— Что случилось? — спрашивает Харли.

— Кто-то сделал с этой женщиной то же, что со мной, — отвечает Эми. — Отсоединил, оставил тут умирать.

— Так она что, проснется?

— Не знаю. Может, если повернуть выключатель, засунуть ее обратно… не знаю. Я боюсь ее трогать. Техника вроде несложная, но…

— Не давайте ей проснуться, — тихо произносит Эми. — Во льду плохо, но все же лучше, чем проснуться одной.

Мое сердце падает. Она все еще чувствует себя одинокой.

— Старший? — слышу я вдруг.

— Сюда! Номер… — бросаю взгляд на открытую дверцу. — Шестьдесят три!

Док бежит к нам по проходу. Оттолкнув Харли, склоняется над контейнером. Вытирает запотевшее стекло.

— Она недолго здесь, — говорит он наконец. — Почти не оттаяла.

— Это хорошо? Да? — Эми впивается пальцами в крышку, словно пытается проникнуть сквозь стекло и взять женщину за руку.

— Хорошо, — отвечает Док. Я мешаюсь ему, поэтому отступаю назад. Наклонившись над крышкой, он разглядывает черный ящик. Потом подключает к свисающему с нее проводу пленку и изучает появляющиеся на экране цифры. Хмыкает, но непонятно — хорошо это или плохо. Пишет на экране еще цифры, потом отключает соединение и поворачивает выключатель. Красный огонек сменяется зеленым.

Засунув контейнер обратно в криокамеру, он захлопывает дверцу и запирает ее. Нас окутывает облако холодного воздуха — единственный след того, что номер шестьдесят три только что был открыт.

— С ней все будет хорошо, — успокаивающе произносит Док. — Вы вовремя ее нашли.

— Народ! — зовет Харли. Я удивленно оглядываюсь — Харли отошел от нас и исчез по другую сторону ряда.

— Как вы узнали, что ее вынули? — спрашивает Док.

— Я услышала, — отвечает Эми.

Док сосредоточенно хмурится.

— Значит, тот, кто это сделал, был тут одновременно с вами. А вы вообще зачем спустились?

— Я хотел показать Эми багаж ее родителей, — отвечаю я, не давая ей времени сказать, что мы пришли посмотреть на них самих. По какой-то необъяснимой причине мне кажется, лучше не признаваться, что мы шли сюда ковыряться в криооборудовании.

— Эээ… народ? — слышится голос Харли где-то в паре рядов от нас.

— Не нравится мне это, — говорит Док. — Тот, кто это сделал, знал, что вы здесь, знал, что вы услышите. Кроме вас троих тут кто-нибудь еще был?

Мы с Эми обмениваемся взглядами.

— Я не видела, — отвечает она.

— Я тоже.

— Народ! — кричит Харли.

— Что?! — кричу я в ответ.

— Давайте к двадцаткам. Бегом!

Док поворачивается, чтобы идти, но нам с Эми уже ясно — надо бежать. Голос Харли неспроста звучит так нервно. Что-то еще случилось.

Мы заворачиваем за угол, и причина уже очевидна.

Посреди прохода лежит еще один контейнер. Вот только этот уже оттаял. А человек внутри — уже мертв.

Ой.

Я не собиралась произносить это вслух.

Просто я его знаю.

Это мистер Кеннеди, он работал вместе с мамой и всегда казался мне жутковатым. Он был из тех стариков, что всю жизнь остаются холостяками, но думают, что старость дает им право безнаказанно быть извращенцами. Он вечно заглядывал маме в вырез блузки, а меня просил поднять что-нибудь с пола каждый раз, как я навещала родителей в лаборатории. Мама всегда отшучивалась, но я не раз думала, что мистер Кеннеди делает дома, когда остается наедине с воспоминаниями о мамином морщинистом декольте или резинке моего белья.

А теперь он умер и плавает в криорастворе — глаза распахнуты, радужки побелели. Кожа стала желтоватой, словно губка, пропитавшаяся водой. Рот приоткрыт, а щеки впали, и у челюсти собрались малюсенькие пузырьки воздуха.

— Номер шестьдесят три отключили, чтобы отвлечь наше внимание, — говорит Старший.

— Едва ли, — возражает Док. — Его вынули уже довольно давно. — Он поднимает крышку стеклянного ящика, и Харли со Старшим помогают положить ее на пол. Доктор опускает палец в жидкость, в которой плавает мистер Кеннеди. — Вода прохладная, не ледяная. Скорее всего, его отключили вчера, самое позднее — вчера вечером.

Мы со Старшим переглядываемся. Мистер Кеннеди захлебывался здесь, а мы бегали под дождем и смеялись. Он умирал, когда та парочка занималась любовью на скамейке у пруда. Пока я стягивала мокрую одежду, стояла под горячим душем, пока засыпала, глядя на темные поля, мистер Кеннеди плавал в собственной смерти.

Другая мысль: Харли был здесь одновременно с убийцей.

— Зачем? — спрашиваю я.

Доктор стучит пальцами по все тому же странному тонкому компьютеру.

— Номер двадцать шесть. Мужчина по имени…

— Мистер Кеннеди.

— Да, — Док удивленно поднимает на меня взгляд.

— Я его знала.

— А, соболезную, — говорит он, но небрежно, будто просто из вежливости. — Номер двадцать шесть…

— Мистер Кеннеди.

— Мистер Кеннеди был оружейным экспертом.

— Точно? — переспрашиваю я. Хоть они с мамой и работали в одном отделе, я понятия не имела, что он имеет какое-то отношение к оружию. Мама не имела. Ее специальностью был сплайсинг. Она работала с ДНК, а не с оружием.

Док кивает.

— Он был хорошим специалистом по биологическому оружию. Здесь написано, работал на правительство, занимался разработкой экологических бомб.

— Кто это делает? — спрашивает Старший. — Кто их всех отключает? Сначала Уильяма Робертсона, потом женщину, номер шестьдесят три, теперь этого.

— И меня, — добавляю я.

Старший глядит на меня, хмурясь.

— Две жертвы… и два промаха, — говорит доктор.

— И никакого мотива, — гляжу на пустую криокамеру, в которой только недавно лежал мистер Кеннеди. Потом скольжу взглядом по рядам пронумерованных ячеек. Сколько еще криокамер опустеет, прежде чем мы остановим убийцу?

Мы с Харли помогаем Доку отвезти мистера Кеннеди к шлюзу. Эми говорит, что подождет нас. Но я знаю — она хочет дойти до другого ряда, посмотреть на дверцы камер своих родителей, убедиться, что они по-прежнему крепко заперты.

Док открывает дверь, и мы сбрасываем тело внутрь. Дверь закрывается, отрезая нас от бездонной пасти космоса. Харли с широко распахнутыми глазами прильнул к круглому окошку, смакуя еще одну возможность увидеть звезды. Но я вижу одно только раздутое тела мистера Кеннеди.

Глядя на Харли, я вижу в его глазах миллиарды звезд, и он упивается ими, наполняет ими пустоту в душе. Он поднимает руки к окну, и на одно безумное мгновение мне кажется, что Харли хочет открыть дверь, чтобы следом за мистером Кеннеди улететь к звездам. Дверь закрывается. Но в глазах Харли по-прежнему сияет звездный свет.

— Никогда в жизни я не видел ничего красивее, — шепчет он.

— Мистер Кеннеди, конечно, тоже так подумал, — ворчу я, но Харли не замечает сарказма.

— Идемте, — на лице Дока написано волнение, в уголках глаз залегли резкие морщинки.

Когда мы возвращаемся, Эми вытирает лицо. Она снова собрала в охапку игрушечное животное, фотографии, карандаши и книги, которые выронила у шкафчиков. Док окидывает все это взглядом, но ничего не говорит. Взяв в руки пленку, он сосредоточивается на ней. Тянет время. Готовится что-то сказать.

И в этот момент я понимаю: он думает, как свяжется со Старейшиной и доложит ему обо всем, что случилось. А еще я понимаю, что он копается в пленке, чтобы дать себе время придумать слова, которые заставят меня на это согласиться.

Я чуть расправляю плечи. Раньше Док вызвал бы Старейшину, даже не подумав о том, чтобы спросить меня.

— Старший, — начинает он, — ты, естественно, осознаешь серьезность ситуации. Но жизненно важно, чтобы вы, Эми, Харли, ничего никому не рассказывали. Ни о мистере Кеннеди, ни о шлюзе, — смотрит на Харли, — ни о людях на этом уровне, ни о самом существования еще одного уровня под Больницей. Это должно остаться тайной.