– Тогда, – заупрямился Пол, – она скорее всего снова захочет выйти замуж, чтобы прожить счастливо те два или три десятка лет, которые ей предстоит прожить. С ее стороны было бы просто преступлением запереться в четырех стенах.

– Я просто не верю, что это говоришь ты! – задыхаясь от ярости, проговорила Джен и вырвала у него руку. – Ты что, действительно считаешь, что моя мать будет встречаться с мужчинами после... после того, как... Да ты просто больной! Псих!! Извращенец!!! У тебя нет ни малейшего понятия о порядочности, никакого уважения к памяти моего отца! Кроме того, ты просто не знаешь мою мать.

– Возможно, я действительно ее не знаю, – миролюбиво согласился Пол. – Зато я знаю людей.

Но Джен, сердито отвернувшись от него, стала смотреть в окно. Слова Пола оскорбили ее до глубины души, и весь остаток пути до дома они больше не разговаривали. Джен готова была присягнуть на Библии... нет, на стопке из десяти Библий, что Аманда останется верна памяти Мэттью до конца своих дней.

В июне, через полгода после смерти Мэтта, Джен и Луиза поехали с Амандой в Санта-Барбару. Пол был в Нью-Йорке, где ему предстояли важные переговоры о съемках нового фильма, а муж Луизы Джерри находился в Денвере на ежегодной конференции юристов. Таким образом это была идеальная возможность провести несколько дней втроем, однако не успели они разместиться в отеле, как сестры поняли, что их мать еще не оправилась от постигшего ее горя. Она продолжала носить только черные или закрытые серые платья, прикрывала волосы шляпкой или косынкой и совсем не пользовалась косметикой. Каждый раз, когда Джен или Луиза спрашивали, как она себя чувствует, Аманда начинала плакать, и встревоженные столь бурной реакцией сестры даже заключили временное перемирие, стараясь сделать хоть что-то, чтобы матери стало лучше, но никакого особенного успеха не достигли. С каждым днем Аманда все больше погружалась в пучину отчаяния, а ее безразличие к окружающему было пугающим.

Ранним воскресным утром, пока Аманда еще спала, сестры спустились в ресторан отеля, чтобы позавтракать и обсудить создавшееся положение.

– По-моему, у мамы настоящая депрессия, – заявила Луиза, жуя ломтик черничного кекса. – Ее надо уговорить сходить к врачу. Может быть, он пропишет ей курс прозака или валиума. Ей бы стоило показаться психоаналитику. Говорят, они делают настоящие чудеса – только нужен хороший аналитик, а не шарлатан.

Джен в ответ только покачала головой:

– Боюсь, это не принесет маме никакой пользы. Я считаю, что ей нужно чаще выходить и встречаться с подругами. На прошлой неделе я случайно встретила миссис Оберман, и она сказала, что не видела маму с того самого дня, как умер отец. А ведь с тех пор прошло уже почти полгода. Не может же мама просто сидеть у себя в доме и плакать. Нам необходимо придумать ей занятие, которое отвлекло бы маму от...

– А ты не подумала о том, что маме, возможно, вовсе не нужно, чтобы что-то отвлекало ее от этих мыслей и переживаний? – ответила Луиза, глядя прямо в глаза сестре и в который уже раз гадая, есть ли у них что-то общее, или они совсем разные люди. – Ты же знаешь, что отец наверняка хотел бы именно этого – чтобы мама сидела в четырех стенах и плакала. Я просто уверена, что, если бы он был заранее осведомлен о дне и часе своей смерти, он оставил бы на этот счет специальное распоряжение. Или завещал бы похоронить маму вместе с собой.

– Прекрати сейчас же говорить гадости о папе! – вспыхнула Джен. – Ты не хуже меня знаешь, что он хотел видеть маму счастливой и терпеть не мог, когда ее что-то огорчало.

– Или, иными словами, он терпеть не мог, когда у мамы появлялась своя собственная жизнь. Он хотел только одного: чтобы Аманда растила нас, следила за нашими успехами в школе, в балетном классе или играла в бридж с женами его деловых партнеров. Я уверена, что подсознательно отец очень хотел, чтобы, когда он умрет, мама была бы несчастна. И, надо сказать, он своего добился. В общем, ей просто необходимо срочно показаться психоаналитику, иначе я просто не знаю, что будет, – закончила Луиза резко.

– Почему бы нам не устроить ей что-то вроде каникул и не свозить ее куда-нибудь на курорт? Перемена обстановки может подействовать на нее так же, как и сеансы психоанализа, – предложила Джен, которой ничего не стоило уйти из галереи, где она работала, но Луиза не могла себе представить, на кого она оставит детей.

– Может, лучше в сентябре, когда они снова пойдут в школу? – спросила она. – Тогда мы могли бы свозить маму в Париж, в Рим, в Венецию...

– Хорошо, – сразу согласилась Джен, которой было, в общем, все равно, но, когда они предложили Аманде этот вариант, она только покачала головой.

– Я не могу уехать сейчас, – твердо сказала она. – Мне нужно еще многое сделать... Вы же знаете, что незадолго до смерти Мэтт задумал привести в порядок наш особняк, но не успел... Я должна довести это дело до конца – хотя бы для того, чтобы оно не тяготило меня. Кроме того, через месяц надо будет официально оформлять все бумаги на наследство. Короче, сейчас ни о какой поездке не может быть и речи.

Но все трое знали, что это обычная отговорка. Аманда упорно не хотела возвращаться в мир, потому что в нем не было Мэтта.

– Пусть этим займутся юристы, мама, – предложила практичная Луиза. – Такие вещи лучше делать через адвокатскую контору. Собственно говоря, иного способа просто не существует, а от того, будешь ты в это время в Лос-Анджелесе или в Париже, ровным счетом ничего не изменится. А уехать тебе будет только полезно. Ты отдохнешь, наберешься сил...

Аманда на некоторое время задумалась, потом снова покачала головой, и на глазах у нее показались слезы.

– Я не хочу никуда ехать, не хочу отдыхать, – сказала она откровенно. – Я буду чувствовать себя виноватой перед ним...

– Виноватой? Да в чем ты можешь быть виновата? В том, что потратишь немного денег? Но ведь Мэтт зарабатывал их для тебя, а не ради собственного удовольствия. К тому же путешествие в Париж обойдется не так уж дорого, и ты вполне можешь себе это позволить...

На самом деле Аманда могла позволить себе не одно, а десять путешествий, и не в Париж, а вокруг всего света – дело тут было не в деньгах. Дело было в том, что она просто не хотела никуда ехать.

– Я... Мне кажется, что я не имею права ехать куда-нибудь без него. Мы всегда и везде ездили вместе, а теперь... Развлекаться, жить в свое удовольствие, когда его нет рядом, – это не для меня. Это будет... эгоистично и нечестно по отношению к нему, к его памяти!

Тут Аманда снова заплакала, но дочери продолжали внимательно смотреть на нее, словно ожидая, что она еще скажет.

– Почему... Почему судьба так несправедливо обошлась со мной? – всхлипнула Аманда. – Почему он умер, а я нет? Это несправедливо, несправедливо!..

Аманда даже ногой топнула, а Луиза и Джен переглянулись в тревоге. Мать впервые говорила с ними о том, что она на самом деле чувствовала. Это был комплекс вины, который часто поражает пережившего супруга или родителей, потерявших своих детей. С этим мало что можно было поделать, однако и Джен, и Луиза хорошо знали, чем чревато подобное состояние.

– Так уж получилось, мам, – негромко сказала Джен. – Так вышло, и ничего тут не поделаешь. В этом никто не виноват – ни ты, ни он, и никакой другой человек. Раз уж судьба так распорядилась, тебе нужно смириться и жить дальше. Жить для себя... для нас, для внуков. Подумай об этом, мама. Если не хочешь в Париж, давай съездим на пару недель в Нью-Йорк, в Майами, в Сан-Франциско, наконец... Куда угодно, лишь бы не сидеть на одном месте. Вот увидишь, ты вернешься совсем другим человеком! Я уверена, что папа сказал бы тебе то же самое, если бы мог. Нельзя отказываться от жизни, пока живешь, – это неправильно.

Но Аманда ничего не сказала и только покачала головой. Сестры еще несколько раз пытались поговорить с ней на эту же тему, но у них так ничего и не вышло. Аманда была еще не готова к тому, чтобы вернуться к нормальной жизни. Скорбь ее оставалась слишком глубока, а рана слишком свежа, чтобы она могла думать о чем-то, кроме своей потери. Мысль о том, чтобы по-прежнему находить в жизни удовольствие, казалась ей кощунственной.