— Не знаете ли вы, куда идет кость из Дубая? — спросил я.

— Нет. Не думаю, чтобы об этом кто-нибудь знал, — ответил Перес. — Дубай — лишь перевалочный пункт. Видите ли, ввоз нелицензированной кости в Дубай не является незаконным. Значит, как только кость попадает в Дубай, она включается в хорошо налаженную систему. Но как это происходит и куда потом идет кость, нам неизвестно.

— Так почему бы совсем не запретить торговлю костью? — спросила Кристина. — Похоже, что только таким путем можно пресечь браконьерство. Если поставить вне закона продажу материала, конечно же, не будет и рынка для бивней.

Йен кивнул:

— Так-то так, но все дело в том, что торговля костью — колоссальный бизнес. Оборот доходит до миллиарда долларов в год, и часть этих средств — разумеется, полученных за легально добытую кость, — поступает бедным Африканским странам, которые остро нуждаются в деньгах. В общем, на всех уровнях запрет встретит отчаянное сопротивление. Даже Международный фонд живой природы (ВВФ), и тот не поддерживает его. С их точки зрения, предпочтительнее то, что они называют «коммерческим использованием слонов на возобновляемой основе». Они считают что это — единственный путь убедить африканские страны сохранять поголовье слонов. Если они увидят в этом коммерческий аспект, они будут их беречь. — Он пожал плечами. — Но это теория, как-никак.

— В общем, ВВФ полагается на то, что система контроля КИТЕС когда-нибудь в будущем заработает? — сказал Дейв.

— Но, право, Йен, из вашего отчета видно, что система не работает, — вмешалась Кристина. — Если слонов, как вы говорите, истребляют браконьеры, их скоро совсем не останется, если ничего не предпринять.

Йен печально улыбнулся.

— Кристина, вы попали в точку!

На какое-то мгновение все смолкли. Затем Кристина решительно повернулась ко мне. Тридцатилетний опыт борьбы за жизнь животных подсказывал ей собственную точку зрения на способ разрешения большинства проблем.

— Эллан! Вы с Дейвом — прирожденные детективы! Только что представленный вами доклад о вывозе птиц из Сенегала признан блестящим. Так почему бы ЕИА не предпринять что-нибудь для пресечения нелегальной торговли костью? Вот бы вам провести расследование и доложить о результатах. Это бы никого не оставило равнодушным.

Кристина проницательно догадалась, что после всего, что мы только что услышали, отступать нам будет некуда.

Первое, что мы сделали, вернувшись в Лондон, — проконсультировались с Дженни по поводу предполагаемого расследования «дела о слонах»: как соучредитель ЕИА она обладала голосом в определении нашей политики. Она поддержала нас обеими руками.

— Я хочу, чтобы в Африке еще остались живые слоны к тому времени, когда подрастет моя дочка, — сказала она. — Я не хочу, чтобы ей пришлось идти в музей, чтобы узнать, как они выглядели.

Это неизбежно означало, что нам придется урезать время, отводимое на расследование торговли птицами и обезьянами. Кампании в защиту китов-лоцманов, возможно, тоже придется пострадать. Нас была всего-то горстка; нас едва хватало на то, чтобы проводить одно расследование в одном месте. Это было трудное решение. Как определить, какие виды животных больше нуждаются в защите? Но, в конце концов, мы отдали предпочтение африканским слонам, потому что этому виду грозило полное истребление.

Поскольку Дженни и Эллан занимались другими вопросами, было решено подобрать мне помощника. Мы наняли молодую выпускницу исторического факультета Чармиэн Гуч для сбора банка всех имеющихся данных о слонах и торговле костью по всему миру. Группа Кристины Стивенс из Института защиты животных щедро выделила нам грант на оплату этого труда.

Через четыре месяца Чармиэн представила доходчивое и поучительное исследование, выявлявшее как источники происхождения, так и пути текущего развития торговли слоновой костью. Как мы узнали, слоновая кость была в течение столетий популярным у резчиков материалом из-за легкости обработки: она не ломкая и не крошится, хотя качество ее может варьироваться в зависимости от места происхождения слона и его питания. К тому же слоновая кость необычайно прочна — этим объясняется ее популярность в Европе при изготовлении таких вещей, как бильярдные шары и клавиши фортепьяно. В Японии резчики фигурок-нэцкэ довели косторезное искусство до высочайшего совершенства, порой одного бивня хватало резчику на целый год работы. Но резчики нэцкэ никогда не представляли собой угрозу выживанию африканского слона как вида. Эта угроза возникла в какие-нибудь последние два десятилетия с внедрением механической обработки кости, в частности в связи с популярностью у японцев так называемых ханко.

Ханко — это не что иное, как личная печать; каждая из таковых имеет уникальный рисунок. Она используется в Японии как отдельными лицами, так и компаниями взамен подписи на чеках и иных документах. В прошлом только лицевая сторона печати изготовлялась из слоновой кости, хорошо впитывающей чернила и переносящей их на бумагу; ручка же обычно делалась из дерева или иного материала. Однако с недавних пор обладание печатью Ханко из цельного куска кости стало у японцев символом престижа. Вот вам и легкодоступный массовый рынок для торговцев! Современные машины могли резать печати с феноменальной скоростью. Некая фабрика в Японии, по слухам, перерабатывала только на изготовление этих печатей до тонны кости в день — для получения такого количества требовалось добыть, по меньшей мере, сотню слонов.

В отчете, представленном Чармиэн, мировая торговля костью в целом оценивалась примерно в 800 тонн в год. Конечно, часть ее приходилась на лицензированный отстрел и забой неполноценных слонов — то самое «использование ресурсов живой природы», как это прозвучало в устах Йена Дугласа-Гамильтона. Но в голове не укладывалось, что 80 % товарной кости, по оценкам, приходилось на браконьерски добытых слонов и вывезено контрабандой без лицензий. От случая к случаю таможенники перехватывали подобный груз. Согласно статистике за последние годы, средний вес конфискованных бивней удручающе упал, потому что крупные взрослые самцы были уже перебиты и теперь браконьеры взялись за более молодых животных. Последний обзор показал, что средний вес товарного бивня упал до рекордно низкого за все годы уровня — четырех килограммов.

Еще в 1976 году КИТЕС признала наличие проблемы и предприняла попытку регулирования торговли слоновой костью, да только ни одна из ее «систем контроля» не возымела особого успеха. Как видно, торговцам костью всегда удавалось найти обходные пути. Существующая система, на которую чиновники из КИТЕС возлагали столько надежд, была введена в 1986 году. Идея заключалась в том, что каждый бивень перед тем, как покинуть Африку, должен быть промаркирован несмываемыми чернилами особым шифром и сопровождаться соответствующим сертификатом. Ввоз бивней без таковых сертификатов в страны — члены КИТЕС воспрещался.

В этой системе бросался в глаза зияющий провал. Кость, подвергшаяся обработке, не попадала под какую-либо систему контроля КИТЕС. Таким образом, браконьерски добытые бивни можно без труда контрабандировать из Африки в страны — не члены КИТЕС, такие, как Дубай, где не существовало ограничений на ввоз бивней, даже совсем не имеющих лицензий. Оттуда, после обрезки и даже небольшой обработки, они могли легально вывозиться во многие страны Дальнего Востока, ведущие крупную торговлю костью. Даже на этой стадии нашего расследования становилось ясным, что этот пробел в системе КИТЕС и оставлял лазейку для контрабандных операций на судах типа «Фадхил Аллах». Наши подозрения усилились после публикации в «Нью сайентист» статьи о «подпольных косторезных фабриках на Среднем Востоке».