— Конечно, входите.
Она нашла его в пустой столовой. Ломбарди сидел у огня, отогревая свои закоченевшие руки. Увидев ее, встал.
— Встретиться с вами так скоро я не рассчитывал.
Он и на самом деле совсем ее не видал. Зато попытался выяснить, где она живет. И буквально с боем выцарапал адрес у Гризельдис. Но нельзя просто так прийти к вдове — это весьма щепетильное обстоятельство.
Она же думала только о словах старика.
— Причина моего визита, к сожалению, не очень приятная. Меня остановил какой-то нищий, он велел напомнить, что вы должны ему некоторые сведения.
Он предложил ей сесть, а сам стоял и кивал головой, пытаясь скрыть свой страх. Как они вычислили Софи? Почему он был столь неосторожен! А Маринус все еще в городе. Ему нужно исчезнуть, причем как можно скорее. Ломбарди попытался взять себя в руки и сел прямо на стол. На улице послышались возмущенные крики карлика — видимо, с крыши прямо на него свалилась целая куча снега. Что делать? Что сказать? Она ведь понятия не имеет о том, что происходит.
— Что связывает вас с этими людьми? Речь ведь идет о смерти Домициана, правда? Зигер, вы что-то скрываете, я хочу наконец узнать, в какие игры здесь играют. Что произошло в Вайлерсфельде?
— А если я ничего не скажу?
— Тогда я пойду к Штайнеру и сообщу ему все, что мне известно. И Лаурьена заставлю сделать то же самое.
Да, эта маленькая глупая гусыня вполне на такое способна, подумал он. По недомыслию разрушит ему карьеру и, не исключено, отправит на виселицу. Он может прямо сейчас свернуть ей шею или вскружить голову. Или сказать правду. Можно заставить ее поклясться на Библии, но у Бога уже наверняка болят уши от всех этих принесенных на Библии клятв, которые ничего не значат и превращаются в ничто, не успев даже сорваться с губ.
— Ну что ж, — пробормотал он. Пора положить конец неопределенности, потому что Маринус обречен, и, чтобы спасти его жалкую шкуру, надо немедленно принять решение.
— Вы же знаете, кто они, — начал он тихим голосом. — Ходит масса слухов. Я не готов сказать, насколько они соответствуют истине. Люди, о которых идет речь, когда-то были с ними, но потом откололись и придумали себе новое название, которое нам с вами сейчас совсем не важно. Они ищут братьев и сестер, чтобы обратить их в свою веру. Много лет назад один молодой студент попал в их сети, потому что они показались ему свободными и независимыми. Они стремились к свободе духа и тела. Соблазнительная мысль, вы не находите? Иметь возможность думать и говорить все, что приходит в голову, и не бояться преследований церкви. На молодого человека это произвело впечатление. Понравилось ему и то, что они окрестили свободной любовью. Они искали Бога в плотской любви, потому что считали, что Бог везде. Молодой человек примкнул к ним и слишком поздно обнаружил, что они еретики, не имеющие к Богу никакого отношения. Он ушел от них в надежде, что их пути больше не пересекутся, но из-за поездок Домициана в Вайлерсфельд ему стало известно, что они все еще существуют, что пока еще их не сожгли на костре. А теперь они хотят знать имя второго студента, приятеля Домициана, которого, видимо, убили именно они. Вот так обстоит дело, дитя мое.
В этот момент дверь распахнулась. На пороге возник де Сверте, он сделал шаг вперед, замер и вдруг снова исчез.
Софи не сводила глаз с языков пламени. Так кто же они, пусть даже только по слухам? Поговаривают, что такие еретики занимаются непотребством со своими же сестрами, тетки с племянниками, дяди с племянницами, отцы с дочерьми и матери с сыновьями. Якобы они оскверняют алтари в церквах, монастырях, аббатствах, занимаются этим прямо перед Распятием. Ни за что не поверю. Зигер Ломбарди не может иметь к ним отношения.
— Значит, вы… — начала она, но не договорила и поднялась. Нет, это невозможно.
Что же будет с этим бедным студентом из бурсы, если Ломбарди его выдаст?
— Так что же вы собираетесь предпринять?
— Он должен уехать из города. Он видел убийцу, и конечно они боятся. Я позабочусь о том, чтобы Маринус исчез. А если они заговорят с вами еще раз, скажите, что не знаете меня.
— А почему вы не идете к судье, почему бы вам не поговорить с ним?
Она поняла, что задала глупый вопрос. О его прошлом знает только она. И она может сама решить его судьбу: ведь курия лопнет от радости, если ей в лапы попадется человек типа Ломбарди. Софи покачала головой. Только не смотреть на него. Значит, он, этот кот в шкуре мышонка, сидит в схолариуме и изображает несчастного магистра. Какая разница, что тогда он был юн и быстро от них сбежал. От таких вещей невозможно очиститься, это как попавшее в смолу перо. Это входит в плоть и кровь. Прочно застревает в голове и мечется туда-сюда, как привидение в заброшенном доме. Интересно, а какова была его роль? Он просто смотрел, как эти студенты? Или сам принимал участие в этом жутком танце смерти? Что он делал?
Он как будто прочитал ее мысли и кивнул:
— Да, я не только смотрел. Я был одним из них. Они подыскивали себе заброшенные церкви или кладбища. К ним присоединялись сбежавшие монахи, переписчики, которым надоела их жалкая работа, мужчины и женщины, всю жизнь исповедовавшие воздержание, потому что думали, будто это и есть высший смысл бытия, как учит римская церковь. В общем, те, кто считал, что в противоположном поле таится дьявол, и старался его избегать, как избегают прокаженных, скрывая их от нормальных людей за забором. Но потом они, как попавший в бурю корабль, накренились в другую сторону. Все, чего они всю жизнь боялись, неожиданно оказалось спасением. Теперь уже им не хватало одной связи, нет, им требовалось одновременно десять, а то и двадцать. Им ведь все равно, с кем совокупляться, они плюют даже на родственные узы. Их жизнь проходит в сплошном дурмане. Не хочу оправдываться, но на меня оказало благотворнейшее влияние осознание того, что дьявол нашей церкви — это только образ, отражение наших собственных страхов.
— Значит, вы оспариваете его существование? Вы, схоласт?
— О, я ведь говорю, он может быть образом, но поскольку я номиналист, образы интересуют меня лишь постольку поскольку.
Ломбарди улыбнулся. Она не поняла: неужели он думал, что ей станет легче только потому, что он больше не тратит мыслей на дьявола? Она приготовилась идти, выразив надежду, что со студентом из бурсы все будет в порядке. Он не сделал попытки ее задержать. Знал, что она его не выдаст. Но, скорее всего, больше не захочет иметь с ним дело. В дьявола она верит так же, как в Бога. И она права. Дуализм требует дьявольской метафоричности, по-другому невозможно, а вывод из этого следует такой если нет одного, то, значит, нет и другого.
Ломбарди закрыл за ней дверь.
Нельзя больше терять время.
На следующее утро по учебной программе предполагалось изучение астролябии, разглядывание звезд и лекция о гармонии универсума. Главное сейчас — сохранить трезвую голову. Он открыто показался с Софи на людях, и это сразу стало известно — значит, люди Найдхарда следят за ним день и ночь. Они знают каждый его шаг. Наблюдателей не вычислить, они могут быть кем угодно. Сборщик костей на углу, живодер на Шмирштрасе, золотарь, по ночам вывозящий из города свою мерзкую вонючую поклажу. Даже палача они могли переманить на свою сторону, потому что и он продажен и за кошель золота готов колесовать даже Папу Римского.
Ломбарди посмотрел на небо. Солнце вставало. Как поступить? Он пошел быстрее. Маринус наверняка сидит в бурсе.
Он нашел его в библиотеке за книгой.
— Тебе нужно немедленно исчезнуть. Они в городе и знают про тебя всё. И думают, что ты всем подряд рассказываешь, что они убили Домициана.
У Маринуса со страху затряслись руки.
— Но ведь я никому не сказал ни слова…
— Понимаю. И все равно тебе нужно бежать. У тебя есть куда?
— Не знаю…
— Подумай.
— У меня есть родственник в Нейссе…
— Чудесно, туда и отправишься. Я скажу, что тебе стало плохо, тебя тряс озноб… ну, что-нибудь в этом роде. Можешь уйти прямо сегодня?
