— Простите, но иначе нельзя. Вот увидите, скоро все пройдет. Кстати, как вас зовут?

— Зовут… — едва слышно повторила она, морщась от боли. — Имя… вы просто пытаетесь меня отвлечь, верно?

— Абсолютно.

— В таком случае называйте меня Бри.

— Бри — это французский сыр, настолько мягкий, что тает от жары, и к тому же я всегда терпеть его не мог. Правда, моя мать его обожала. Не могу понять, что в нем такого находят французы и отчего поют ему столь назойливые дифирамбы. Кстати, вы совсем не похожи на француженку, так что вряд ли вас назвали в честь сыра.

— Нет-нет, это уменьшительное от Сабрины.

Филип улыбнулся и легонько надавил пальцем на кончик ее носа.

— Имя вам подходит. А ваша фамилия?

В ее невероятных, волшебных глазах снова вспыхнул ужас. Ужас и сомнение. Наверное, она боится, что он такой же негодяй, как тот.

— Перестаньте. Я не Тревор.

— Мне остается только надеяться на это.

— Поверьте, так оно и есть.

Кажется, страх и тревога постепенно тают…

Филип усмехнулся и погладил ее по щеке.

— Моя кобыла выиграла пари. У вас вовсе не банальные зеленые глаза, которые так часто встречаются у рыжих. Никогда не видел таких красивых фиалок!

— Я унаследовала их от бабушки. Ее звали Камилла. Дедушка безумно ее любил. Они никогда не ссорились. Кстати, это у вас зеленые глаза, и вовсе они не банальные. Похожи на влажный лесной мох.

— Влажный мох и французский сыр. Интересное сочетание.

— Болит гораздо меньше! Просто замечательно!

— Готовы к новому испытанию?

— Нет, умоляю, подождите. Мне уже не так плохо.

— Я Филип Мерсеро.

— Вы нездешний.

— Именно. Как уже было сказано, я заблудился. Этот злосчастный Чарлз даже не мог правильно объяснить, как добраться до Морленда. Это его дом. Слышали?

Она явно знала Чарлза, это было написано на ее лице. Но по какой-то причине Сабрина боится открыть, кто она. Отчего? Но разве это так важно сейчас? Недаром Филип любил всяческие тайны и загадки, а Сабрина, без сомнения, хранит не меньше секретов, чем любая монахиня эпохи Возрождения.

— Вы никогда обо мне не слышали?

Она покачала головой.

— Ладно, оставим это. Главное — я здесь и позабочусь о вас. Как насчет очередного горячего полотенца?

Девушка кивнула, с удивлением сознавая, что ей становится лучше, а тепло приятно растекается по всему телу. Она всмотрелась в красивое молодое лицо с правильными чертами, склонившееся над ней. Филипу, должно быть, не более двадцати шести — двадцати семи лет. Почему она не может отвести взгляда от его чарующих глаз? Как жаль, что он направлялся в Морленд! Правда, возможно, все к лучшему, иначе она была бы к этому времени уже мертва.

— Несу! — предупредил Филип, но не тронулся с места: Сабрина высвободила руку и поднесла к его щеке. Филип не шелохнулся, чувствуя, как кончики тоненьких пальчиков легко касаются его подбородка, скулы, носа.

— Нет, — почти неразборчиво пробормотала она, — слава Богу, вы совсем не похожи на Тревора.

Но тут последние силы покинули ее, и рука безвольно упала на одеяло.

— Разумеется, не похож, Сабрина.

Он сжал ее ладони и несколько мгновений рассматривал изящные, словно вылепленные из алебастра кисти. Ни мозолей, ни следа от иголки. Она в самом деле настоящая юная леди.

Гримаса боли вновь промелькнула на лице Сабрины, и она поспешно отвернула голову, не желая, чтобы он видел, как она слаба и труслива. Но лающий кашель заставил ее судорожно выгнуться. Филип торопливо вскочил и принес новое полотенце. Сабрина нервно вздрогнула, но на этот раз с честью выдержала испытание. Филип накинул на нее одеяла и отправился на поиски лекарств — должны же в доме быть какие-то лекарства! Его усилия были вознаграждены. В крошечной каморке в конце коридора он обнаружил целый ящик с бинтами, мазями, притираниями и настойкой опия — словом, все то, что и ожидал найти в охотничьем домике. Он отмерил несколько капель опия в стакан воды и вернулся в спальню.

— Выпейте это. Все сразу, — сказал он, приподнимая девушку.

Хотя Сабрина старалась глотать помедленнее, она все же захлебнулась и закашлялась. Филип прижал ее к себе и похлопал по спине.

— Ш-ш-ш, все в порядке. Вода не в то горло попала. Дышите осторожно и неглубоко. Нет, не сопротивляйтесь.

Он удерживал Сабрину, пока та не отдышалась, и снова поднес стакан к ее губам. На этот раз девушка допила все, до последней капли. Филип бережно опустил ее на подушки, и она застыла, терпеливо ожидая, пока станет легче. Он продолжал стоять, внимательно изучая Сабрину и удивляясь внезапному стремлению уберечь и защитить это страдающее неземное создание. Ей около восемнадцати лет… по всей вероятности, она до сих пор девственна, поскольку обручального кольца нет. Кто же такой этот ублюдок Тревор, из-за которого ей пришлось бежать из дома? Вне всякого сомнения, именно из-за него бедняжка очутилась в зимнем лесу. Филип отвел со вспотевшего лба влажный красноватый локон. Похоже, Сабрина заснула: ресницы темными опахалами лежали на бледных щеках. Она поистине прелестна, хотя при данных обстоятельствах это не имело особого значения.

Филип оставил дверь спальни открытой, чтобы услышать, когда проснется Сабрина, а сам спустился на кухню. Он был так голоден, что невольно вспомнил, как вместе с однополчанами-офицерами коротал ночные часы у походных костров в горах Испании, жаря на вертелах с трудом добытых перепелок и кроликов, без которых не смог бы выжить и вернуться. Тогда он выучился варить суп из костей и даже видел, как его люди пекли лепешки в импровизированных печах. Но, черт возьми, с тех пор прошло более четырех лет, и за все это время ему ни разу не пришлось заботиться о пропитании. Подумав об изысканных обедах, которые имела обыкновение готовить его повариха в Динвитти-Мэнор, он едва не лишился сознания. Представить только, что в Лондоне он старался есть как можно меньше, опасаясь растолстеть! Нет, как только вернется в загородный дом, он немедленно повысит поварихе жалованье!

Он вошел в маленькую холодную кладовую рядом с кухней и с облегчением увидел, что владелец домика оказался поистине предусмотрительным хозяином. С крюка в потолке свисал прекрасный копченый окорок, по углам стояли мешки с мукой, сахаром, солью, картофелем, луком, морковью, сушеным горохом и даже полбочонка сушеных яблок!

Филип Эдмунд Мерсеро, виконт Деренкур, надел большой белый передник и приступил к нелегкой задаче приготовления относительно съедобного супа: порезал овощи, ломоть ветчины и бросил все это в горшок вместе с пригоршней гороха. Покончив с этим, он беспомощно огляделся в поисках воды, словно в надежде, что в кухне как по волшебству появится ручей, но, не дождавшись, вышел во двор и набрал снега в самый большой горшок. Колодец, должно быть, погребен под снежным покровом толщиной в фут.

Не прошло и десяти минут, а суп уже весело булькал на огне.

— Слава Богу, не такой уж ты безрукий лентяй, — похвалил себя Филип, снял передник, вымыл руки и побрел наверх. Бесшумно подойдя к кровати, он взглянул на Сабрину. Глаза ее были закрыты, а дышала она так тяжело, что хрипы были слышны в коридоре. Однако щеки оставались прохладными.

Сабрина ощутила легкое прикосновение и заставила себя поднять веки. В первый момент она не сумела разглядеть лица стоявшего перед ней мужчины и съежилась от страха, но тут же, вспомнив, успокоилась.

— Филип…

— Да, Сабрина, не волнуйтесь, я здесь, — тихо произнес Филип. Не хватало еще перепугать ее до смерти.

Странно, откуда он знает ее имя? В памяти всплывали отдельные подробности ее побега из Монмут-Эбби: лес, метель, охромевшая кобыла…

— Мне так холодно, — пожаловалась она, — ужасно холодно, совсем как в лесу. Но я больше не в лесу. Что со мной?

— Ничего страшного. Со мной вам ничто не грозит, Сабрина. Лежите спокойно. Я вас согрею.

Филип снял с решетки очередное полотенце и положил на грудь девушки. Та застонала.