– Терренс Нолан? Он был напуган так же, как и все остальные. И в конце концов я им поверил. Я решил, что убийца, кто бы он ни был, рассчитывал, что никто не найдет его жертву. Откуда было знать, что туда явятся эти люди? Что касается убитого, он был молод, тридцати – тридцати пяти лет, и на нем была только набедренная повязка, самая обыкновенная ткань, которую можно купить в любой лавке. Понадобилось шесть недель, чтобы узнать его имя.

– И кто это был? – спросил заинтригованный Ратлидж.

– Некто Харви Уилер. Родом с Оркнейских островов. Его отец получил место на почте в Керкуолле. Харви рос неуправляемым и диким, прогуливал школу, шлялся по острову и никогда не признавался в своих поступках. Родители просто умыли руки, а потом он пропал в 1902 году после разборок с полицией. Говорили, что отправился на юг, в Шотландию. Потом он объявился в Эдинбурге в конце 1903-го и покинул его прямо перед носом полиции, они не успели его схватить. Его обвиняли в мошенничестве. Он хотел обмануть женщину, которую там встретил. А потом его нашли убитым.

Кто захотел с ним расправиться, осталось загадкой. Это имело отношение, наверное, к тем двум годам, когда он выпал из поля зрения полиции, но мне всегда казалось удивительным, что такой, как Харви, мог окончить дни таким странным образом. Никак не похоже на обычное убийство.

– Это точно был он?

– Абсолютно. Мы послали фото в Эдинбург, когда они заинтересовались этим делом, и они нам порекомендовали связаться с полицией Оркни. Они были уверены почему-то, что найденный труп принадлежит Харви. Его отец к тому времени уже умер, а мать была безнадежно больна, и ей не стали показывать фото. Но у полиции Керкуолла не было сомнений. И его похоронили в дальнем углу церковного кладбища, на окраине Винчестера. Никому и в голову не пришло посылать останки на север. Конец истории. Убийца не был найден. – Камминс снова посмотрел в окно, как будто искал там ответ, потом перевел взгляд на Ратлиджа: – Странное было расследование от начала до конца. Так и остался на душе осадок от него. Я хотел сам поехать в Керкуолл, но Оркнейские острова находятся на самом севере Шотландии, и в Скотленд-Ярде решили, что это будет только пустая трата денег. Но мне хотелось знать о Харви побольше, например, что привело его в Англию, где он пропадал два года.

– А орудие убийства?

– Не нашли. Обыскали место, дюйм за дюймом, и пришли к заключению, что убийца унес его с собой. Оно могло быть где угодно, например, убийца мог от него избавиться – бросить с моста в реку, в мусорный бак или просто вернуть на то место, откуда взял. Да, еще. Странная вещь обнаружилась, когда коронер осматривал труп. Микроскопический кусочек кременя в ране. Такое впечатление, что в результате очень сильного удара он, прорвав ткань, застрял там. А это значило, что, во-первых, Уилер был одет, когда его убивали, хотя его одежда так и не была найдена, и что убийца приехал из той части Англии, где можно приобрести кремневый нож. И это дает пищу к размышлениям.

– Но он был убит в Стонхендже?

– Скорее всего, нет. Никаких следов борьбы. Может быть, его туда притащили уже мертвым, впрочем, могли усыпить сначала и тогда он был еще жив. Но коронер не нашел в теле следов наркотических средств. Может быть, он был оглушен перед смертью. Небольшое количество крови на месте преступления тоже говорило о том, что его убили раньше. – Камминс немного поколебался, потом продолжил: – Его лицо – вот что, пожалуй, меня беспокоило больше всего. Довольно красивый малый, хорошо сложен, больше похож на джентльмена, которым никогда не был. Как много женщин он обманул до этого?

– Я могу понять, почему убийство Уилера не идет у вас из головы.

– Учтите также, что оно осталось единственным делом, которое не было мною раскрыто. – Камминс скупо улыбнулся. – Наверно, я слишком высокого мнения о себе, но действительно горжусь своим послужным списком. Все звали меня Дотошный Камминс. Я всегда старался выявить все детали, а потом складывал общую картину из кусочков. Вы напомнили мне себя молодого, – улыбка стала шире, – вот и завещаю вам это дело. Если удастся его когда-нибудь раскрыть, дайте мне знать. – Он вернулся к прерванному занятию и после небольшой паузы предупредил: – Да, не позволяйте Боулсу обвинить вас в моем уходе, он обязательно попытается. Он вас не любит с того самого дня, как вы вернулись в Скотленд-Ярд после войны. Точно не знаю причины, но он всегда вставал преградой на пути вашего продвижения по службе и противодействовал представлению к награде. Он жесток и мстителен. Я его никогда не любил и не собираюсь сейчас притворяться, что это не так.

– Предупреждение принято. – Ратлидж был удивлен такой прямотой.

– Что ж, мне надо закончить, – Камминс оглядел комнату, – еще понадобится две коробки. Надо все поскорее сделать, чтобы не оттягивать неизбежное. – Он протянул руку, и они обменялись крепкими рукопожатиями. – Желаю успеха, Иен.

– Спасибо, сэр. Надеюсь, после отставки ваша жизнь будет для вас приятной.

Ратлидж пошел к двери, но остановился, услышав вслед:

– Инспектор, я бы не возражал иногда получить от вас весточку.

И Камминс снова принялся укладывать книги.

Ратлидж пошел к своему кабинету, слушая, как громко стучат его каблуки по голому дощатому полу. Интересно, будет ли он в конце своей карьеры оглядываться назад и вспоминать загадочные и нераскрытые дела, как сейчас Камминс.

«Ты должен сначала столько же продержаться и выжить, чтобы покинуть службу на своих двоих», – тут же отозвался эхом на его мысли Хэмиш.

Голос Хэмиша был его наказанием за то, что он совершил во время войны. Голос не прощающий и не забывающий. Беспощадный, неумолимый, как и та вина, которая мучает его.

Хэмиш Маклауд, несмотря на большую разницу в званиях на момент, когда был тот бой, мог считаться его самым близким по духу товарищем. Этот молодой горец, несомненно, стал бы сержантом, если бы пережил злосчастный бой. Он был прирожденным лидером, который заботится о своих товарищах и хорошо понимает тактику сражения. Но именно это его и погубило. Маклауд отказался выполнять приказ, что в условиях военного времени расценивалось как трусость, предательство, за это полагался расстрел. Но Маклауд никогда не был трусом и предателем, а его отказ повиноваться был продиктован возмущением и несогласием вести измученных, упавших духом солдат на еще один бессмысленный штурм, еще одну бесполезную попытку уничтожить пулеметное гнездо противника. Конечно, Ратлидж тоже понимал, что в атаке многие погибнут, но у него не было выбора – приказ есть приказ, надо было заставить замолчать пулемет перед тем, как начнется наступление. Следовало пожертвовать ими, чтобы спасти многих других. Маклауд был расстрелян. Это был показательный расстрел за неподчинение приказу на поле боя. Военная необходимость. Но по человеческим меркам Ратлидж заслужил презрение к себе этим поступком.

Были убиты тысячи хороших парней за полоску земли, и, поскольку тот бой не приблизил конец войны, их смерть была напрасной. Решение, принятое в главном штабе старшими офицерами, разрабатывавшими стратегию, которая с самого начала была обречена на провал, закончилось морем крови. Этим штабистам не приходилось смотреть в глаза усталым и измученным солдатам и просить их в очередной раз взять высоту и бесславно умереть. Смерть Маклауда стала кульминацией этой кровавой каши.

Доктор Флеминг объяснял это лучше, хотя его объяснения не приносили облегчения Ратлиджу.

– Вы не можете принять смерть этого человека и таким образом не даете ему уйти. Он олицетворяет каждого молодого солдата, которого вы пытались уберечь, но не смогли. Для вас он символ, квинтэссенция вины, которую вы будете нести неизвестно как долго. А может быть, это останется с вами навсегда и, когда умрете, возьмете Маклауда с собой в могилу.

Он слышит голос Хэмиша Маклауда так ясно, как будто тот стоит за его спиной или рядом, как часто бывало в бою. Объяснения доктора ничего не могли изменить, равно как и облегчить боль. Впрочем, ничто и никто на этой земле не мог бы прекратить пытку и заставить замолчать этот голос, который никто не слышал, кроме Ратлиджа. Он мог сомневаться в чем угодно, только не в том, что Хэмиш его никогда не простит. Да он и сам не простит себя, выбора у него нет в любом случае. Он обречен на муки совести. И голос Хэмиша не дает ему об этом забыть.