…Тьма успокаивающе обняла, прильнула со всех сторон. Катрин дергалась в беззвучных конвульсиях, горячие слезы всё струились по лицу, глаза превратились в два слепых пятна.
…Прости Фло, ой, прости. Девчонка, только глупая сопливая девчонка, могла вечно оставаться такой тупой эгоистичной сучонкой. О, боги, ну за что же вы так?!
Катрин вспомнила окна, выходящие на холодную воду залива. Аромат духов, печальные глаза. Жадность с первого же мгновения ставших прощальными ласк…
Ой, прости!
Внутри, у сердца, всё натянулось — вот-вот лопнет со стеклянным звоном. Одновременно между ног обдало жаром. Распластанная девушка дергалась, из глаз продолжали истекать соленые потоки…
Ой, прости, Фло! Прости свою слепую дурочку.
…Тьма поняла, извинила. Крепче обняла теплым коконом. Обняла вместе с сопливым носом, просоленной насквозь безрукавкой и почти столь же промокшими от возбуждения штанами. В своем искреннем раскаянии Катрин была жалка, понимала, что жалка, что ничтожна, и смиренно ждала возмездия темноты…
Когда вязкое Ничто шевельнулось, Катрин в ужасе распахнула мокрые, вовсе уже незрячие от слез, глаза. Если придет Фло, останется только умереть от стыда. Сердце переполняла любовь, нежность к былому вишневому чуду, презрение к себе, к глупым мыслишкам, так долго занимавшим сознание. Чувство собственной непроходимой глупости, бесцельно проведенных часов, дней и месяцев, резало острее скальпеля. От презрения к себе хотелось сейчас же умереть. Лишь Фло может до конца понять, но разве можно теперь показаться перед ней?
Тьма перед глазами чуть поблекла, позволила замершему огню костра осветить возникшую из черноты фигуру. Катрин вздохнула от облегчения и разочарования.
Не Фло…
Катрин сморгнула слезы.
Высокая девушка печально смотрела на нее сверху вниз. Знакомая. Где ты её могла видеть?
Казалось, что голова пришелицы, с густыми и не слишком тщательно причесанными волосами, упирается в плотную тьму потолка. Изумрудные грустные глаза влажно мерцали. Стройная фигура, чуть угловатые плечи, узкие бедра, длинные босые ноги. Незнакомка была обнажена, только на шее висел оправленный в серебро клык.
Как странно видеть саму себя…
Пришелица опустилась на колени. Клык покачивался между упругих, уже по-женски округлых грудей. Пальцы с короткими, забывшими о настоящем маникюре ногтями, осторожно коснулись мокрой щеки Катрин.
Катрин — та, что лежала — всхлипнула. Себя глупо стесняться. Взяла руку близняшки, потянула к себе. «Сестра» послушно улеглась рядом. Всё понимала. Кто же, если не она?
Только Флоранс. Фло. Ох, Фло…
Катрин уткнулась лицом в теплое плечо и заплакала. Сестра молча гладила по волосам. Единственное сочувствие, которое возможно принять, не оскорбляясь до рывка за ножом…
Катрин плакала по себе, такой непутевой самонадеянной девчонке, по своему живому отражению, которое навсегда останется здесь, в этой плотной темноте. По Фло, которая помнит о дурной девчонке и которая сейчас так безумно далеко от этой доброй тьмы, что и представить невозможно. По собственной, да и вообще, по всеобщей человеческой глупости плакала девочка…
Вместе с горем и слезами пещера дарила уверенность. Начни — и у тебя получится. Мир, любой мир, так мал. Переверни его. Если не выйдет, тогда умри без сожалений. Дерзость — всё, что у тебя есть. Еще немного везения и много упорства — и получится. Часто хватает и меньшего. Твоя близняшка понимает. Да ты и сама давно всё знаешь, только никогда не задумывалась. Но ведь так ясно: храбрость и упорство необходимы в любви куда чаще, чем в драке…
Катрин крепче обняла близняшку. Ну почему у тебя никогда не было сестры? Поливая слезами плечо своего отражения, шпионка решила, что если одной дурочке придет в голову, как нормальной женщине, заводить детей, ребенок не будет одинок. Неважно, что сестры бывают отъявленными и непримиримыми суками-врагами. Ее дети будут не такими…
Отражение одобрило неуместную и сентиментальную мыслишку и попробовало утереть тыльной стороной кисти залитые слезами щеки оригинала. Хотя кто тут собственно оригинал, уже было не так ясно. Возможно, подлинник всегда ждал здесь, в теплой темноте, в счастливом журчании невидимого ручейка? Катрин была вовсе не против так думать…
Звук, прорвавшийся сквозь всхлипывания, сложно было принять за смех, но близняшка поняла. Обеими руками утирала щеки сестры. Катрин и сама знала, что пора подобрать сопли. Косынка куда-то запропастилась, пришлось утираться подолом рубахи. Когда начала опускать подол, двойняшка остановила, положив голову на плоский живот сестры.
Да.
Катрин — обеими своими половинками или отражениями — знала, что успокоит по-настоящему. Несомненно, распущенность и искаженная любовь — грех тяжкий, но только не здесь и не сейчас. Тьма простит…
Девушка благодарно обхватила растрепанную голову двойника. Теплый язык нежно лизнул у пупка. Катрин дернулась — несмотря на то, что просто исходила слезами и раскаянием, возбуждение никуда не делось. Подумалось, что у неё-тебя приятный язык. Хотелось продолжить. Руки отражения обхватили бедро, сжали с уверенной силой. Катрин изумленно приоткрыла рот — она и не знала, что занимается любовью столь деспотично… Ладонь сестры сползла ниже. Ткань была влажна, но близняшка и так знала о неприличном состоянии самой себя. Катрин надавила отражению между голых лопаток, побуждая продолжить. В тишине ожесточенно сдирали с одной из них брюки. До рубашки дело не дошло, совсем уж невтерпеж стало. Катрин выгнулась на жестком ложе. Тьма пещеры не любила шума, поэтому рот распахнулся лишь в беззвучном вопле. Кажется, трещала рубашка, Катрин оглохла — изменили все чувства…
* * *
У камня был запах прохладной пыли и вековой пустоты. Сил оторвать щеку от жесткой поверхности почему-то не было. Катрин со слабым удивлением расслышала собственный хриплый вздох. Вновь обладать многообразием чувств было так странно. Катрин лежала на животе, широко раскинувшись. Плащ-подстилка сбился в ком, но шевельнуться и лечь удобнее не получалось. Холода тело не ощущало, кожа по-прежнему горела. Катрин слушала лепет ручейка. Темнота стала серой, должно быть там, на горных склонах, уже вовсю царствовал солнечный день.
Пошевелилась Катрин нескоро. Когда поднималась на колени, собственные стоны звучали жалким собачьим скулежом. Болело все, вплоть до пальцев на ногах. Черт, после любой битвы можно чувствовать себя бодрее, чем после свидания с собой… Душегубство какое-то. Но Катрин знала, что прошедшую ночь забыть не сможет. Даже ядовитое блаженство объятий Блоод сейчас казалось приторным.
Одежду бы отыскать. Угли костра давно погасли и остыли. Катрин долго и бестолково шарила по камню, пока не догадалась высечь огонь и зажечь оставшийся факел. Рубашка и сапоги обнаружились по разные стороны кострища. Куда дольше пришлось отыскивать штаны. Ну, портки тоже нашлись, заодно паломница познакомилась с соседом по ночлегу. Скелет расслабленно вытянулся на низком скальном карнизе. Одежда и плоть полностью истлели. В умиротворенной улыбке скалились крепкие желтоватые зубы. Вполне возможно, эти пустые глазницы видели вещи покруче недавнего пошловатого эротического шоу. Никаких эмоций Катрин не испытала, все чувства полностью выгорели ночью.
Рубашка оделась легко. Ворот стал излишне широк — шнуровка была выдрана с «мясом». Как это получилось, Катрин не помнила — как не помнила и многого другого.
Тоска осталась. Болезненная пустота. Нужно идти. Очень нужно, прямо-таки необходимо. Теперь понятно куда. Непонятно как, но о деталях сейчас размышлять бесполезно. Голова как треснутый горшок, вон, у соседа и то поздоровее выглядит. Катрин с трудом подняла ножны с кукри. Ну, оружие мы точно не забудем.
Солнце слепило немыслимым прожектором. Паломница щурилась, отворачивала лицо, в итоге чуть не оступилась. Путь вниз мог оказаться коротким. В тесноте спуска-туннеля девушка все равно несколько раз приземлялась. В основном на пятую точку. Тело было занято еще и чем-то своим, отвлеченным, и реагировало с опозданием. Чуть сильнее заныли локти и задница. Да что с тобой такое? Раньше распутство леди-шпионку так не иссушало. Стареешь, что ли?
