Ангел, малышка, преждевременно взятая на небеса.
Глаза открылись. Скотт взглянул на пустой монитор и понял, что писать. Не возникло общего представления, только слова, словно рядом стоял отец и нашептывал на ухо. Он без колебаний начал набирать:
Фэрклот осмотрел все лежавшее на столе. Скоро вернется Морин, пьяная, пахнущая чужим мужским одеколоном, начнет орать, ругать его за беспорядок в столовой, но ему стало вдруг безразлично. Наплевать на жену, превратившуюся в свинью, и на ее измены прямо у него под носом, и на свою жалкую импотенцию, которую он притворно отрицает. Единственное, что имеет значение, — Круглый дом и девочка, ангел, преждевременно взятый на небеса, пропавшая и одинокая, погибшая где-то при жутких обстоятельствах, о которых можно только гадать.
Фэрклот взглянул на старые бумаги и услышал шорох.
Потом по дому разнесся отчетливый скрежет, щелчок ключа, повернувшегося в замочной скважине. Морин
Щелк!..
Звук слабый, но отчетливый. Из парадного. Скотт перестал печатать, наклонил набок голову, не отрывая пальцев от клавиатуры, прислушался, ожидая повторного скрежета металла о металл при повороте ключа.
Больше ничего не услышал, поднялся с диванчика со слабо бьющимся сердцем, вышел из столовой в длинный пустой коридор, ведущий к парадной двери, слыша ускорявшийся скрип своих шагов по половицам. Как ни смешно, хотел крикнуть: «Кто там?» — но сумел удержаться, схватился обеими руками за ручку, повернул, желая поскорей покончить с нелепым моментом, открыл дверь.
На крыльце никого.
Естественно. Фантазия разыгралась и фокусничает из-за перерыва в приеме лекарства.
Скотт замер, глядя на дверную створку с другой стороны.
Снаружи в замке торчит ключ, прицепленный к кольцу с дюжиной других ключей. Он до них дотронулся, взвесил на ладони, позвенел, ощупал бороздки — ключи настоящие, только необычайно холодные, будто их только что вытащили из морозильника. Дернул ключ в скважине, ожидая сопротивления, но он легко вышел. Наверно, они давно тут висят. Агентша завезла и оставила в его отсутствие.
А откуда недавно слышался щелчок?
Из дома.
Скотт захлопнул дверь и запер изнутри. Вернулся к компьютеру и написал:
Морин вывернула из-за угла, стараясь двигаться тихо, но была слишком пьяной. Дешевые туфли на каблуках, громыхая, как камни, по деревянному кухонному полу, пробудили бы мужа от самого крепкого сна.
Когда она его застала в столовой, опухшее лицо жарко вспыхнуло, расплылось в идиотской ухмылке.
— Карл! Что ты тут до сих пор делаешь?
— Вклеиваю в альбом вырезки.
— Вырезки? — Водянистые глаза окинули стопки бумаг: старые газетные статьи, исторические документы. — У тебя нет никакого альбома.
— Теперь завожу, — улыбнулся он.
— Уже за полночь, милый. Ты не устал?
Он покачал головой и медленно поднялся, видя, что на ее лице расплывается тревога, как облачко, накатившееся на луну. Это не доставило ожидаемого удовольствия — нервные окончания притупились. «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло…» — возникла в памяти цитата из Писания.
— Ну, — сказала она, — а я лягу. Совсем вымоталась.
— Морин…
Она оглянулась, увидела нацеленный на нее «люгер», выпучила глаза, визгливо хихикнула, и звук сразу растаял.
— Карл… — почти прошептала Морин, протянула пухлые руки, демонстрируя блестящие ладошки. — Ты меня больше не любишь?
— Конечно люблю.
— Тогда зачем…
Выстрел грянул гораздо громче, чем ожидалось, оглушительно раскатился по дому. Она отлетела назад, будто притянутая рывком невидимого каната, молча ударилась в стену, сползла на пол. Из-под нее потекла темная кровь, впитываясь в потемневший ковер.
Фэрклот положил пистолет и направился к ней, не чувствуя ни страха, ни недоверия. Пульс не ускорился, дух не перехватило, не возникло никаких физических симптомов волнения. Он был абсолютно спокоен и рассудителен.
Опустился на колени, закатал тело в ковер, потащил тюк по полу к дубовой двери в углу столовой, положил в сторонке, открыл дверь, заглянул в глубокое черное пространство без окон, уходившее в бесконечность, втащил туда тюк.
Скотт остановился, перечитал написанное, позволил себе испытать определенное удовлетворение. Наконец, пошло дело. Пока еще ничего выдающегося, но хотя бы рассказ идет в русле отцовского. Слова на странице не вызвали глухого раздражения.
Он встал, расправил спину, взглянул на часы, увидел, что уже почти полночь. Боль в спине — приятное следствие усердной работы.
Уходи, пока ты впереди. Утром продолжим на свежую голову.
Не останавливайся на подъеме.
Нынче ночью он на подъеме. Скотт вновь поднес руки к клавиатуре и продолжил.
Глава 14
Оуэн дремал на диване, когда на подъездную дорожку выехал автомобиль, фары осветили комнату косыми желтыми полосами, которые скользнули по стенам и исчезли. Он забурчал и сел. Включенный телевизор показывал информативную рекламу аппаратов, обещающих за тридцать дней тонизировать и привести в форму брюшные мышцы. На другом конце дивана свернулся котенком Генри, наполовину прикрытый собственной курткой, видя свои секретные детские сны. Оуэн передернулся и огляделся. Гостиная показалась длинной, холодной, загроможденной до потолка незнакомыми тенями.
Во дворе открылась и захлопнулась дверца машины. Ночь была такой тихой, что отчетливо слышался ровный, невозмутимый хруст шагов на дорожке. Он встал, перешагнул через последнюю пустую бутылку из-под пива, взглянул из кухни на силуэт на крыльце, оценил рост и массу. Сквозь тусклое стекло видна фигура, приблизившаяся к двери. Пульс на горле бился так сильно, что его можно было бы заметить в зеркале. Прежде чем Оуэн решил, что делать, раздался громкий стук.
Он выдвинул ящик буфета, вытащил нож для мяса.
— Кто там?
Снова стук, еще громче. В памяти промелькнул повторявшийся детский кошмар: безликий человек в черном стоит перед домом, выкрикивает среди ночи его имя, а он прячется в ожидании под одеялом. «Уходи! Уходи!..» Но черный человек не уходит. «Оуэн Маст! Я знаю, что ты там! Иди сюда, ко мне!» Ни разу не сказал, чего ему надо, да это и не важно. Хорошо известно, если выйти, попасть в черные руки — почему-то на руках явственно представляются длинные черные кожаные шоферские перчатки, — прямо на месте умрешь от страха.
Оуэн сглотнул — горло словно выстелено наждаком. Голова прояснилась, в затылке почти больно пульсирует кровь. Лучше бы не вспоминать старый кошмарный сон. Много лет не вспоминал.
Держа в руке нож, он сделал шаг из кухни и расправил плечи, изображая уверенность в состоянии полной растерянности.
— Кто там? Ты, Скотт?
Не получив ответа, взялся за ручку двери, слишком поздно сообразил, что не запер ее на замок. Ручка повернулась, дверь открылась. За ней стояла женщина в кожаной куртке с двумя бумажными продуктовыми пакетами в руках. Прошла минута, прежде чем Оуэн ее узнал, и еще одна, подлиннее, прежде чем осознал реальность ее появления здесь в такой час.
— Ну, позволишь войти? — спросила Колетта Макгуайр. — Или так и будешь стоять столбом? — Взглянула на нож и расхохоталась. — Ох, боже… Уже с ножом.
Оуэн опустил нож, открыл рот и снова закрыл. Зимняя ночь полностью обесцветила ее кожу, добившись потрясающего эффекта. Колетта будто сошла со сцены театра кабуки с абсолютно белым лицом, кроме двух идеально круглых розовых пятен на щеках. Не дождавшись ответной реакции, она протиснулась мимо него на кухню, звучно шлепнула на стол коричневые пакеты, повернулась, потирая руки.
— У тебя адский холод. — Спиртные пары окружали ее облаком, как духи. Облако столь густое и знакомое, что Оуэн потянулся к нему с пробудившимися воспоминаниями. — На ветру ниже тридцати. [8]Хочешь хохму? У меня дом в Ки-Бискейне [9]прямо у воды. Закрою глаза и буквально слышу запах масла для загара.
