Внизу подпись: «Макс».

Ратлидж долго смотрел на письмо, потом перечел. Оно было датировано двумя днями раньше. Поздно. Слишком поздно.

Максвелл Юм был капитаном артиллерии, с которым Ратлидж познакомился в самом начале войны. Он был опытным и грамотным офицером, его любили подчиненные и начальство. В начале войны два друга вместе провели отпуск, который просидели в разрушенном замке из-за невозможности поехать ни в Париж, ни в Лондон. Они подружились, скрепляя дружбу шутками и вином, которого было в избытке в подвалах замка. Время прошло незаметно. Оба видели друг в друге отражение себя самого, какими были до войны, хотя они были разными, как день и ночь. Макс любил посмеяться, пошутить и вечно подбивал на приключения. Он всегда говорил, что артиллеристы любят юмор, и приводил в пример Наполеона. Иен сохранял трезвую голову и всегда мог уберечь друга от опрометчивых поступков, не давая ему сломать шею в рискованных вылазках по разрушенным лестницам, которые могли в любой момент развалиться, и каминным проходам. Их влекли неуемная тяга к приключениям и веселое любопытство.

Они договорились с пожилой женщиной из ближайшей деревни готовить им и стирать одежду, при этом закрывали глаза на ее слабость – она была вороватой. Они облазали весь замок, нашли прекрасную библиотеку и проводили вечера за чтением. Это было единственное время за всю войну, когда Ратлидж не задумывался о сделанном и увиденном. Слепая уверенность в том, что война закончится в первый же год, все еще объединяла людей, даже когда у многих стало наступать прозрение. А потом пришли тяжелые, невыносимые, ломавшие человеческие души годы.

Ратлидж всегда подозревал, что именно орудия Макса Юма били недолетом, накрывая огнем их атаку в ту ночь, когда был расстрелян Хэмиш. Но они об этом не говорили, когда встретились вновь. Оба изменились, были потрепаны войной и находились на грани нервного срыва. Некоторые вещи лучше было не уточнять.

Но, вероятно, Макс не мог об этом не думать, и это стало ложкой дегтя в его прежде безупречной карьере.

Ратлидж отложил письмо, налил себе выпить и молча поднял тост за Макса Юма. Потом пошел в спальню собирать вещи.

«Эй, – опять раздался голос Хэмиша, который особенно доставал его в минуты стресса и плохого настроения, – ты думаешь, эта женщина захочет тебя видеть?»

Вопрос застал Ратлиджа врасплох. Он услышал собственный голос, отвечавший шотландцу:

– Я был другом Макса. И это единственное, что сейчас могу для него сделать.

«Ты снова напомнишь ей о войне. И она тебе не скажет спасибо».

Через полчаса он сообщил в Ярд, что уезжает, сказал, где можно его найти, и отправился в Глостершир. Он раньше никогда не был в Чезуэлле. Маленький город, Макс часто о нем рассказывал и звал к себе. Однако после войны редко кто мог позволить себе ездить в гости просто так. Но они переписывались.

Было уже поздно, когда он туда приехал и остановился в маленькой гостинице на главной улице. Он надеялся прибыть не слишком поздно, этим же вечером, чтобы увидеться с Розмари, тем не менее дорога заняла больше времени, чем он ожидал.

На следующее утро он отправился к Розмари. Дом Юма стоял в отдалении от дороги, с садом перед домом. От улицы сад отделяла низкая стена. Он поднялся по двум ступенькам и по заросшей травой тропинке прошел к дому. Не успел он поднять дверной молоток, чтобы постучать, как дверь распахнулась. Розмари Юм возникла на пороге, в глазах ее читалось страдание. Ратлидж растерянно сказал:

– Вот, приехал. Помочь, чем могу.

Она бросилась к нему на шею и заплакала. Он раньше никогда не видел ее слез. Наконец она оторвалась от него, сердито вытерла глаза прежде, чем он успел предложить ей платок. За ее спиной в доме раздавались голоса. Она прикрыла дверь, отсекая их, и сказала:

– Он застрелился. Прошел в дальний угол церковного двора и там выстрелил в себя, я не была первой, кто его увидел. Ко мне пришли и сказали, что он мертв, и мне захотелось взять его револьвер и выстрелить в него еще раз. Бедный, потерянный, проклятый идиот.

– Он написал мне. Но когда письмо пришло, было уже поздно.

– Мне он оставил короткую записку. Что любит меня слишком сильно и не хочет больше тащить с собой в пропасть своего отчаяния, и просил прощения. И все, – сказала Розмари. – После того, что мы вместе вынесли, сколько я приложила сил, чтобы вытащить его из депрессии, все, что я заслужила, – несколько слов. А я заслужила больше, Иен, и должна была знать о его намерениях, а главное, почему! Я бы приняла любое признание, каким бы тяжелым для меня оно ни оказалось. Но он исключил меня из своей жизни.

Розмари была маленькая, тоненькая женщина со светлыми волосами, скорбными складками у рта и голубыми глазами, под которыми сейчас были темные круги.

Ратлиджу приходилось за время службы бессчетное количество раз приносить в дома горестные вести.

– Розмари, это естественно, что ты сейчас зла на Макса. Он просто не мог сказать тебе, признаться в том, что потерпел полное крушение. Так он видел свою жизнь, полным провалом, и поэтому уход считал своим глубоко личным делом.

– Ты слишком долго прослужил в полиции, Иен, – холодно ответила Розмари, – ради бога, я же была ему женой. Что сказано в Библии? О мужчине и женщине, которые должны прилепиться друг к другу. А клятвы перед священником в церкви? А о том, что надо прощать? Но я его никогда не прощу. До самой смерти не прощу ему это.

С этими словами она распахнула дверь и впустила его в дом.

И Хэмиш тут же напомнил: «Ну, что я тебе говорил?»

Ратлидж, стараясь загнать его голос подальше, в глубь мозга, вошел в комнату, полную родственников и друзей. Пятнадцать человек стояли, сидели кое-где и тихо разговаривали. Розмари представила его собравшимся, среди них было несколько знакомых по армии офицеров. Были ее родители. Родители Макса умерли во время войны, остался только двоюродный брат, он сидел сейчас в кресле около балконных дверей, ведущих в сад, лицо его было искажено, он дышал с трудом, говорить почти не мог, только несколько слов и сразу замолкал.

Ратлидж раньше не встречался с ним. Брата звали Реджинальд Юм. Они пожали друг другу руку.

Макс, рассказывая, что брат учительствовал в Англии, но вернулся жить в Шотландию, как-то шутя заметил: «Унаследовал семейное гнездо на острове Скай и набил его книгами. Чтение предпочел общению с людьми. Даже не приехал на мою свадьбу. Не удивлюсь, если пропустит и мои похороны». Это была шутка в духе Макса.

Из кухни доносились голоса, там раскладывали на тарелки еду, каждый из пришедших в знак сочувствия приготовил что-нибудь и принес с собой. Время текло медленно. Ратлидж поговорил с викарием.

– Вы ведь из Скотленд-Ярда? – спросил мистер Гремлинг. И когда Ратлидж согласно наклонил голову, продолжил: – Если я правильно понял, вы приехали сюда как друг, а не как полицейский? Хорошо. Тогда вы будете рады услышать, какое я принял решение. Считаю, что капитан Юм умер в состоянии, когда его мозг был перегружен страданием. Раны войны имеют много разных видов. – Лицо викария стало решительным. – Я не вижу препятствий для захоронения его тела на освященной земле, внутри церковной ограды.

– Действительно хорошая весть.

Ратлидж как раз думал об этом. Разумеется, будет проведено расследование. Он надеялся, что пощадят чувства Розмари.

– Вряд ли меня вызовут свидетелем. – Ратлидж не собирался зачитывать коронерскому суду письмо Юма, которое сейчас лежало у него в кармане.

– Конечно, зачем обнажать ваши личные чувства, – согласился мистер Гремлинг, понимая его состояние. – Макс всегда посещал церковную службу вместе с женой, даже если находился в таком состоянии, что не слышал произносимой проповеди. Я могу засвидетельствовать, если потребуется, что он выполнял свой долг как верующий, и церковь выполнит свой долг перед ним.

– Я нахожу ваше решение очень мудрым, – сказал Ратлидж, и викарий улыбнулся.

Мистер Гремлинг – начинающий седеть невысокий крепыш с мощными плечами, глубоко посаженными глазами, над которыми нависали лохматые брови, – имел суровый, даже зловещий вид до тех пор, пока не улыбался.