Я прыгнул вперед и, почти наугад выбросив руку, ухватился за кожаный ремешок на ее шее. Другую руку я положил ей на прохладное плечо и развернул женщину к себе. Только в первое мгновение она рванулась, но больше не сопротивлялась. Со стороны это, наверное, напоминало нежную любовную игру. Она податливо согласилась, когда я молча принялся переставлять ее, спиной загораживая от нее своих. Теперь она оказалась в дюйме от своего места.

Я подтолкнул женщину вперед, надеясь отодвинуть подальше от кресла… Надавил сильнее — сопротивление возросло. Ее ноги будто вросли в пол, но она выглядела измотанной и все больше походила на ту старуху, которой представилась мне в самом начале. Взгляд снова стал тяжелым, давящим. Слишком близко от моего лица! Я опустил глаза.

Узелок на черном ремешке, который я крепко держал в руке, потертость рядом…

Все-таки у меня хорошая зрительная память! Именно этот ремешок я видел прежде на Линде! Я похолодел: она не добралась до самых близких мне людей, а мою сотрудницу некому было защитить…

— Что с Линдой?!

— Все то же, — удивленно протянула старуха. — Любит тебя, мечтает о тебе…

От неожиданности я едва не ослабил хватку.

…Я отдал Линде перевод «Чертополоха». Та долго терзала меня обсуждением. Потом я сбежал. Закрывая дверь, обернулся и встретился с ней взглядом: Линда затуманенно смотрела мне вслед, будто грезила наяву… Она просила взять ее в «Новую пятницу» кем угодно, хоть простым редактором, хоть в монтажную… Если мы оказывались рядом — за рабочим столом, в лифте, в очереди за кофе, — я с удивлением замечал, какая она неловкая: то локтем меня толкнет, то оступится и взмахнет рукой, ища во мне опору… Ради всего святого, как я ухитрялся оставаться настолько слепым?! Просто искал совсем другую…

— Девочка немножко помогала мне в надежде приворожить тебя.

Я удержался от бесполезного переспрашивания: «Линда помогала тебе?! В чем?»

— Мне нужен был доступ к тебе, — с достоинством пояснила старая леди, будто не замечая удавки на своей шее, — вот и все. Постоянный доступ. Ты должен был найти мою вещь. И заплатить.

Я вспомнил, как в начале нынешней встречи принял ее за Линду. Стало жутко. Нет, не хотел я знать, каким образом Линда обеспечивала ей доступ ко мне!..

— А ведь она могла добиться успеха, — сказала старуха почти весело. — Только испугалась, что не справится. У меня к ней особый счет! — В голосе моей собеседницы прорезалась тяжелая злость. — Меня нельзя просто взять и бросить!

Старуха явно говорила о том, что ее живо трогало.

— Линда заявила, что цена слишком высока, и полученный результат не обрадует ее. И ты будешь уже не ты, и она станет не похожа на саму себя, если заполучит тебя «колдовством»… Понадеялась, что, раз ты один, а она так близко к тебе, ваши отношения сами собой сложатся, и все мне вернула…

«Все вернула»… По ее лицу скользнула тень досады: она слишком увлеклась! И я догадался.

Только теперь я догадался, что именно до сих пор крепко сжимаю в ладони! Что связывает нас и не позволяет освободить друг друга. По направлению моего взгляда она увидела, что я понял.

— Заламинированная купюра была не брелком, а подвеской, — констатировал я ровным голосом.

Остаток уничтоженного сокровища, кусок моей собственной судьбы, который она не может выпустить из рук по доброй воле.

— Снимай ремешок! — приказал я, продолжая крепко за него держаться.

Она покорилась. Попыталась тащить через голову — не вышло: слишком узкая петля, а тут еще мой кулак, будто занявший место утраченной подвески. Тогда женщина подняла руки и принялась развязывать тугой узел на шее, под воротничком блузки. Дело шло с трудом, она морщилась от напряжения, пальцы срывались. Внезапно моя затекшая рука легко скользнула вниз. Ремешок свешивался из кулака дохлым ужом.

— Ну вот, теперь все, — сказал я устало. — Джей заблудилась и вывалилась в другую реальность благодаря «неразменной купюре». Детей автоматически протащило за ней — слишком тесная у них была связь, — но выбросило где-то по пути, ведь они в тот момент находились далеко от матери. А меня ты подцепила на крючок с помощью Линды и этого ремешка. Так?

— Думай как хочешь. Все будет примитивно, неполно и НЕ так. Только напрасно ты воображаешь, будто твоя ненаглядная жена — такая бедная, беззащитная овечка, какой кажется.

— Я знаю, что она — сильная женщина. Иначе мы бы с тобой не справились, — холодно ответил я.

Собеседница усмехнулась:

— Я свободна?

— Не задерживаю.

Я молча прошагал мимо нее. Сил почти не осталось, и я думал только об одном: скорее закончить дело. Даже не обернулся.

Вздохнул с облегчением, только когда, нажав кнопку спуска воды, услышал невыносимый вой утилизирующей системы и увидел, как, извиваясь, исчезает в сливной трубе кончик черного ремешка.

На обратном пути я увидел, что кресло моей недавней собеседницы вновь пустует.

Дети спали. Усаживаясь позади жены, я наклонился и поцеловал ее в затылок. Ее волосы, давно сухие, все еще приятно пахли дождем.

Джей тут же обернулась, заботливо изучила меня взглядом.

— Что случилось? Ты так долго не возвращался!

— Я проверял, — признался я почти честно, — все ли в порядке с самолетом.

Она не удивилась — наверное, тоже слишком сильно устала. Спросила деловито:

— Что выяснил?

— Все хорошо. Думаю, нормально долетим.

— Ну, поспи тогда.

Она дотянулась ладонью до моей щеки.

Я встал снова, бесцеремонно подхватил с сиденья разгоряченного сном, вялого, как тряпочка, сына и устроился рядом с ней, посадив Пита к себе на колени.

Баюкая дремлющую Кэти, Александра задумчиво сказала:

— А ведь мы их не догнали бы, если б добрые люди не помогли. Ты думаешь, твоя приятельница с мужем и билетами — счастливая случайность?

Вопрос, который задала мне графиня во время рождественского шоу. Вопрос, который задал старичок — ее муж… «Добрые люди»… Люди?.. Ну, не важно…

— Сомневаюсь.

— Ну да, правильно… Скажи, ты уже почувствовал, что все закончилось?

— Закончилось! — сказал я твердо.

— И ты веришь, что все будет как раньше?

— Как раньше? Разумеется, но… я же понимаю, о чем ты. Совсем как раньше не будет. Ты помнишь, как потерялась на целый год, я тоже…

— Целый год? У меня было чувство, что я потерялась на целую жизнь!

— И даже у этих малышей теперь есть своя, отдельная от нас с тобой биография.

— Вот с этим мне особенно трудно смириться.

— Да, и мне. Но скажи, дорогая, ты хотела бы вернуться ровно на год назад? Забыть о плохом, стать прежней…

Она не колебалась ни секунды:

— Нет. У меня появилась идиосинкразия к забывчивости!

— А тебя не пугает, — попробовал подразнить ее, — что все изменилось там, на земле? Согласись, мы с тобой слабо представляем теперь, что именно ждет нас внизу.

Джей дремотно пробормотала:

— Прорвемся!

Солнце, поднявшееся уже довольно высоко в безоблачном пространстве, прямой наводкой било в иллюминатор. Я отворачивался и щурился, чтобы не ослепнуть, но шторку опускать не хотел.

Солнце уже не могло меня взбодрить. Неудержимо слипались веки. Жена тоже обессиленно привалилась к моему плечу. Настал один из тех приятных и необыкновенно трогательных моментов, когда все семейство фактически опиралось на меня: жена лежала на моем плече, сын свернулся калачиком на коленях, чувствительно упираясь головой мне в живот, дочка, совершенно разморившись под горячими лучами на коленях у матери, использовала мой локоть в качестве подушки. Я закрыл глаза…

И тут же опять открыл их.

— Джей! — позвал я шепотом, чтобы не потревожить малышей. — Послушай! Мы вернемся в неизвестность. Пусть. Но в этом новом, чудесном, замечательном, самом лучшем варианте нашей истории как мы провели весь прошедший год?!

Жена немного помолчала, потом подняла голову и села прямо. Неприятный холодок пополз по плечу.