.

«Наверное, доктор Хаксли прав, — думал Джордан, — и не стоило Слоун забирать из больницы. Уже шесть недель прошло, но она все та же». Постоянные смены настроения: то неестественно веселая, то мрачная, подавленная. Засыпать теперь Слоун могла только с таблетками, по ночам ее мучили кошмары. Казалось, Слоун ни в ком не нуждается: не хотела видеть ни друзей, ни родных. Однажды она прямо сказала об этом Джордану. Через три недели после выписки ему позвонили: ждем, мол, на матч в «Эльдорадо». Слоун слышала, как он отказался.

— Почему ты не едешь, Джордан? Ты так любил играть в «Эльдорадо»!

— Но сейчас предпочитаю остаться здесь, с тобой.

— Зачем? Ты ничего для меня не можешь сделать… И вообще, нет человека, который мне сможет помочь.

— Слоун, все изменится со временем…

— Увы, мне лучше остаться одной.

Сказав это, Слоун вышла в сад, а Джордан стоял у окна и смотрел, как медленно бредет она по дорожке, — вся ее фигурка кричала о тоске и отчужденности.

— Где она? — спросила Кейт.

Джордан сидел в глубоком кожаном кресле в библиотеке, погруженный в свои невеселые думы.

— Вышла с час назад — решила пойти погулять немножко… Кейт, она сказала, что я ей больше не нужен.

Кейт положила свой портфель На стол.

— По-прежнему в депрессии?

— В общем — да. И такие перепады настроения, что я просто теряюсь.

— А она работает? Пишет?

Джордан горько засмеялся в ответ.

— Ты шутишь! За день книжки в руки не возьмет, ничего не читает, а ты спрашиваешь: «Пишет ли?» Но не в этом дело. Последнее время Слоун почти все время спит. А когда встает — или остается в своей комнате, или идет гулять. Обошла все леса, все побережье…

Кейт прервала Джордана:

— Ты сказал: «Остается в своей комнате»?

— Ну да, я теперь сплю в одной из гостевых комнат.

— И давно?

— С тех пор, как она вернулась из больницы.

— М-да, — протянула Кейт, — надеюсь, это не твоя инициатива?

— Нет, конечно, — грустно ответил Джордан. — Когда мы приехали, она сказала, что ей будет лучше в отдельной комнате. И одной-то трудно сейчас заснуть, вообще, мол, со сном плохо… Но я-то знаю, что она не хочет спать со мной в одной постели, потому что боится, как бы я не потребовал от нее чего-то такого, чего она не в состоянии выполнить.

Кейт задумалась.

— Джордан, а ты не хотел бы проконсультироваться со специалистом?

— С психиатром?

Кейт кивнула.

— Думал об этом, и не раз. Кстати, доктор Хаксли советовал мне обратиться к психиатру еще тогда, когда Слоун лежала в больнице. Теперь-то я понимаю, что у него были основания…

Кейт молчала, Джордан, повернувшись к окну, продолжал, как бы размышляя вслух:

— Я привез ее домой вопреки рекомендациям Хаксли. Мне казалось, что нужно как можно скорей уехать из того проклятого места, из больницы. Ведь Слоун лежала рядом с родильным отделением: каждый день видеть, как другие женщины нянчатся со своими маленькими, слышать детский плач — ну, как тут не впасть в депрессию?! — Джордан страдал, вспоминая о больнице. — Скажи, может, я зря ее взял оттуда?

— Нет, Джордан, — Кейт говорила мягко и успокаивающе, — ты сделал так, как подсказывало тебе сердце.

— Но время показало, что я ошибался.

— Подожди, еще рано спешить с выводами. А больница… в конце концов, можно опять положить Слоун в больницу, — но в другую.

— Не уверен, что Слоун станет вообще разговаривать на эту тему. И потом… она ведь убеждена, что никто и ничто не в силах ей помочь.

— Тогда ты должен разубедить ее, — отчеканила Кейт, — мы вместе разубедим ее.

Солнце согревало своими лучами лицо Слоун, но она не чувствовала тепла. Воздух был напоен ароматом сосен, перемешанным с терпким запахом соли, — но Слоун этого не ощущала. Она не замечала, куда идет, что происходит вокруг, целиком погруженная в свои мысли, жившая лишь одной своей болью. Не физической — та прошла, давление нормализовалось, кровотечения прекратились. Но душевная рана кровоточила по-прежнему — открытая рана.

Она не хотела, чтобы Джордан ушел из ее жизни, не хотела порывать с ним, но как они будут дальше жить вместе после всего, что произошло, — не представляла.

Слоун с самого начала предвидела возможность трагического исхода. Из-за этого и не хотела выходить замуж за Джордана. Разве не говорила она ему, что молодому мужчине нужна молодая женщина, жена, с которой он сможет создать большую семью? Но Джордан сумел убедить ее, что именно она та женщина, которая ему нужна и с которой он будет счастлив. Теперь же… что бы он там ни говорил, — он хотел ребенка и обязательно еще захочбт. Слоун думала даже, что потеряла ребенка из-за того, что хотела его так же страстно, как Джордан. Никогда не была она суеверной, но сейчас ей казалось, что печальный конец и беременность с самого начала были предрешены. Сомневалась — ну вот и потеряла. Недаром многие считают, что душевный настрой прямо связан, влияет на физическое состояние. Разве не так? Вот и убедилась сама…