— Лили, я хочу, чтобы ты немедленно открыла глаза, взглянула на меня и улыбнулась. Сможешь, милая? Открой глаза.

И она открыла глаза, взглянула на брата и улыбнулась.

— Мой старший братец! Я боготворила тебя с той минуты, когда ты показал мне, как лягнуть Билли Клаппера в причинное место, чтобы он больше не вздумал тянуть ко мне свои грязные лапищи! Помнишь?

— Еще бы! Тебе было всего двенадцать, а тому поганцу уже четырнадцать, и все же он полез тебе под юбку!

— Ничего, он свое получил. Больше у него и мысли не возникало ни о чем подобном.

Он улыбался. Такая чудесная улыбка. И зубы белые-белые.

— Помню.

— Мне следовало бы почаще лягать мальчишек в это самое место. Тогда ничего бы не случилось. Я так рада, что ты здесь.

— И Шерлок тоже приехала. Мы оставили Шона с мамой, которая улыбалась во весь рот и пела «Аллилуйя!», когда мы выезжали из ворот. Мы сказали ей, что ты попала в аварию, но все в порядке и мы просто хотим тебя видеть. Позвонишь ей попозже. Что до остальных членов семейства, ма сама тебе все расскажет.

— Не хочу ее волновать. Верно, Диллон, со мной все в порядке. Только я скучаю по Шону. Так давно его не видела. Зато храню все фото, которые ты шлешь по электронной почте.

— Да, но это все равно не то, что быть с ним рядом, чувствовать, как он кусает тебя за пальцы, растирает крекеры по твоему свитеру и пускает слюни тебе на шею. Весь дом усыпан крошками от крекеров.

Лили улыбнулась, представив, как маленький озорник повсюду сорит мокрыми крошками, и это радовало ее до глубины души.

— Ма, должно быть, просто счастлива, что заполучила его.

— Разумеется, — кивнул Савич. — И балует его до такого безобразия, что потом с ним сладу нет.

— Солнышко мое! Хорошо бы чмокнуть его в носик!

По щеке Лили покатилась слеза. Савич осторожно снял каплю.

— Мы и сами по нему тоскуем, хотя не видели всего несколько часов. Как ты себя чувствуешь, Лили?

— Опять темно.

— Семь часов вечера, четверг. А теперь, милая, поговори со мной. Как ты себя чувствуешь?

— Так, словно они уже уменьшили дозу морфина.

— Да, доктор Ларч так и сказал. Придется тебе потерпеть денек-другой, а потом боль постепенно уменьшится.

— Когда вы прилетели?

— Только сейчас добрались до города. Рейс Сан-Франциско — Арката — Юрика запоздал.

Он увидел, как помутнели ее глаза, и поспешно добавил:

— Шерлок купила Шону в аэропорту Сан-Франциско кухонную прихватку с изображением «Золотых Ворот».

— Покажу тебе потом, Лили, — пообещала Шерлок. Она стояла по другую сторону кровати, напряженно улыбаясь: было очень страшно за эту прелестную молодую женщину, ее золовку. Она бы непременно обкусала ногти, если бы не рассталась с этой привычкой три года назад. — Пришлось выбирать между прихваткой с видом Алькатраса и «Золотыми Воротами», но, поскольку Шон жует все подряд, Диллон подумал, что жевать мост куда приятнее и здоровее, чем федеральную тюрьму.

Лили рассмеялась. Она сама не знала, откуда у нее взялись силы, но смеялась и смеялась. Боль резанула бок и ребра, и она охнула.

— Никаких больше шуток, — решила Шерлок, целуя ее в щеку. — Мы здесь, и отныне все будет хорошо, обещаю.

— Кто вам позвонил?

— Твой свекор, часа в два ночи.

— Странно, откуда такая забота?.. — медленно протянула она, думая о боли, вцепившейся в нее своими челюстями, и о том, как с этим справляться.

— Ты от него такого не ожидала?

— Понятно, — протянула вместо ответа Лили, зло прищурив глаза. — Теперь мне все понятно. Испугался, что миссис Скраггинс позвонит тебе и ты удивишься, почему никто из семьи не посчитал нужным сообщить об аварии. По-моему, Диллон, он тебя боится. Все время спрашивает, что ты поделываешь и где сейчас находишься. Когда ты приезжал сюда, его просто трясло от страха.

— Но почему? Что за причина?

— Потому что ты большой, умный и к тому же специальный агент ФБР.

Шерлок засмеялась.

— Просто очень многим становится не по себе в присутствии ФБР.Но мистер Элкотт Фрейзер? Да мне все время казалось, что его ничем не прошибешь.

— Так оно, вероятно, и есть. По крайней мере его сынок твердо в этом уверен.

— Может, он решил, что мы непременно захотим тебя увидеть? А вдруг он вовсе не такой железный кулак, каким вы его воображаете? — возразил Савич.

— Такой-такой, и даже хуже. Кстати, Теннисон уже успел здесь побывать.

Лили вздохнула, морщась от боли в ушибленных ребрах и колик в боку. Слава Богу, что все-таки догадался убраться. Савич и Шерлок переглянулись.

— Что случилось, Лили? — спросил брат. — Расскажи нам.

— Все считают, что я снова пыталась покончить с собой.

— Ну и пусть считают. Плевать. Рассказывай.

— Я ничего не знаю, Диллон. Клянусь, не знаю. Помню, что пришлось свернуть на эту чертову дорогу в Ферндейл, знаешь, двести одиннадцатую. И это все. Остальное покрыто тьмой.

— И все вообразили, будто ты пыталась покончить с собой, потому что ты после гибели Бет наглоталась таблеток? — допрашивала Шерлок.

— Похоже, что так.

— Но почему?

— Признаюсь, была не до конца честна с вами, родственнички. Но не хотела, чтобы вы волновались. Беда в том, что у меня началась депрессия. Одну неделю чувствую себя прекрасно, лучше некуда, потом все начинается сначала. Последние две недели мне становится все хуже. Почему? Сама не знаю. И так до вчерашнего вечера.

Диллон выдвинул стул, сел и снова взял сестру за руку.

— Знаешь, Лили, даже в детстве, когда у тебя возникала проблема, ты мучилась над ней, обсасывала со всех сторон и не сдавалась, пока все не улаживалось. Па говаривал, что если он не сразу объяснял тебе что-то непонятное или не отвечал на вопрос, ты вцеплялась в его брючину и буквально отрывала ее, если он не успевал договорить.

— Плохо без папы.

— Мне тоже. Так вот, когда ты в тот раз захотела умереть, я не поверил. Та Лили, которую я знал, никогда бы на это не пошла. Правда-, смерть ребенка может любого родителя свести с ума. Но прошло семь месяцев. Ты умна, талантлива и не станешь долго предаваться жалости к себе. Так что эта, как ты выражаешься, депрессия попросту не имеет для меня смысла. Что творится на самом деле, Лили?

Лили сосредоточенно нахмурилась.

— Ничего особенного, все одно и то же. Как я уже сказала, последние несколько месяцев мне то лучше, то хуже. Иногда я чувствую, что могу покорить весь мир, а потом все исчезает и хочется одного — лежать в постели. Но по какой-то причине вчера было особенно паршиво. Теннисон позвонил из Чикаго и велел принять две таблетки антидепрессанта.

Я так и сделала, но почему-то не помогло. А когда я ехала по той дороге… ну… может, что-то и произошло. Может, я и влепилась в это мамонтово дерево. Говорю же, не помню!

— Ладно, не будем об этом. А как твои мозги сейчас? — спросила Шерлок, садясь на койку.

— Не такие мутные, как раньше. Думаю, морфин немного выветрился и я прихожу в себя.

— А депрессия?

— Никакой. Наоборот, я просто вне себя от злости на этого идиота шринка[2], которого мне подослали. Этакий благообразный ханжа, пытающийся быть всепонимающим ангелом-утешителем. На самом же деле — просто снисходительный жлоб.

— И ты его как следует отчитала, бэби.

— Ну… разве что немного.

— Очень рада, — кивнула Шерлок. — Что-то давно ты не пускала в ход свой ехидный язычок.

— О Господи! — внезапно ахнула Лили.

— Что — Господи?

Но Лили, не отвечая, смотрела на дверь. Супруги обернулись. В комнату входил Теннисон Фрейзер.

Странно, подумал Савич. Неужели Лили не хочет видеть мужа? Да что здесь такое происходит? Семь месяцев назад, после похорон Бет, Лили вернулась в Мэриленд, побыть с матерью. Все это время Савич из кожи вон лез, землю носом рыл, вертелся, как вор на ярмарке, чтобы найти человека, сбившего Бет и скрывшегося с места преступления. Ничего. Ни малейшей зацепки. Но потом Лили захотела вернуться в Гемлок-Бей, к мужу, человеку, который любил ее, нуждался в ней… и тогда все вроде бы было в порядке.