Бетт — коллега, прекрасный партнер в работе. Почти ровесница — она года на два моложе его. Бетт, с которой они понимали друг друга с полуслова и с полувзгляда… Сказать, что Бетти хороша собой, значило бы погрешить против истины, но обаяния — напористого, немного маскулинного — ей было не занимать; она одевалась с безупречным вкусом и держалась с непринужденным достоинством…

Как вышло, что прежде он не замечал Бетт? Ну да, она ведь была замужем. Виктор не обращал внимания на замужних женщин. Не то чтобы придерживался пуританской морали — просто, если люди вступили в брак и сохраняют его по каким бы то ни было причинам, при чем здесь он? Тем более что свободных молодых женщин вокруг всегда много.

С худенькой, бледненькой девочкой, очень похожей на своего брата, Виктор без труда нашел общий язык.

Слабенькая на вид, Элли удивила его своей выносливостью. Ходили по аллеям парка, по его представлениям, довольно долго. Из маленького Грин-парка перешли в Сент-Джеймс — ребенок ни разу не пожаловался, не захныкал. Наконец уже взрослые сдались и решили посидеть на лавочке. Элли еще некоторое время прыгала около их ног, прежде чем уселась рядом с матерью и притихла, прижавшись к ее боку.

— Все. Няня пришла, — тихо сказала Бетт так, чтобы слышал только Виктор. Ее лицо будто окаменело: стало собранным, непроницаемым и суровым. — Детка, пора домой, — обратилась она к дочери.

Девочка порывисто обернулась; метнулись два крошечных хвостика светлых прямых волос, только что собранных матерью на ее макушке. Элли тоже увидела молодую женщину, торопливо шедшую по аллее вдоль пруда. Темно-карие, как у ее матери, глаза стали черными от мгновенно наполнившего их страха.

— Мама, ты пойдешь с нами?

— Нет, с тобой пойдет няня.

От пронзительного нечленораздельного детского визга Виктор вздрогнул. Уши заложило. Элли соскочила с лавочки, где только что мирно сидела, болтая ногами. Деревянная игрушка, лежавшая у нее на коленях, упала, Элли, не замечая того, прошлась по кукле обеими ногами, дважды раздался треск. Девочка вцепилась в легкую ткань юбки, окутывавшую материнские ноги. Она продолжала кричать.

— Не пойду! Хочу с тобой! — разобрал Виктор.

Люди, сидевшие на лужайке и проходившие по аллее, оборачивались на них.

Как будто не замечая диких воплей дочери и давления ее пальцев, наверняка оставлявших на коже ног синяки, Бетт повернула голову к Виктору.

— Мы сейчас распрощаемся. У нас это… целая история. Подожди меня… где-нибудь там. — Она неопределенно махнула головой.

По каменной маске, сковавшей лицо Бетт, уже побежали едва заметные трещины горя. Виктор понял: Бетти не хочет, чтобы он увидел ее плачущей.

Его всегда удивляло, почему так распространено мнение, будто мужчины боятся женских слез. Он не боялся. Правда, с другими мужчинами он эту тему как-то не обсуждал… Виктор предпочел бы остаться рядом с Бетти, поддержать ее в самый трудный момент. Но глаза старинной приятельницы буквально отталкивали его. Что ж, Бетт горда и независима. А может, у нее, ко всем несчастьям, водорастворимая тушь.

— Хорошо, Бетти, я буду неподалеку, — ласково сказал он и поднялся с лавочки.

Задержался па секунду, глядя на девочку. Но прощаться с Элли не имело смысла: она напрочь позабыла про чужого дядю, поглощенная своим горем.

Няня Элли уже торопливо сворачивала в боковую аллею.

Виктор направился в противоположную сторону.

Теперь он находился в отдалении от лавочки, где мать старалась оторвать от себя дочь, вручив ее чужой женщине. Визг ребенка не прекращался — такой пронзительный, что от него по-прежнему закладывало уши. Бетт то прижимала Элли к себе, то пыталась передать ее, отбивающуюся, на руки няне. Рыдали обе, только няня сохраняла спокойствие и даже вежливую улыбку.

В третий раз Элли вывернулась из рук Бетт и вцепилась в материнские ноги. Возобновился замерший было ненадолго вопль.

Виктор перевел дыхание и быстро зашагал к троице, на ходу вынимая из кармана свежий носовой платок.

Он знал — наверное, где-то вычитал или услышал, — что маленького ребенка легко отвлечь даже от переживания самого горького горя чем-нибудь занятным. Ребенок увлечется новым впечатлением и успокоится, как по мановению волшебной палочки.

Вначале собрался снять часы. Но Элли — не младенец, чтобы приманивать ее интерес блестящим предметом. Тогда бог знает из каких глубин памяти он вытащил простенькую, но очень веселую детскую забаву — скрученную из носового платка марионетку. Тощие подвижные ножки управляются двумя пальцами, выделывая любые кренделя, откляченный задик вихляет, туловище изгибается во всех направлениях — прелесть!

Няня без остановки произносила ровным голосом адресованные девочке увещевания. Бетт с блестящими от слез глазами гневно шипела на дочь, требуя немедленно прекратить истерики. Элли уже не кричала, только рыдала в голос, хрипя и задыхаясь, красная от натуги. Одновременно девочка не забывала уворачиваться от не слишком проворно ловящих ее няниных рук.

— Обе остановитесь и замолчите, — вполголоса деловито приказал Виктор, как будто распоряжался в своей студии.

Женщины, уставшие от борьбы, безропотно подчинились.

Виктор присел на корточки так, чтобы оказаться в поле зрения девочки.

В наступившей тишине, прерываемой только ее собственными рыданиями, Элли услышала мужской голос, спокойно произнесший ее имя. Девочка вскинула глаза.

На кратчайший миг рыдания прекратились, и Виктор успел поймать взгляд ребенка и улыбнуться. Губы девочки автоматически дрогнули, поползли вверх. Новый приступ рыданий смыл улыбку, но теперь Элли плакала, глядя прямо на Виктора, обращаясь именно к нему.

Он поставил на колено своего тряпичного человечка. Человечек плакал. Виктор изобразил это лицом и голосом, фигурка на его колене согнулась в печали и вздрагивала в такт горестным вздохам: «Ох!.. Ох!..» Девочка замолчала, уставившись на фигурку. Слезы продолжали катиться из глаз. Одушевленный носовой платок немного приободрился, выпрямился, почесал носком одной ноги лодыжку другой, прошелся вразвалочку.

Потом человечек из носового платка попрыгал, потанцевал, покувыркался в воздухе. Элли не смеялась. Смотрела молча, серьезно. Но уже не плакала.

Улучив момент, Виктор украдкой бросил взгляд вверх. Молодец Бетт! Не зря он старался. Пользуясь тем, что дочь отвлеклась, Бетт потихоньку отошла и исчезла из поля зрения.

Теперь — самое трудное.

Носовой платок, перестав плясать, утомленно прилег на коленку Виктора.

— Человечек устал, — объявил тот. — Посмотри, какой растрепанный!

Пальцы легко выскользнули из своих гнезд в уголках платка, платок медленно расправлялся, приобретая обычную форму, но оставаясь безнадежно смятым.

— И Элли устала… — добавил Виктор.

— Я уложу его спать, — добросердечно предложил ребенок, протягивая ручонку к платку.

— Хорошо, возьми его с собой, — ответил Виктор, подавая девочке жеваный лоскут батиста.

— Нам пора, Элли, — встряла няня. — Пойдем домой. Ты ляжешь в кроватку и положишь рядом с собой это… эту тряпочку.

Элли продолжала смотреть Виктору в лицо серьезными, красными от слез глазами. Ее горячий кулачок с зажатым носовым платком лежал в его ладони. Ему хотелось взять девчушку на руки и прижать к себе. Укрыть от недетских невзгод, выпавших на ее долю. Он протянул руку, робко погладил льняную макушку.

— Я хочу, чтобы мама поехала со мной, — сказала Элли спокойно. — И ты.

Вторая часть предложения Виктору польстила, но разбираться следовало с первой.

— Детка, послушай меня! Ты сейчас придешь домой, поешь, поиграешь и ляжешь спать. Перед сном подумай о маме — и она тебе обязательно приснится. А потом настанет новый день, и ты опять встретишься с мамой. Очень скоро.

Уговаривая Элли, Виктор беззастенчиво пользовался тем, что маленький ребенок не умеет считать дни.