Лицо собеседника было непроницаемым. Я испугалась, что сейчас он лишь с досады, от обиды на мои откровенные речи, подтвердит мою догадку. Я напряглась в ожидании, что он постарается ударить побольнее.

Но Алексей вдруг широко улыбнулся:

— Ну почему? Ты мне нравишься. Ты, Сашка, очень привлекательная женщина и каким-то образом ухитряешься совершенно не замечать этого. То есть, наверное, замечаешь, но… Ну, в общем, ты поняла. Твоя скромность придает тебе дополнительный шарм, очень необычный.

— Спасибо, — пробормотала я, — мне ничего подобного не говорили…

— Ты, Саша, обещаешь любовь, — перебил мой просветитель. — Ты просто светишься готовностью любить. Мы, мужики, на это и клюем. А как поближе подошел, оказывается, что обещание было обманом!

В речи Алексея появилась запальчивость. Мне стало не по себе: все-таки сейчас он наговорит мне гадостей. С другой стороны, имеет право: я ведь тоже сообщила ему нечто неприятное.

— Я тебя не обманывала, Алексей. — Я не поднимала глаз. — Я к тебе очень хорошо отношусь…

— Позволь мне договорить! — потребовал он резко. — Ты «очень хорошо относишься», а кажется, будто ты действительно заинтересована…

Он замялся, подбирая слова, и я встряла снова:

— Если я общаюсь с человеком, я действительно в нем заинтересована! Это не игра.

— «С человеком» — не «с мужчиной»? Саша, а тебе не кажется, что это лукавство? Ты же знаешь, мужчина общается с тобой, имея в виду вполне определенную цель.

— Ты сейчас о конкретной ситуации? О наших с тобой отношениях?

Я с помощью мягкой интонации старалась подчеркнуть свое желание действительно разобраться в его речах.

Алексей насупленно молчал.

— Алеша, ты хочешь сказать, что я напрасно дала тебе надежду? Что в этом заключалось мое лукавство?

Я сама почувствовала смехотворность этой версии. Алексей — взрослый мужчина, в нем слишком мало от подростка, способного всерьез рассчитывать на благосклонность женщины, если та не дала ему от ворот поворот в самом начале знакомства. Корни настоящей проблемы лежали глубже глупой претензии, произнесенной в запальчивости.

— Бог с ним, с лукавством. Я сейчас честно сказала, как к тебе отношусь. Ответь мне, пожалуйста, тем же. Ты как ко мне относишься? Чего ты от меня — или со мной — хочешь?

Собеседник порывисто вздохнул, будто собирался сразу ответить, но не нарушил молчания.

Раздраженная мимика на его лице сменилась задумчивостью. Он принялся покусывать губу. Я спокойно ждала.

— Саша, я начал говорить именно об этом, а потом ушел куда-то в сторону. Ты — классная женщина, но я…

Он опять замолчал, а я в единый миг вспомнила все, что Алексей рассказывал о себе, о своей прежней семейной и нынешней холостой жизни. То неизменное ожесточение, с которым он упоминал имя бывшей жены…

— Но ты, — подсказала я, — все еще любишь бывшую жену, не можешь смириться с тем, что она ушла к другому.

— Да.

— Когда ты встретил меня, тебе показалось, в силу некоторых особенностей моей личности и моего поведения, будто я могу полюбить тебя так сильно, так самозабвенно, что ты, наконец, забудешь о той, которая тебя предала?

Он молча кивнул.

— В этом смысле, ты возлагал на меня большие надежды, которых я ни черта не оправдала.

— Санечка! Ты только не думай о себе ничего плохого. Тебя тоже можно сильно любить. Просто я, видишь, зациклился на своей Любке. Ты правильно заметила…

— Алеша, если хочешь, позже, когда мы оба успокоимся и остынем после сегодняшнего объяснения, я поговорю с тобой. Про бывшую жену, про твою к ней привязанность… У меня друг был, — добавила я веселым тоном. — Тот долго старался расстаться с одной женщиной. Мы с ним все подробно обсуждали. А потом он взял да и женился на ней. Понял что-то.

— Спасибо, Сань. Ты — хорошая. Как-нибудь поговорим, — без энтузиазма согласился Алексей.

Я догадалась, что он все еще находится во власти нелепой мечты: найти женщину, которая его «утешит». Мечты, которую я ему обломала.

Так закончился мой роман. Больше всех по этому поводу переживает мама. По-моему, она даже всплакнула украдкой: слишком надеялась, что у меня наконец-то все устроится. Маму мне жаль, а вот отношений с Алексеем — нисколько. Я очень довольна, что мы поняли друг друга, что между нами не осталось недоговоренностей, что прояснение ситуации никому не причинило боли.

Мама попыталась намекнуть, что теперь мне не следует ехать с Веркиной компанией на юг: даже Веркин четырнадцатилетний сын будет с подружкой, а я — совсем одна, ты, мол, дочка, будешь чувствовать себя ущербной и униженной. А я чувствую себя свободной женщиной! Когда-то давно я перестала бояться нищеты и безработицы. Сейчас перестала бояться одинокой старости. Никуда не делись моя тоска по детям, по любимому мужчине. Просто я уверена, что поступила правильно. Мы с Алексеем большие молодцы, что вовремя отпустили друг друга на все четыре стороны. Не бывает, не получается обобщенного, абстрактно-усредненного счастья. Мы все — удивительно конкретные люди с конкретными судьбами. И счастье до неприличия мелочно-конкретно. Поеду с любимыми друзьями на юг — вот и кусочек счастья.

Не выходит у меня думать о будущем, как правильно советует мама, не судьба. С точки зрения будущего поездка вполне бесполезна. Но я же знаю, что там, в моменте, мне будет хорошо.

Будут теплые летние вечера в одном сарафане, будет веселая набережная в огнях, будет терпкий соленый запах морских водорослей вперемешку с ароматами шашлыков и легчайшей сухой «Изабеллы». Гоша будет каждый вечер играть на гитаре и петь хорошие песни. Верка — слаженно ему подпевать, и меня заставит присоединиться. Я поотнекиваюсь для виду и, получив индульгенцию на фальшь и попадание не в такт, стану подтягивать.

Вера во время уединенных прогулок по пляжу будет с полным вниманием выслушивать мои жалобные истории о том, какая Пашка скотина и какой он чудесный друг; о том, какая я непреклонная дура, раз не могу себя заставить сойтись с хорошим человеком Алексеем и стать счастливой; о моих снах, в которых маленькие дети — мальчик и девочка — то играют, то учатся под моим руководством, то стоят на берегу широкой реки и зовут меня к себе, размахивая белыми, давно не стиранными платками.

Как-нибудь южным вечером я приду в одиночестве на морской берег любоваться закатом. Мне захочется сказать кому-то дорогому: «Посмотри, какое чудо!» Но обернуться будет не к кому. И я горько заплачу, как много раз случалось в моей жизни. Думаю, это тоже счастье, которого я прежде не сознавала: быть наедине с собой, со своей подлинной глубокой печалью. Если, конечно, вынырнув из одиночества и грусти, есть кого любить.

Что ж, я их всех люблю: Гошу, Веру, их сына Юрика, Веркиного пока не знакомого мне любовника. Я по-дружески люблю Алексея, у которого хватило мужества осознать правду, и надеюсь по-дружески ему помочь. Я люблю Павлика, несмотря на то что он, хамло ходячее, увалень, мужлан и дурень, ни разу не позвонил мне после свадьбы, хотя я великодушно передавала ему через Гошу привет и поздравления.

Я люблю маму, которая готова целых три недели в одиночку бороться за выживание на даче…

Я забыла себя… Так и быть, Рябинина, я и тебя люблю со всей твоей трудной судьбой.

Будь что будет!

На часах — полночь. За северным окном — жемчужно-серое небо, и немеркнущее бело-розовое зарево ползет по горизонту с запада на восток. Ровный, спокойный, нежный свет пронизывает комнату, окутывает все предметы, смягчает яркие краски. Мои сарафаны, маечки, купальники приобрели благородные пастельные оттенки.