— Я никогда…

— И я, — тихо сказала она.

— То есть не часто, по крайней мере…

— И я имела в виду то же самое.

— Конечно.

— Конечно.

Снова воцарилось молчание.

Черт, что происходит? После занятия любовью с ним всякое бывало, но никогда он не терял способности говорить. Может, он стал немного староват, чтобы нести чушь женщине на ухо?

Он решительно прочистил горло.

— Во всяком случае, нам удалось решить твой вопрос, — произнес он, более поглощенный тем, что ее бедро прижималось к нему, чем тем, что он говорит. — Если и это не запятнало твою репутацию, то ничто не поможет.

— Ты упустил одну маленькую деталь. Здесь, слава Богу, не было свидетелей нашего безумия.

Он повернулся на бок и подчинился желанию провести губами по изгибу ее плеча.

— Если это безумие, изолируй меня от людей навсегда. А что касается другой маленькой детали, то это достаточно легко поправить.

Она потянулась к простыне, бросив на него усталый взгляд.

— Что ты предлагаешь?

— Ничего особенного. Просто мы можем объявить о нашей помолвке. Я поразмыслил об этом, и мне кажется, никто в здравом уме не сможет сказать, что ты должна стать женой Реммли, если дала обещание стать моей женой.

— Твоей женой?

— А что? — сказал он и ухитрился равнодушно пожать плечами, словно от ее ответа не зависело все его будущее. — В конце концов, я полностью скомпрометировал тебя и хочу совершить благородный поступок — жениться на тебе.

— О, ты? Ты? — Она отбросила простыню, спрыгнула с кровати и, гневно сверкая глазами, схватила халат. — А если так случится, что я не хочу? Я не собираюсь выходить замуж за мужчину лишь по той причине, что оказалась с ним в постели и он заявил, что хочет этого.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, что отказываюсь от твоего предложения, вот что я говорю.

— Я чувствую необходимость пояснить: я еще не сделал предложения.

— Конечно, нет. Возможно, если бы ты его сделал, мой ответ был бы иным.

— Ты хочешь сказать, что если я сделаю предложение, ты не примешь его? — Он потянулся за бриджами и надел их. — Так?

Далила скрестила руки на груди и отвернулась.

— О, не знаю, что бы я ответила.

— Отлично, тогда я скажу. Далила, выходи за меня замуж.

Она с легким всхлипом затянула пояс халата.

— Не могу.

— Почему, черт возьми? — рассвирепел Кристиан.

— Потому что… потому что ты это ты, будь ты проклят.

— Это не причина. Я для тебя самый подходящий мужчина, и ты это знаешь.

— Ха, ты хочешь сказать, самый подходящий, чтобы погубить меня, а не жениться на мне. У нас ничего не получится.

— Но сегодня ночью ведь получилось.

— Брак — это гораздо большее, чем нежиться вместе в постели.

— Знаю. Я хочу большего.

Далила, казалось, не слышала его. Ходила по комнате, сжимая и разжимая кулаки.

— Я уже объясняла тебе, что поклялась никогда снова не выходить замуж.

— Неправда. Ты сказала, что поклялась никогда больше не связывать себя позорным браком. Я не предлагаю тебе позора. Ты должна знать, что я чувствую к тебе.

— Нет, я не знаю.

— Мое письмо…

— Уловка, — оборвала она его. — Ты сам это сказал. Я не хочу больше ничего слушать, — закричала она, зажимая уши руками. — Не могу! Все только еще больше запутывается. — В ее голосе прозвучали умоляющие нотки, но губы были плотно сжаты. — Я не могу выйти за тебя замуж, Кристиан, — сказала Далила, опуская руки. — Пожалуйста, оставь эту тему.

— Ты хочешь выйти замуж за Реммли? — потребовал Кристиан ответа. Он слишком хорошо знал этот ее решительный наклон головы, который вызвал в нем одновременно желание вправить ей мозги и гнетущее чувство бессилия.

— Я не хочу выходить замуж за Реммли, — ответила она. — Я подумаю, как выпутаться из этой ситуации Я всегда нахожу выход. — Она подошла к туалетному столику и, обернувшись, протянула Кристиану зеленую бутылочку, перевязанную шелковой ниткой. — Возьми. Ты ее заработал.

— Нет. Пока нет. — Ему было наплевать на эту вещицу. Отчаяние словно клинок впилось ему в горло. — Ты все еще нуждаешься во мне, Далила. Ничего не изменилось.

— Ты не прав, — возразила она. — Все изменилось. Я изменилась. Я уже не маленькая девочка. Я знаю, что хочу от жизни, и знаю, как это получить. Ты помнишь, что сказал Роджеру в ту ночь в летнем домике?

Кристиан нетерпеливо замотал головой.

— Нет. Но что бы я ни сказал, я не имел это в виду.

— Ты сказал ему, что теперь вы квиты. — Она протянула ему бутылочку. — Теперь мы тоже квиты, Блэкмур.

Уже не в первый раз он уходил от Далилы злой и униженный, испытывая в душе желание никогда больше не видеть проклятую гордячку.

В этот раз, несмотря на боль унижения, вызванную ее отказом, Кристиан уговаривал себя, что так будет лучше для них обоих, и пытался не относиться к ее словам действительно как к отказу. Это позволяло ему одновременно не чувствовать унижения оттого, что с ним обращались как с маленьким ребенком, и облегчение, что он не попался в мышеловку. Со временем смущение прошло, оставив только воспоминания, сравнимые с выбившейся из ткани ниткой, неоконченным сонетом, нереализованной возможностью.

Не больше.

Семь простых слов положили конец всей этой сентиментальной чепухе: «Я не могу выйти за тебя замуж».

Не выйду, было бы правильнее. «Надо смотреть правде в глаза», — сказал он себе, направляясь из спальни в библиотеку с бутылкой коньяка в руке. Прежде чем сесть, он плотно задернул шторы, чтобы солнечный свет не раздражал его. Кристиан мог поклясться, что ее брат не разделит ее сомнений. Старина Роджер будет рад устроить ее свадьбу с любым мало-мальски приличным мужчиной… даже с блэкмурским дьяволом.

Но Далила не хочет выходить за него замуж, и не было никакой возможности истолковать ее слова как-нибудь иначе, чем откровенный отказ, «Я не собираюсь бросить свое сердце тебе под ноги во второй раз», — сказала она ему несколько дней назад. И затем прошлась ногами по его сердцу.

Глаза Кристиана горели, и ему казалось, что кто-то лезвием провел по нему от горла до живота. Ему было больно дышать, глотать, сидеть, стоять, двигаться из одной пустой комнаты в другую. «Даже больно жить, черт возьми», — подумал он, опускаясь в кресло возле камина и поднося к губам бутылку. Все бокалы куда-то подевались за время его бесконечных ночных шатаний, пока он пытался найти в собственном доме место, где мог бы освободиться от воспоминаний о Далиле. «Как это может быть, — мрачно размышлял он, — чтобы дом был полон женщиной, которая никогда не переступала его порог».

Ответ, увы, был удручающе очевиден. Далила не в его доме, а в его сердце. Он влюблен в нее. Как просто. И как безнадежно.

Кристиан со стоном откинул голову на высокую спинку кресла и прикрыл глаза. Сквозь темную завесу ресниц его внимание привлек блеск на полке камина. Проклятая бутылочка Лилит. Кристиан был настолько погружен в себя, что даже не заглянул внутрь. Да и какое это, теперь имело значение. Поздно ждать удачу, когда женщина, которую он любит, хочет с ним расстаться.

И все же он встал, взял бутылочку и развернул скрученный кожаный лоскуток. Витиеватые буквы на нем выцвели, да и видел Кристиан все словно в тумане. Ему пришлось прищуриться и поднести лоскуток ближе к свече, чтобы разобрать слова.

«Будь собой, и твое желание исполнится. Не лети мотыльком на огонь».

— Что это должно означать, черт возьми? — пробормотал он. Самая бессмысленная покупка, которую он когда-либо сделал. Он поднял бутылку с коньяком. За Лилит, которая сразу распознала в нем дурака.

От запаха конька пятидесятилетней выдержки его замутило. «Верный признак, что на сегодня хватит», — подумал Кристиан, отставляя бутылку и тряся головой, чтобы протрезветь.

«Будь собой, и твое желание исполнится». Слова преследовали его повсюду. «Не лети мотыльком на огонь».

Что в них волшебного…