Оратор передохнул, наслаждаясь приветственными воплями послушной толпы, после чего приступил к основному выступлению:

– Граждане свободной Заграты! Ужасное преступление королевской полиции должно стать последним пятном на совести этих бешеных псов! Их челюсти готовы сомкнуться на завоеваниях нашей демократии…

Наглые слова оратора заставили Баззу Дорофеева скривиться – безобразный шрам от сабельного удара, пересекающий лоб и левую щеку капитана, придал лицу угрожающее выражение, – однако он промолчал. Расплатился с возницей, оставив на чай две марки ассигнациями, выбрался из коляски, одернул белоснежный парадный мундир офицера Астрологического флота Герметикона и мрачно осмотрелся.

За те два года, что «Амуш» не приходил на Заграту, привокзальная площадь не изменилась. Старинные дома с черепичными крышами, большой фонтан, в центре которого улыбается каменный Альстер II Шутник – веселый король лично спроектировал памятник себе, – и коричневая громадина вокзала. Всё на месте. Если что и поменялось, так это люди, которые… которые, по мнению Дорофеева, должны были проводить воскресное утро где угодно, но только не на подозрительном митинге. В памяти Баззы загратийцы остались добродушным и приветливым народом, уважающим королевскую власть и далеким от сомнительных идей. Но с тех пор как наемная коляска вкатилась на столичные улицы, капитан не увидел на лицах прохожих ни единой улыбки. Подобие веселья наблюдалось только у митингующих, однако слова оратора вызывали не радость, а веселую злобу.

– Мы должны строго судить преступников в золотых погонах!

– Да! Да!!

– Всё правильно!

– Мы требуем принятия четких законов, защищающих права…

Базза покачал головой, поднялся по ступенькам – швейцар предупредительно распахнул тяжелую дверь – и вошел в прохладный полумрак холла Клуба цеповодов.

«Надеюсь, здесь я найду ответы…»

Потому что, как бы цепари ни отнекивались, именно они считались главными сплетниками Герметикона. И считались заслуженно. Новости и слухи цепари разносили между мирами куда быстрее газетчиков, а потому за точной информацией знающие люди шли в портовые кабаки. Или Клубы цеповодов. Если, конечно, их там ждали.

– Добро пожаловать, синьор Дорофеев! Рад видеть вас снова.

Базза отдал фуражку лакею, рукой пригладил каштановые волосы и только после этого посмотрел на улыбающегося распорядителя.

– Взаимно, Гуго. Как в этом году с вином?

Мимику левой, изуродованной шрамом половины лица Базза контролировал с огромным трудом, а потому даже дружелюбные его улыбки выглядели несколько… натянутыми.

– В прошлом году урожай был лучше, вы оцените.

– Отлично.

Дорофеев покосился на свое отражение в зеркале, еще раз поправил мундир и прошел в главный зал.

Который, к его удовольствию, ничуть не изменился.

Облицованный серым камнем камин, бездействующий по причине теплой погоды, мягкие кресла, в которых так приятно полулежать, ведя неспешную беседу, толстые, скрадывающие шаги ковры на полу и обязательная для каждого отделения Клуба мраморная доска с именами самых великих цеповодов Герметикона. Открывал список Оскар дер Шет, легендарный капитан, командовавший самым первым цеппелем Этой Эпохи. А седьмым, предпоследним, значился Якоб Дорофеев, родной прадед Баззы, считающийся национальным героем Верзи.

«Господа…»

Дорофеев отсалютовал великим, после чего внимательно оглядел расположившихся в зале капитанов. Компания вольных торговцев небось прикидывают, как загрузить в свои цеппели побольше беженцев. Пара галанитов в форме Компании… При появлении офицера Астрологического флота они поморщились и удостоились ответной гримасы. Вздрогнули и отвернулись – всё правильно, благодаря шраму яростные гримасы получались у Дорофеева куда лучше дружелюбных. Трое хамокианцев – этих ребят с татуированными лицами ни с кем не спутаешь…

– Базза, дружище! Какими судьбами?

«Наконец-то знакомый!»

– У меня только одна судьба, Томми, – Помпилио.

Дорофеев крепко пожал приятелю руку и плюхнулся в соседнее кресло.

– Какого дьявола твой мессер позабыл на Заграте?

– Семейные дела, насколько я понимаю. – Базза кивнул официанту: – Белого прошлогоднего, что хвалит Гуго…

– Все ищете Ахадир?

– Никогда не занимались такой ерундой, – вздохнул Дорофеев. – Мы…

– Да ладно, Базза, уж мне-то мог бы сказать! – Томми заговорщицки подмигнул Дорофееву. – Все знают, что Ахадир – идефикс Помпилио.

Точнее – идефикс всех цепарей Герметикона, мечтающих отыскать легендарную священную планету не меньше, чем Изначальный мир или три потерянных планеты Ожерелья. Однако Базза был человеком прагматичным и в сказки не верил.

– Ахадира не существует.

– Как и цеппеля Одинокой Матери, – поддакнул Томми.

– Как и цеппеля Одинокой Матери, – согласно кивнул Дорофеев. – Не поверю, пока не увижу.

– А как же это? – Томми торжествующе продемонстрировал Баззе первую полосу «Каатианского вестника». – Одинокая Мать появилась на Абакате!

Томми Джонс никогда не забирался дальше ближайших к Ожерелью планет Бисера, а потому обожал таинственные истории о необъяснимых событиях в дальних мирах, и жадно поглощал даже самые завиральные журналистские байки.

– Цеппель опять явился ночью, прошел сквозь вижилан и взял курс на север. А на следующий день сообщили о гибели небольшого города…

– Одинокой Матери не существует, – усмехнулся Базза.

– Кто же совершает убийства?

– Работорговцы, пираты…

– Жителей не похищают и не грабят, просто убивают.

– Одинокая Мать появляется только в приграничных мирах. На мой взгляд, одного этого факта достаточно, чтобы понять, что это или работорговцы, или пираты.

– Ни то ни другое! – замотал головой Джонс. – В газетах пишут…

– Томми!

– Базза? – Джонс поднял брови. – В кои-то веки я могу поговорить с человеком, который лично облазил все миры Герметикона. Так что не мешай.

– В кои-то веки ты встретил человека, который не верит ни в одну из этих историй. – Дорофеев рассмеялся, удобнее устроился в кресле и поинтересовался: – Давно здесь?

– Да как сказать… – Томми глотнул коньяка. – Всего шесть часов, но уже второй раз за неделю. И седьмой за месяц. Ухожу в четыре пополудни.

– Открыли регулярный рейс?

– Почти.

– Беженцы? – осведомился после короткой паузы Дорофеев.

И услышал ожидаемое:

– Да.

Джонс был капитаном «Белой Птицы», сверхбольшого пассера транспортной фирмы «Регулярные линии Северного Бисера», и обычно ходил по Ожерелью – гонять его вместительное судно на Заграту не имело коммерческого смысла. Теперь же, судя по всему, ситуация изменилась.

– Прибыль, Базза, проклятая прибыль, – проворчал Джонс после того, как официант доставил Дорофееву выпивку. – Сюда везем всякое дерьмо, а отсюда – перепуганных людей. Стоимость билетов задрали в три раза, но будь я проклят, если пустует хоть одно место.

– Что за «дерьмо»?

– Отребье со всего Герметикона, – не стал скрывать Томми. – Подонки, почуявшие запах наживы… Ты в курсе, что здесь происходит?

Торопиться с ответом Базза не стал. Погладил левую щеку – приятель знал, что этот жест означает задумчивость, – глотнул вина: «Действительно неплохо!», после чего медленно ответил:

– Кто-то говорит, что мятеж. Кто-то – что гражданская война. А на площади горланят клоуны.

– Трудовая партия, – мрачно сообщил Джонс. – Те еще ублюдки.

– Чего хотят?

– Власти.

– Почему их не повесят?

– Потому что Генрих – слабак. – Томми допил коньяк и жестом велел официанту повторить: – Четыре дня назад полицейские разогнали несанкционированный митинг. Пару активистов задержали, еще парочку избили. В принципе, поступили по закону, но трудовики подняли в парламенте вой и требуют принятия Билля о справедливости. Хотят, чтобы полицейских наказывали за применение силы.

– Даже в том случае, если всё сделано по закону? – поднял брови Дорофеев.