Одну из жёлтых дверей охранник распахнул перед нами. Он отошёл в сторону и жестом предложил войти. Мы оказались в небольшой комнате с одним окном, столом и стулом, клеткой для почтовых голубей и высокой этажеркой.

Aольше в этой комнате почти ничего не было, если не считать моего отца, который сидел за столом и смотрел на нас с нескрываемой яростью.

– Надеюсь, у тебя найдётся объяснение своему поступку, – наконец изрёк он.

– Конечно, папа. Я бы не пришёл сюда, если бы это не было столь важно.

– Как простодушный идеалист и дурак, я всё ещё считал важным остановить зарождающуюся гражданскую войну. – Понимаешь, мы с Кареглазкой…

Но отец вскочил на ноги, не в силах сдержать гнев.

– Ты хоть понимаешь, что выставил меня на посмешище, ввалившись сюда в полуголом виде вместе с этой повисшей на тебе шлюхой? И ты ещё смеешь в моём присутствии упоминать её имя? Ты даже посмел притащить её сюда, чтобы все видели? О Фу, я никогда не думал, что настанет день…

– …вокруг Пальца, – тем временем упрямо продолжал я, – и, пока они на нас нападали, «Изабель» всплыла на поверхность. Нам удалось подплыть к ней на лодке, и КАРЕГЛАЗКА СПАСЛА МНЕ ЖИЗНЬ, а потом мы посмотрели на…

– Что ты сказал?

– Я сказал, что Кареглазка спасла мне жизнь. Кареглазка.

– Ты хочешь сказать, что «Изабель» всплыла?

– Именно. Я уже рассказал об этом в городе, и они прямо сейчас организуют спасательную экспедицию.

– Ты им рассказал… что?

Внезапно он замолчал, глядя на меня широко открытыми глазами, и мне потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что его испугали, ужасно испугали мои слова. В минуту он стал старым, примерно таким, какой была тётя Зу, когда срывала с меня одежду, каким был Хорлокс-Местлер, когда шёл навстречу собственной смерти. У меня что-то сжалось в груди, когда я понял, что на этот раз между нами не просто очередной скандал. На этот раз что-то было не так, страшным образом не так.

– Ждите здесь, – наконец вымолвил он. – Ждите здесь оба. – Он выбежал из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Кареглазка смотрела на меня, и в её глазах тоже стоял страх.

– Извини его, дорогая, что он назвал тебя такими словами.

– Что-то не так, Дроув. Я не думаю… я не думаю, что эти пушки вообще предназначались для города. Кажется, отец Ленты был прав: они были нужны парлам здесь. Но на этот раз твой отец знает, что Паллахакси будет за них сражаться.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и появились двое рослых разъярённых охранников.

– Эй ты, пошли с нами, – сказал один из них, хватая Кареглазку за руку.

– Уберите от неё свои грязные лапы! – завопил я и кинулся к нему, но другой охранник схватил меня, заломив руки за спину. Я отчаянно отбивался ногами, но один охранник держал меня, в то время как другой был вне пределов моей досягаемости, увлекая Кареглазку к двери. Она кричала и извивалась в его объятиях, но он сильнее обхватил её за талию, прижав руки к телу. Потом они скрылись из виду, а я какое-то время беспомощно барахтался в лапах охранника. Он лишь посмеивался, заламывая мою руку.

Наконец, вернулся второй охранник.

– Ладно, можешь отпустить его, – тяжело выдохнул он. Я бросился к двери.

Снаружи никого не было. Вокруг стояли здания, все двери которых были заперты. За ними я мог видеть забор из колючей проволоки. Над головой ослепительно сияло солнце, отбрасывая чёрные тени.

– Где она? – закричал я. – Что вы с ней сделали?

Двое охранников уходили прочь; я побежал за ними, хватая их за руки.

Они просто стряхнули меня, продолжая шагать дальше.

Потом я услышал её слабый крик:

– Дроув! Дроув!

Я посмотрел в ту сторону, но сначала ничего не увидел.

И тут я заметил её; она бежала вдоль забора, перепрыгивая через выбоины и глядя в мою сторону. Она увидела меня и остановилась, протягивая ко мне руки и плача.

Поколебавшись, я посмотрел в сторону запертых ворот, где, ухмыляясь, стоял охранник. Потом снова повернулся к Кареглазке и, кажется, тоже заплакал.

– Что они с нами сделали, моя милая? – всхлипывал я. – Что эти мерзляки с нами сделали? Она стояла за забором, а я – внутри ограды. Один из нас был пленником.

Забор был высотой метров пяти и сделан из мелкоячеистой проволочной сетки; всё, что мы с Кареглазкой могли – лишь коснуться друг друга пальцами. Какое-то время мы этим и занимались, глядя друг на друга и почти ничего не говоря, видимо, понимая, что обсуждать, собственно, нечего.

Власти – как называли их взрослые – разделили нас с тем же безразличием, как я порой разделял пару ручных бегунчиков, когда не хотел, чтобы они спаривались. Стоя так напротив девушки, я впервые осознал, сколь много во мне от несчастного покорного животного, несмотря на мои недавние прекраснодушные мысли, Вся эта чушь насчёт изменения восприятия, ощущения взрослости, обострения чувств – всё это стало бессмысленным, ничего не значащим перед лицом горя, которое я испытывал от разлуки с любимой.

Мы прошли вдоль забора и попытались переговорить с охранником, но он заявил, что получил приказ.

– Чей приказ?! – заорал я на него. – Кто дал тебе этот мёрзлый приказ?

Возможно, в его глазах мелькнуло сочувствие, а может быть, мне это показалось. Он просто сказал:

– Приказ твоего отца, Алика-Дроув.

Кареглазка за забором выглядела такой одинокой. Вокруг не было ни единой живой души – только Жёлтые Горы вдали, за ними деревья, поля, холмы, открытые пространства. Неподалёку виднелись большие груды свежевыкопанной земли; земля была исполосована следами грузовиков и повозок, плотно утоптана и лишена травы. Там стояла Кареглазка, меньше чем в шаге от меня; она плакала и ласкала кончики моих пальцев, трогательная в своём рваном платьице, светлая и прекрасная в своей обретённой женственности. Она выглядела как обиженный ребёнок, и мой разум и тело испытывали невероятные страдания от любви к ней.

Потом подошли два охранника и сказали, что отец хочет меня видеть. Они взяли меня под руки и увели прочь; я смотрел через плечо на Кареглазку, пока какое-то здание не скрыло её от меня.

Они провели меня вниз по лестнице и через ряд дверей, вдоль коридоров, где ровно горели спиртовые лампы. Наконец, они постучали в одну из дверей.

Открыла моя мать. Я прошёл мимо неё и оказался в обычной комнате, ничем не отличавшейся от комнат в любом доме – за исключением того, что в ней не было окна. Там стояли стол, стулья, прочая мебель, обычное нагромождение газет, кастрюль, украшений и прочего, что создаёт домашнюю обстановку; единственно необычным было то, что всё это находилось здесь, прямо под заводом.

Мать с улыбкой смотрела на меня.

– Садись, Дроув, – сказала она, и я машинально подчинился. – Это наш новый дом. Тебе нравится, дорогой?

Я огляделся вокруг и увидел на дальней стене военную карту. Астонские флаги были очень близко, тесным кольцом вокруг прибрежного региона, в центре которого находился Паллахакси. Мать проследила за моим взглядом, и её улыбка стала ещё шире.

– Но до нас они не доберутся, дорогой мой Дроув. Мы здесь в полной безопасности. Никто до нас не доберётся.

– О чём ты, мёрзлый Ракс тебя побери, мама? А что будет с городом? Что будет с жителями Паллахакси? Что всё это значит?!

– Но для них просто нет места! Некоторые погибнут. Лучшие будут спасены. Она говорила как-то странно, даже для неё.

– Эта проволока не сможет остановить астонцев, мама, – сказал я.

Все с той же идиотской улыбкой на лице она сказала:

– Но ведь у нас есть пушки, много пушек. О, очень много!

– Я ухожу, – буркнул я, направляясь к двери и искоса поглядывая на мать. Она не пыталась меня остановить, но когда я оказался у двери, та распахнулась, и поспешно вошёл отец.

– А, вот и ты, – коротко сказал он. – Ладно, сразу к делу. Твоя комната за этой дверью, там ты будешь спать. Можешь ходить куда угодно в пределах ограждения, за исключением красных или зелёных дверей. Только старайся не попадаться никому на глаза, вот и всё. Если будешь делать глупости, я запру тебя в комнате. Это военная организация, понял?