– Куда мы едем?

– В тюрьму.

– Я уже там был. Меня выпустили.

– Не в эту тюрьму, – сказал он. – И не волнуйся, мы там не задержимся. Всего лишь свидание.

– С одним из твоих родственников? – поддел я.

– Нет, дурья башка, с Валенсией Джонс.

– Как тебе…

– Не спрашивай, – приказал Макклу. – Не спрашивай.

И я не стал. Джон был на полпути к мини-бару, когда в дверь постучали. Это оказалась Кира. Сердце у меня забилось в горле. Макклу шепотом приказал мне отделаться от нее. Вместо этого я в некотором роде отделался от него. Он прекрасно поместился в стенном шкафу.

Когда она вошла, по щекам ее текли слезы. Я открыл рот, но не смог издать ни звука. Есть обиды, извиняться за которые значит нанести оскорбление. Я упал на колени и прижался щекой к ее животу. Кира погладила то, что осталось от моих седых волос. Поцеловала меня в макушку и сама опустилась на колени. Поцеловавшись, мы уже не могли остановиться. И я уже больше ни секунды не помнил о Джоне Фрэнсисе Макклу, прятавшемся в стенном шкафу.

Она не позволила мне объясниться за предыдущий вечер. Насчет демонов Кира все понимала. По большей части, сказала она, мы говорим за них. Иногда они говорят за нас. И когда она поклялась, что не испытывает ко мне ненависти, я почти поверил ей.

Ей стало любопытно, куда это я отправляюсь на целый день из города, но я ушел от ее расспросов. Если бы Макклу не сидел в шкафу, я, может, и рассказал бы Кире о нашей поездке к Валенсии Джонс. Но Макклу просто сдвинут на безопасности, и, поскольку он запретил посвящать в детали нашего расследования моего родного брата, думаю, ему не очень понравилось бы, что я рассказываю об этом своей девушке. Обняв напоследок Киру, я отправил ее восвояси.

Закрыв одну дверь, я открыл другую.

– Я восхищаюсь тобой, Джон. Надо иметь смелость, чтобы начать лазать по шкафам в таком возрасте.

– Начать бег! – Он достал револьвер. – Я дам тебе пять минут форы. Столько мне понадобится, чтобы вернуть чувствительность ногам.

– Прекрати жаловаться. Я иду в душ.

– Я могу пожаловаться только на то, что не мог видеть. В следующий раз, – он подмигнул, – я спрячусь за шторами. На слух она невероятна, но ты меня разочаровал, Клейн. Ни разу не запросил пощады, не заверещал, как поросенок.

– Иди ты знаешь куда.

– Ну так в чем, собственно, дело? – поинтересовался он, убирая пистолет.

Я дал Макклу газетную статью о смерти Стивена Маркема и постоял рядом, пока он читал.

– Мы с госпожой Водкой выместили это на Кире. Нам все же не удалось вырвать ей сердце, но не от недостатка усилий. – Я ушел в ванную.

– Евреи не пьют, – крикнул он через дверь. – Разве ты до сих пор об этом не знаешь?

– Попробуй объяснить это моему дяде Солу.

– Твой народ наказывает себя кофе с бисквитным пирожным. Кроме того, ты же не убивал этого паренька.

Я включил воду на полную мощь, чтобы заглушить голос Макклу. Я не был готов прослушать лекцию на тему «Ты в этом не виноват». Пока не был.

Я повернулся на бок и посмотрел на часы. Проклял час, когда родился Макклу, и снял трубку. Автоматический голос напомнил мне, что время вставать. Я велел голосу сунуть кое-что в свою механическую задницу, но он настаивал на повторении.

– Комната номер восемь, в соответствии с вашей просьбой, мы будим вас в четыре сорок пять утра. Рады служить вам. Нажмите на кнопку с колокольчиком, если хотите, чтобы звонок повторился через десять минут. Комната номер восемь, в соответствии…

Может, это и была моя просьба, но идея принадлежала Макклу. Единственным утешением служило то, что сам Джон уже встал и находился в пути. Я облегчил свой мочевой пузырь, почистил зубы и постарался одеться. Натянул древний бушлат Макклу, лыжную шапочку и покинул «Старую водяную мельницу» через боковой выход. Машину, взятую Джоном напрокат, я нашел у кромки тротуара. На переднем пассажирском сиденье лежала автомобильная карта. Остановку для отдыха на федеральной автостраде Макклу пометил красным. Я посмотрел на часы. У меня было полтора часа, чтобы добраться туда.

Я пил вторую чашку кофе, когда он подошел к моему столу.

– Тебе это пальто идет больше, чем мне, – сказал я. – Может, махнемся?

Последние десять лет я каждую зиму хотя бы раз задавал ему этот вопрос в той или иной форме. Он всегда отвечал отказом. Этот бушлат он хранил уже более тридцати лет, с тех пор как уволился с флота. И, подобно моей мотоциклетной куртке, бушлат олицетворял для него нечто труднообъяснимое. Это было больше чем ностальгия или эстетика. В бушлате словно бы заключалась часть его души. Не знаю, наверное, что-то подобное испытывает к своему младенческому одеялу ребенок.

– Можешь оставить его, – ответил он. – Ладно, нам пора.

Я чуть не прыснул кофе через нос.

Суд должен был состояться в Могаукскилле, штат Нью-Йорк, старомодном городишке, расположившемся на берегу озера Шамплейн, напротив города Берлингтон, штат Вермонт. Могаукскилл, штат Нью-Йорк, напоминал мою родную часть штата в той же мере, в какой город Бобо-Диуласо, Буркина-Фасо, напоминал Пекин. Одно я заметил сразу: индейцев могауков в Могаукскилле было немного. Мало было и черных, азиатов и латиноамериканцев. Еще у меня почему-то создалось впечатление, что не стоило рисковать, ставя на Рождество рядом с младенцем Иисусом семисвечник. Валяйте, назовите меня циником, но мне что-то с трудом верилось, что здесь, в Могаукскилле, молодая афроамериканка, дочь убитого наркобарона, задержанная с большим количеством галлюциногенов в своем «БМВ», могла рассчитывать на таких же присяжных заседателей, не говоря уже о простом сочувствии.

– Ну и как прошла наша шарада с переодеванием и обменом автомобилями? – заговорил я.

– Прекрасно. Я чувствовал себя крысоловом, – засмеялся он. – Они следовали за твоей машиной, как послушные детки. Вообрази их изумление, когда я остановился на обочине и, сняв твое пальто, начал потягиваться и поворачиваться во все стороны, чтобы они могли как следует рассмотреть мое лицо.

– У них, наверное, было такое чувство, словно их поймали за онанизмом при подглядывании за собственной матерью, плещущейся в ванной комнате.

– Клейн, а ты умеешь обращаться со словами.

Мы поставили машину на стоянку у окружной тюрьмы и поднялись наверх. Если сотрудники и не выказывали особого дружелюбия, они хотя бы шли на сотрудничество. Похоже, с эмоциональной точки зрения, судьба Валенсии Джонс волновала их меньше, чем жителей Риверсборо. Но когда перед комнатой для посетителей мы встретились с окружным прокурором, я понял, что ошибался. Этот парень жаждал крови.

– Мистер Макклу, мистер Клейн, я помощник окружного прокурора Боб Смарт, – представился он, без энтузиазма пожимая нам руки.

Боб Смарт был круглым человечком с жестокими глазами, толстогубый, с дурной прической. У него были пухлые, потные ладони и одежда, которую в семидесятых годах посчитали бы безвкусной. Его легко можно было бы сбросить со счетов, но мне доводилось видеть, как действуют подобные типы. Они просто умоляют вас недооценить их, а когда вы это делаете, съедают вас на обед.

– Могу я поинтересоваться, господа, чем вызвана необходимость этой встречи?

– Видите ли, мистер Смарт, – начал Макклу, – эта…

– А что, – поинтересовался я, прерывая Джонни, – разве здесь нет адвоката мисс Джонс?

– Честно говоря, не знаю, мистер Клейн, – оставил дружеский тон Смарт. – Об этом вам лучше спросить у мисс Джонс. Позвольте мне повторить свой вопрос.

– Нет нужды это делать, – включил свое обаяние Макклу, – у нас нет никакого желания вмешиваться в ваше дело. Я абсолютно уверен – вы докажете, что мисс Джонс виновна, как сам смертный грех. Мы здесь потому, что мистер Клейн собирает материал для книги о покойном отце мисс Джонс, Реймене Джонсе.

– Я собираюсь назвать ее «Убийца-гоэт»[13], – сымпровизировал я.