Рафен видел, как она приближалась. При виде этого он замер; он не мог даже поднять руку и прикрыть свое лицо. Он видел свою смерть вместе с остальными его братьями, когда неконтролируемый его родным братом выброс силы копья убьет как врагов, так и союзников. Но золотое пламя прогрохотало над ними, не оставив ничего кроме прилива адреналина, пройдя мимо наследников примарха. Сверхъестественное совершенство оружия Телесто увидело во всех Кровавых Ангелах маркеры собственной родословной Сангвиния и отвернуло от них свою мощь.

Тишина обрушилась на крепость Икари, когда последние огоньки света затухли вокруг копья. Аркио медленно снял свой золотой шлем, чтоб вобрать в себя те разрушения, которые он причинил. Посреди бойни он встретился взглядом с Рафеном, улыбка на лице молодого мужчины была деформированным отражением улыбки самого кроваво-красного ангела. Но в глазах, вместо благородства и чистоты, Рафен увидел бритвенно-острую жестокость, и его сердце замерло в груди.

ВЕТЕР нес пепел по площади перед крепостью, вздымаясь в огромные, молчаливые переплетения. Рассыпанные на атомы останки Несущих Слово, зола от них, собиралась в сугробы серого снега, растекаясь лужами под защитой капониров и башен. Пересекая разбитую площадь, Рафен оставлял отпечатки следов на золе от мертвых, обходя сгоревшие останки "Секача" Кровавых Ангелов и осквернителя Хаоса; последний был оклеен печатями из лент пергамента со священным текстом поверх пулевых отверстий, чтоб нечестивое влияние осталось внутри даже после смерти. На краю площади Рафен нашел брата Делоса, надзирающим за серфами Ордена у пункта сбора погибших.

Капеллан торжественно кивнул ему. Его лицо было измазано сажей. Ему не нужно было спрашивать, чтоб понять, что хотел Рафен.

— Сюда.

Он указал на линию брезентовых мешков, каждый был усеян печатями чистоты и типовыми молитвами на высоком готике. Делос отвернулся и оставил Рафена в уединении, в котором он нуждался. Хотя тела прославленных воинов будут должным образом почтены в церемониях на борту "Беллуса" следующим днем, он знал из личного опыта, что некоторым мужчинам нужно было одиночество, чтоб проститься со своими товарищами.

Когда он убедился, что за ним не наблюдают, Рафен осторожно открыл брезент, чтоб увидеть мертвое лицо Кориса. Боль, которую выражало лицо ветерана в момент смерти, милостиво ушла, и Кровавый Ангел всем сердцем желал, чтоб его старый учитель сейчас обрел покой, восседая по правую руку от Императора.

— Покойся с миром, мой друг, — прошептал он.

Но пока он говорил, его сердце чувствовало утрату. Последние слова Кориса горели в его разуме ярким клеймом. Изможденное лицо сержанта умоляло его: Будь осторожен со своим братом, парень. Он был проклят силою, способной уничтожить Кровавых Ангелов!Кем он был, когда заявлял такое? Насколько это было правдой, когда его душа на краткий миг сливалась с Сангвинием?

Тот Корис, самой собой разумеется, не доверял инквизитору Штелю, но его последние слова перед смертью были проклятием агента Ордоса и он обвинял его за то, что впал в черную ярость.

Возможно, это была какая-то окончательная неприязнь безумия жажды крови, которая поглотила ветерана, выброшенная даже когда он умер. Все же Рафен не мог освободиться от чувства полной неправильности происходящего. Сержант Корис пал перед порчей слишком быстро, слишком просто. Как было удобно, что один из самых уважаемых и откровенных старейшин ордена умер, оставив влияние Штеля беспрепятственным.

Рафен был шокирован своим собственным неповиновением, и приходили на ум мысли такие, которые среди высшего командования назвали бы ересью. Он покачал головой. Эти вопросы, как Аркио сошел с пути, безжалостные команды Сахиила и манипуляции Штеля, были за гранью опыта Рафена как воина и слуги Трона.

Он положил руку на грудь Корису, на отметину, где лазер сжег черную краску его Роты Смерти и явил под ней темно-красную слезу.

— Помоги мне, учитель. В последний раз, укажи мне путь.

В этот момент Рафен увидел навершие вокс-передатчика сержанта, сорванного с его брони на шее. Юноша развернул и осторожно вытащил прибор толщиной с проволоку, наружу. Это было оборудованием высшего командного состава, способного послать сообщение напрямую в высшие эшелоны и в корабль на орбите. В отличие от прибора в броне Рафена, оборудование Кориса было оснащено шифрованием и машинными ключами, которые давали ему доступ ко всем командным структурам Кровавых Ангелов — и в экстренном случае даже на родной мир.

Холодная ясность опустилась на Рафена, когда он понял какая ему выпала почетная обязанность. На эти вопросы может ответить только один человек, сказал он сам себе. Десантник заговорил в передатчик.

— "Беллус", ответьте. Запрашиваю протокол телепатического канала, ускоренная передача.

Прибор уколол его палец, чтоб сверить его генетический отпечаток, пытаясь определить его личность как Кровавого Ангела. Это было рискованно, но вряд ли экипаж "Беллуса" получил полный отчет об убитых в сражении, так что шифры доступа умерших еще могли действовать. Он услышал монотонный скрежет голоса сервитора в шлеме ветерана.

— Подтверждаю, Сержант Корис. Ваши приказы?

— Протокол шифрования "Омнис Максимус". Куда: в высший штаб Лорда Командующего Данте, Крепость Ваал.

Потом возникла пауза, и на мгновение Рафен подумал, что его раскрыли. То, что он сейчас делает, будет основанием для жестких санкций, по меньшей мере.

— Готов для передачи, Сержант Корис, — отозвался голос. — Начинайте.

Рафен в последний раз убедился, что никто не видит и не слышит его и затем глубоко вздохнул, пробуя на вкус, прилипший к губам пепел от мертвецов.

— Мой Лорда Данте, я должен проинформировать вас о последних событиях на мирах Кибела и Шенлонг и на борту вашего преданного корабля "Беллус". Присев над трупом своего учителя, Рафен начал быстрым и торопливым тоном перечислять события, которые опять заставили его засомневаться в свой вере.

Возможно, астропат, который передавал сообщение на самом деле проигнорировал обман Рафена, или возможно решил в любом случае отправить его, как маленький акт неповиновения за убийство Хорина. Каковы бы ни были мотивы, важное сообщение Десантника было несомнено передано в космос и побежало вдоль невидимой телепатической линии, прыгая по разумам-маякам передающих псайкеров и неслось, пересекая галактику, в крепкие объятья монастыря Кровавых Ангелов на Ваале.  

Они появлялись отовсюду: из убежищ в складах, из под затихших печей и подвалов тысяч жилых зданий. Жители Шенлонга выползали на рассвете, моргая, смахивая слезы и поднимая руки в молитве. Они не повиновались демагогам Хаоса, которые выслеживали их по улицам, обещая только смерть. Взгляд Императора видел их затруднительное положение. Он ответил молитвам, которые они шептали на руинах взорванных церквей.

Он послал Кровавых Ангелов, чтоб прикончить Несущих Слово благочестивым огнем.

Некоторые не радовались. Там были те, кто быстро принял слово Лоргара, те, кто сорвали иконы Империума и стремительно построили на их месте алтари Несущих Слово.

Эти жители Шенлонга были вырваны из своих постелей и повешены на монорельсах или брошены в огневые боксы литейных заводов, задохнуться в дыму пачек листовок с инфернальной пропагандой. Кровь продолжала течь по пеплу, покрывая ржавчиной городские зоны и старые противоречия расцвели под прикрытием освобождения.

Штель наблюдал за всем этим с удобной точки на краю площади. Видимая ему часть планеты представляла корчащийся микрокосм всего происходящего на Шенлонге. Молва о деяниях Аркио быстро распространилась, с рассветом прибывали кучи оборванных гражданских, чтоб увидеть Кровавых Ангелов собственными глазами. И воина, который держал золотое Копье. Инквизитор развернулся, когда к нему приблизились Десантники; даже еще до того как он услышал шаги Аркио, он почувствовал жужжащую силу святого копья. Взгляда Штеля, как и всех остальных, был прикован сначала к оружию и только потом к человеку, который держал его в руке. Инквизитор был первым человеком, который дотронулся до Копья Телесто за века; он вырвал его из рук военного вождя орков, который украл его. У безмозглого животного не было даже малейшего понятия, что может клинок, оно знало только что он ценен. Возможно, если бы у него была хоть капелька настоящего интеллекта, варварское животное никогда даже бы не осмелилось прикоснуться к нему. Но это произошло, и с этого момента пришел в действие сложный, как часовой механизм, план Штеля.