– Феодосий, Демид и Макарий – самые главные. Старцы явью да навью правят – считай, белым днем, и прозываются «белыми». А шаманы – правью и нежитью. Тьма ночная их самое время, оттого и зовут их «черными». Только нам без разницы, мы другой веры, мы в одного Бога веруем…

Веник в отчаянии взвился так, что лодка закачалась:

– Опять начинается – шаманы! Анечка! Ник, говорите с ним сами – я исчерпался!

Я едва успела подхватить его под локоть, чтобы он не свалился в воду, помогла выбраться на пристань и взвалить на спину рюкзак. Фрол поторопил нас. Пока мы брели по утоптанной тропинке, я услышала, как братья перешептываются между собой:

– Сейчас мать нам задаст трепки!

– Нет, Власий, мать не заругается. Убогим помогать – божье дело! У тетеньки волос на голове, считай, нету, жалко ее. Кто такую замуж возьмет? А дяденька – даром что бородатый, совсем блаженный, если ему по дворам побираться – каждый подаст…

Еще с тропинки мы увидели большое строение, нижняя часть которого была построена из камня, а верхние этажи сложены из бревен. Издали дом, украшенный резным деревом, выглядел непривычно, но вполне гостеприимно. Рядом стояло еще несколько деревянных сооружений, не тагах высоких и нарядных. Все постройки были обнесены низеньким заборчиком – тоже из деревянных жердей, а дальше стояла плотная стена леса. Рядом со мной ярким сполохом промелькнул мотылек, в траве у большой лужи расположилась стайка гусей, у воды копошились маленькие пушистые комочки – гусята. На деревянной лавке у стены дома лениво растянулась крупная пятнистая кошка.

Чуть поодаль, в низине, лежал целый городок, застроенный такими же деревянными домами, по улицам свободно бродили собаки, щипали траву козочки с острыми рожками.

– Здорово! – ахнул Лёшка, – Я такие домики видел в книжках про исторический уклад жизни, их строили лет двести назад, может, и больше…

– Реальная архаика! – недовольно бубнил Вениамин. – Как они здесь живут? Животные на самовыгуле, без ошейников. Куда смотрят их советники по экологическому контролю? Все сооружения пожароопасные, из дерева. Ни одного гидранта, ни одного огнетушителя! Антенн тоже не вижу – значит, связи нет. Нигде ни одного указателя, даже электрогенераторов не слышно – адский ад! Куда мы попали, не знаете?

– Мы провалились в хронодыру!

– Куда?

– Есть такие хронодыры, через которые люди попадают в прошлое, я читал…

– Лёшка, ты что издеваешься?

– Нет, я серьезно.

– Хронодыры – это фантастика, такого не бывает, – успокаивал их Никита.

– Но если это правда, Лёшка, я тебя удавлю перед тем, как сдохнуть!

Я посмотрела на Венчика и фыркнула. Фантастику я никогда не читала, у меня даже до учебников руки редко доходили, зато я хорошо видела, как мальчишки привязывают лодку потрепанной, но вполне современной веревкой из прочных полимерных волокон. В наших форменных комплектах во время Игры были очень похожие. Думаю, с хронодырой Лёшка поторопился. Но обитатели деревянных особняков, всю жизнь прожившие среди диких лесов и приземистых деревянных построек, не застрахованы от подобных ошибок.

Если им случится увидеть сооружение из сверкающего стекла вроде Тренировочного центра, они вполне могут принять его за ледяной дворец, а забор из проволоки под напряжением и минное поле – за магическую защиту от духов. Может, они и железную дорогу видели – просто не знают, как ее назвать и зачем она нужна. Надо бы расспросить братьев или взрослых обитателей этого поселения поподробнее.

Наверняка кто-то из «сведущих людей», о которых рассказывал Фрол, добирался из своей лесной глухомани до Тренировочного центра. Значит, это возможно! Я смогу это сделать. Больше некому.

Я сбавила шаг, поравнялась с мальчишками и стала выяснять их логику:

– Фрол, ты говоришь, ваша мама всегда путникам помогает, у вас, наверное, гости из разных мест часто останавливаются?

– Не особо, – наморщил лоб Фролка. – Мне больше двух раз и не припомнить.

– Нам по вере предписывается, мы сами со странников[1], хоть и живем оседло. Наш Скит многомудрые старцы поставили много лет допреж[2], чтобы путников встречать привечать, просто мало нас здесь таких осталось, кто во Христа Бога верует. Мать вам лучше, чем я, расскажет, если интересуетесь…

– Ясно. А почему Вениамин для вас «дяденька», а Никита – нет?

– Потому. У кого борода растет, тот – дяденька…

– Но у меня бороды нет, я вас старше года на два – не больше, чего вы меня решили в «тетеньки» записать? Называли бы просто Аня!

Влас засмущался, даже щеки покраснели, опустил глаз и пнул носком камешек:

– Да как-то неловко будет…

– Почему неловко?

– Сильна ты, тетенька Аня, кулаками махать, – вздохнул Фрол. – Тебе запросто здорового мужика приложить так, что не поднимется. Нас оттузишь за милую душу…

– Зачем мне вас бить, Фрол, сам подумай, вы же мне помогаете!

– Ну, хорошо. Будем тебе Анной называть, только скажи, как тебя по-батюшке? Ты ворона Меркита надвое разрубила, не можно с тобой говорить без уважения.

С трудом проглатываю приступ смеха – никому раньше не приходило в голову демонстрировать мне уважение таким способом. Фрол заторопился вперед предупредить о внезапных гостях родительницу. Уверил, что если мать все же «разогревается» – отведет ей глаза, и мы успеем разбежаться и спрятаться в лесу. Странный он все-таки, улучив момент, спрашиваю у Власа:

– Слушай, а как твой брат узнал, что я ворона убила, или еще раньше – что именно ворон огонь в санях разжег?

– Ничего он не знает, просто видит, – шепотом, чтобы брат не услышал, ответил мне Влас. – Меркиту служат волчьи духи, а Фролке – медвежьи. Он еще малым дитем в лесу заблудился, так медведи его в свою берлогу впустили. Три дня грели, кормили, обихаживали, пока мать его отыскала! Любого насмерть задрали бы, а Фрола – нет. Значит, учуяли в нем сродника[3], своего медвежьего духа. С тех пор и видит такое, что простым смертным не полагается.

Я вытащила из кармана коготь и показала Власу:

– Видишь, это медвежий…

Влас поднес коготь к глазам и изучил с разных сторон:

– Знатный был зверь, огромадный!

– Полярный, то есть белый медведь…

– Медведь сам тебе коготь отдал?

– Сомневаюсь, что сам. Его убили. Я к нему уже к мертвому подошла и отрезала коготь. Вот такая история.

– Ясно, – кивнул Влас, возвращая мне трофей, – потому тебя, тетенька, шаманов морок не взял. Ты этот коготь пуще глаза береги и всегда при себе держи: медвежий дух от всякого другого духа заступник, свою силу с тобой разделит. Только матери не говори, что я тебе про лесных духов сказывал – нам духов поминать строго возбраняется. Видишь, наша матушка, Настасья Васильевна, прямо сюда идет.

Действительно, Фрол за руку вел к нам высокую, худую женщину, через плечо у нее было переброшено двуствольное ружье…

Мама братьев Киреевых выглядит совсем молодой – даже не верится, что у нее сыновья-подростки. Но черный платок, надвинутый до самых бровей, длинная темная одежда, бледность и поджатые губы добавляли ей строгости. Женщина посмотрела на нас, оценивая, приподняла светлую бровь и указала на двери двухэтажного строения:

– Что стоите столбами? Идите в дом!

Фрол попытался было вывернуться и ускользнуть из-под материнской руки, но был пойман за воротник меховой куртки:

– До вас обоих тоже касается. Сейчас же в дом! Там будем разговаривать.

Мы двинулись через двор, приминая подошвами ботинок молодую зеленую травку. Влас распахнул перед нами двери дома, а Настасья Васильевна скомандовала:

– Несите барышню наверх, а этого… – Она склонилась к Дану, коснулась тыльной стороной ладони лба, провела ладонью над лицом, затем приподняла веко. – Пока в сенях оставьте!