Король же остался в безрадостном настроении. Глубоко встревоженный Манасия вновь обратился к голове. Старый страх соперничества овладел им. По длинной костистой спине пробежали мурашки.

Манасия вдруг задумался: а уж не размышляет ли прямо сейчас о нем его враг?

И если есть такой враг, то уж не с человеческим ли ликом?

Вскоре после столь разочаровывающих событий в жизни Манасии Сафару и Ираджу пришлось распрощаться. Этому они посвятили целую церемонию, вернувшись в пещеру Алиссарьяна и к снежному перевалу, где они сражались с демонами. Прошедшие снегопады совсем скрыли свидетельства сражения, и когда они проходили на грубо сработанных деревянных лыжах, и следа не осталось от развернувшихся здесь некогда событий.

— А может, это просто нам приснилось, — сказал Сафар. — Может быть, вообще не происходило ничего подобного, и мы в любой момент проснемся и окажемся в обычной жизни двух обычных людей.

Ирадж отрывисто рассмеялся.

— Я никогда не был обычным, Сафар, — сказал он. — Да и ты тоже, хочешь признавайся в этом, хочешь нет. Но если признаешься, то просто избавишь себя от ненужных переживаний. — Он усмехнулся. — Если, и Астария тебе приснилась, — сказал он, — то у тебя самое богатое воображение в Эсмире. Представить себе куртизанку, одновременно и юную, и красивую, и девственную, и искусную в доставлении наслаждения мужчине… Нет, это был не сон, мой друг. Когда ты состаришься, то, вспоминая ее среди всех прочих женщин, можно будет сказать, что жизнь ты провел неплохую.

Сафар скис.

— Хотел бы я побыстрее забыть обо всем этом, — сказал он. — Боюсь, воспоминания об Астарии лишь сбивают меня с толку.

Ирадж хлопнул его по спине.

— Не смеши, — сказал он. — Подумаешь, влюбился в куртизанку. Ты не первый и не последний. Ну помечтал о вечной любви. Ну пообещал ей луну и звезды, лишь бы она оказалась в твоих объятиях. Я тоже говорил это своим двойняшкам. По отдельности. И вместе.

— Ты же совсем не это имел в виду, — сказал Сафар. — А я — именно это. И мне стыдно.

— Почему, я имел в виду именно это, — ответил Ирадж. — По крайней мере, иногда. Особенно когда левой рукой обнимал одну, а правой — другую. По титьке в каждой руке, да еще по такой округлой и совершенной, какую только может представить себе мужчина.

— В тебе говорила похоть, — сказал Сафар.

Ирадж фыркнул, затем сам себя комично обнял.

— Ну да, а в тебе говорила бессмертная любовь, да? Любовь, от которой невозможно укрыться. Ерунда, мой друг! Ерунда! Все дело только в том, как упакована эта похоть.

— Она смеялась надо мной, — вспыхнув, признался Сафар.

— Ну и что? — ответил Ирадж. — Ты гонял ее всю ночь и половину следующего утра. И поэтому, в момент бессилия, попросил ее стать твоей женой. А она, я представляю себе, с каким очарованием и типичными женскими уловками, сообщила тебе, что не хочет всю оставшуюся жизнь стряпать и рожать детей для деревенского парня. Она же куртизанка. И амбиций у нее столько же, сколько и красоты. Ты проявлял упорство. Надо полагать, вновь устроился среди этих шикарных бедер. — Новая волна краски на лице Сафара подтвердила, что Ирадж не ошибся в догадке. — И тут она рассмеялась. А смеяться должен был ты. Ведь ты же получил все, что хотел. Я позаботился об этом. И теперь, когда тебе от нее ничего не надо, ты добился того, что она тебя пнула. А ведь ты — Сафар Тимур! Человек, созданный для великих дел. Тот самый мужчина, на которого она будет молиться все оставшиеся дни ее жизни.

— Я не умею так расчетливо смотреть на вещи, как ты, — сказал Сафар.

— И не надо, — сказал Ирадж, пожимая плечами. — Но я не сомневаюсь, что и ты вскоре разделишь мой взгляд на эти вещи. Ты затащил бабу в постель. А презрительный смех куртизанки — особенно после того, когда дело сделано, — ничего не стоит. Потому что правда заключается в следующем: очередной мужик, который оседлает Астарию, будет старым и толстым, и именно о тебе она вспомнит в этот момент, представляя себе толстого старика божественным красавцем.

Грубоватые успокаивающие слова Ираджа, хоть и сказанные дружески, не могли исцелить уязвленный дух Сафара. И поэтому он обрадовался, когда Ирадж внезапно вскрикнул, что-то обнаружив.

— Ты только посмотри! — воскликнул он, опускаясь на колени и раскапывая снег.

Сафар приблизился посмотреть. Под скребущими пальцами Ираджа показалась морда демона. Черты покойника отливали голубовато-зеленым цветом. Из искаженного гримасой рта торчали огромные клыки. Этим демоном был Гифф, и на морде осталась печать удивления, с которой он принял смерть, когда лезвие Ираджа рассекло ему горло. Сафар отвернулся.

— Это же тот демон, которого я убил! — сказал Ирадж. — Я сужу по ранам. — Он пальцем провел по зияющей красной ране под выступающим подбородком Гиффа.

— Засыпь его, — попросил Сафар.

— Засыплю, — сказал Ирадж и достал нож.

Сафар оглянулся и потрясение увидел, как друг выковыривает клыки острием ножа.

— Что ты делаешь?

— Зубы вынимаю, — сказал Ирадж. — Хочу сделать из них ожерелье.

Сафар, так и не привыкший к диким, вывезенным из равнин замашкам своего друга, отвел взгляд.

— Я думал, мы договорились держать все событие в секрете, — сказал он. — Чтобы люди не волновались без необходимости.

Ирадж фыркнул.

— Я выполню обещание, данное Коралину, — сказал он. — Но по-своему.

Он поднял окровавленные клыки, и Сафар не удержался, посмотрел.

— Я сделаю ожерелье и буду надевать его лишь при встрече с врагами. Разумеется, им ничего не будет известно. Но из их задниц польется зеленое дерьмо, когда они только представят себе, какое чудище я убил.

Несмотря на отвращение, Сафар все понял. Только что в Киранию прибыл родственник Ираджа с сообщением, что юному принцу можно спокойно возвращаться домой. Его коварный дядя — лорд Фулен — заболел. Солдаты лишились боевого духа в связи с этим, а союзник — Коралия Кан вынужден был запросить мира. В качестве условия мира Ираджу разрешалось возвращение домой и восхождение на наследный трон главы клана. Разумеется, существовали и оговорки, направленные на то, чтобы ослабить его, сделав лишь номинальным главой. Но Ирадж уже имел свои соображения, как обойти эти оговорки.

Ирадж положил зубы в кожаный кошель и заткнул его за пояс. Затем он засыпал тело Гиффа и разровнял снег, сделав, как было раньше.

— Хотелось бы мне уговорить тебя остаться в Кирании, — сказал Сафар. — Вне гор тебя поджидают лживые соблазны.

— Частично и лживые, — сказал Ирадж, поднимаясь и отряхивая колени. — Хотя ненадолго они постараются выглядеть иначе. Когда же Фулен выздоровеет, кровавая вражда вновь начнется. Но когда она начнется, я постараюсь быть к ней готовым. — Он потрогал кожаный кошель с клыками демона. — Они считают меня юным и не готовым к схватке. Эти зубы скажут им совсем другое. Я сохраню тайну о происхождении зубов, и от этого талисман станет еще более могущественным.

Сафар, не желая больше обсуждать эту тему, сказал:

— Что-то я замерз. Давай вернемся в пещеру.

Получасом позже они уже сидели у небольшого костерка в пещере, согревая руки над огнем. Над ними жутковато просвечивал из стены облик Алиссарьяна.

— Ты так и не рассказал о твоих планах, — сказал Ирадж, отрезая кусок вяленой козлятины. — Чем ты займешься, когда я уеду? Я по-прежнему не могу смириться с образом гончара Сафара Тимура.

— Почему же? — спросил Сафар. — Я спокойно представляю себе этот образ.

— Ты прекрасно знаешь, как и я, — сказал Ирадж, — что хочешь спрятаться от правды. Ты же маг, Сафар. Эти клыки — ничто по сравнению с тем, чем ты обладаешь. Неужели же ты упустишь предложенную тебе Коралином возможность получить образование в самом блестящем университете Эсмира?

Сафар вздохнул.

— Я бы упустил, — сказал он, — но моя семья вряд ли позволит мне это сделать.

— И Губадан, — подчеркнул Ирадж.