— Я привезла его вам, — сказала она.

Вероятно, ей следовало быть благодарной: перед ней сидела женщина, которая не спала ночами, готовя детскую смесь, укачивая ребенка, не смея лечь в постель, даже когда девочка дышала ровно и спокойно. И все же Лайла ничего не чувствовала, пусть даже впервые в жизни она и собиралась сделать что-то не для себя.

— Возьмите его. Она была вашей дочерью.

В тот вечер Лайла и Джейсон Грей, сидя на кухне, выпили по чашке кофе и съели несколько сэндвичей. Похолодало, значит, скоро пойдет снег.

Весь вечер Джейсон не сводил с нее глаз. Наконец он осторожно произнес:

— А мне понравилась твоя гостья. Приятная дама.

И Лайла впервые поняла, как холодно в доме.

— Думаю, мне пора возвращаться в Калифорнию, — заявила она.

— Говорят, в феврале будет ужас что твориться. Снегом все завалит, — кивнул Джейсон.

— Не понимаю, как вы это выносите! — воскликнула Лайла, и они оба поняли, что она имеет в виду не снег.

— Я тебе скажу, что самое трудное, — ответил Джейсон Грей. — Не то, что Хелен нет рядом. Нет, она всегда со мной. Самое трудное — это дать ей уйти. Знаешь, это, конечно, чистый эгоизм — держать ее здесь, со мной, в этом доме. Поэтому я частенько напоминаю себе: нужно дать ей уйти.

В тот вечер, перед тем как отправиться спать, Лайла обошла весь дом и выключила везде свет. Свекор уже спал на диванчике в гостиной. Когда Лайла подошла к нему, чтобы выключить свет, то заметила аккуратно сложенный крошечный белый свитерок, оставленный Дженет Росс на кофейном столике. Лайла замешкалась, но затем взяла его в руки: свитер был теплый, словно его только что сняли.

Лайла поднялась к себе, причесала волосы и разделась. Забравшись в постель, она прижала свитер к груди. Керосиновый обогреватель отбрасывал тусклый оранжевый свет, в небе над соснами светила луна в легкой дымке — верный признак того, что скоро пойдет снег. Сжавшись в комок, Лайла принялась раскачиваться взад-вперед. Ей казалось, что она укачивает своего ребенка. Девочка была такой же, какой родилась, ни на минуту старше. Лайла закрыла глаза и, укачивая свое дитя, думала о том, что Джейсон Грей может делать что угодно. Но девочка, о которой говорила Дженет Росс, не была ее, Лайлы, ребенком. Свою дочь она никому не отдаст.

Наутро снег толстым слоем покрыл землю. Возле двери намело небольшой сугроб, и, чтобы добраться до аэропорта, Джейсону и Лайле пришлось откапывать машину целых два часа. Последним Лайла уложила белый свитерок. Когда Джейсон завел машину, Лайла держала чемодан со свитером у себя на коленях. Они выехали на шоссе, и Лайла внезапно почувствовала острый приступ жалости к Дженет Росс. А потом быстро о ней забыла. В сущности, она ведь нашла свою дочь. Всю дорогу до аэропорта Лайла держала руку на чемодане и могла поклясться, что чувствует биение маленького сердца, словно в чемодане был спрятан такой чудесный крошечный ребенок, что никто не должен был его видеть. Дитя, которое по ночам нужно брать на руки и баюкать, баюкать…

Они сидели на полу в гостиной и были так увлечены дыхательными упражнениями, что не заметили, как она вошла. Лайла стояла в дверях, чувствуя, как внутри все холодеет. Рей лежала на подушках, согнув ноги и закрыв глаза, и дышала мелко и часто. Ричард стоял возле нее, вслух отсчитывая секунды. Из магнитофона на кофейном столике звучала не музыка, а вой ветра, резкого и холодного. Этот звук пронизывал насквозь, навевая тоску и мысли об одиночестве.

Насмотревшись на это зрелище и решив, что с нее достаточно, Лайла отпустила ручку чемодана, и тот с глухим стуком шлепнулся на пол. Ричард и Рей, подскочив от неожиданности, разом повернулись к двери. Стояла такая тишина, что, казалось, можно было услышать, как по комнате ходят потоки воздуха. Сквозь занавески лился матовый свет, в комнате царил полумрак, и нужно было прищуриться, чтобы хоть что-то разглядеть. Разглядеть, чтобы увидеть, но к Лайле это не относилось. Всю дорогу от Нью-Йорка до Лос-Анджелеса она думала о том, как войдет в свой дом и вернется к прежней жизни. Теперь стало ясно, что это невозможно.

— Ничего-ничего, продолжайте! Не обращайте на меня внимания, — сказала она.

Лайла ушла на кухню и, закрыв за собой дверь, стала думать, что ей теперь делать. Она даже не заметила, что не сняла теплое пальто и сапоги. У нее возникло странное чувство: будто она попала не только не в то место, но и не в то время. Еще в самолете она представляла себе, как вернется домой — с чувством вины, конечно, — но такого предательства она не ожидала. Лайла даже забыла, что, так же как и Ричард, не сидела в одиночестве. И привезла с собой свою дочь.

Когда Ричард вошел на кухню, Лайла уже решила, что будет вести себя как ни в чем не бывало. Она налила чайник и поставила его на плиту. Правда, каждое движение давалось ей с трудом. Атмосфера дома давила на нее, как давит воздух в реактивном самолете сразу после взлета.

— Ну и как это называется?! — произнес Ричард. — Тебя так долго не было, а теперь ты проходишь мимо, не удосуживаясь хоть что-то объяснить?

Лайла взяла с подоконника лимон и разрезала его на четыре части. Заметив, что рука, в которой она держит нож, дрожит, она бросила нож в раковину.

— Почему ты не хотела со мной говорить, когда я звонил? — спросил Ричард. — Почему отец вел себя так, словно у вас была какая-то чертова тайна?

Было слышно, как в гостиной Рей встает, обувается, собирает с пола подушки, перематывает магнитофонную ленту. Звук перематываемой пленки очень напоминал булькающие звуки, точно кто-то тонул.

— Я могла бы догадаться, что ты обязательно с ней свяжешься, — сказала Лайла.

— В каком смысле? — поинтересовался Ричард. — Ты уехала, и она осталась без помощника.

— Ты с ней спишь? — спросила Лайла.

— Ты что, с ума сошла?! — воскликнул Ричард.

— Не знаю, — ответила Лайла. — Разве это ненормально — желать, чтобы муж был тебе верен?

— Не понимаю, как это тебе удается, — сказал Ричард. — Как тебе удается повернуть все так, что я всегда оказываюсь в чем-то виноватым?

Находясь высоко над землей, где-то над Мичиганом, Лайла внезапно поняла: еще немного — и она кого-то потеряет. И если ей придется выбирать, то она уже знает кого. Салон самолета был залит светом. Чтобы разглядеть облака или землю внизу, нужно было надеть темные очки и прищуриться. Это как подбросить монетку и с замиранием сердца ждать, что будет — орел или решка.

— Ты можешь объяснить, почему ты уехала? — спросил Ричард.

Чайник вскипел, и Лайла достала из сушилки чашку с блюдцем. Если бы она привезла с собой взрослую молодую женщину, то объяснила бы ему, что нашла свою дочь. Она сказала бы, что давным-давно, в холодную зимнюю ночь, когда замерзал огонек зажженной спички, с ней произошло нечто страшное и справиться с этим у нее не хватило сил. Она могла лишь судорожно цепляться за матрас и кричать до хрипоты, заранее зная, что ей не суждено выиграть. И она проиграла — окончательно и бесповоротно. Какая разница, что у нее не было никаких доказательств, не было ребенка из плоти и крови, которого она могла бы представить мужу? Она все же была матерью, пусть даже ее дочь давно уже превратилась в призрака.

— Объясни мне, что происходит, — попросил Ричард. — Я что, слишком многого хочу?

Лайла открыла шкафчик над плитой. Заглянув в него, она поняла, что их брак распадается. Вспоминая день своей свадьбы, сейчас она не могла даже сказать, какие цветы росли у дома. В шкафчике больше не было коробок с чаем. Ричарду даже в голову не пришло, что, переставляя баночки в шкафчике и убирая в другое место коробки с чаем, он подводит черту под их совместной жизнью.

— Куда ты подевал чай? — спросила Лайла.

Ричард распахнул другой шкафчик, рядом с холодильником. Коробки с чаем стояли теперь рядом с консервами, сухими супами, солонками и серебряными приборами.