Попа, что ль, вызвать?
Пусть святой водицей по углам побрызгает…
Говорят – помогает…
А про привидений ни слова никому! Нечего на старости лет позориться. Чем тут хвастаться? Начнут во дворе языками трепать: «Баба Надя совсем сбрендила, пора старухе бумагу в собесе выправлять для дома престарелых».
Да лучше сразу в Кащенко…»
А ведь есть в доме соседки, что с удовольствием о призраках шушукаются. Любят поговорить о духах, вещих снах, о домовых да леших. То полтергейст какой у них молоко створожил, то сглазил кто, то порчу на мужика навел да водку пить заставил…
А молоко небось налили в грязную посудину. Мужик пьет от безделья да глупости. Самой лучше в поликлинику лишний раз сбегать, чем по колдунам шастать.
Не любила баба Надя этих разговоров. Не поддерживала.
И вдруг – с выпученными глазами к участковому бежать?! «Лови, Алеша, духов, совсем нечистая одолела».
«Не-е-ет, так дело не пойдет. Сама еще за себя постоять могу. И мозги самостоятельно поправить, и всех негодников словить.
А то… выбрали моду! Мертвяков в чужие квартиры подкидывать да в окнах-зеркалах являться!
Что бы там ни было, двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
Выловлю, – решила баба Надя, – как есть выловлю!
Таньку же на чистую воду вывела?
И здесь, поди, не оплошаю. Двадцать лет в дружинницах всяких хулиганов гоняла, не трусила. А тут – делов-то – призрака ущучить…
Тьфу, тьфу, тьфу, чур меня…»
…Время тянулось медленно, дом спал, иногда к бабе Наде прибегал пушистый котик, но долго не сидел. Стараясь не заснуть, бабушка то и дело ерзала на табуретке, меняла позу, и шустрый котик спрыгивал с колен и убегал к спокойно спящей хозяйке.
«Совсем я сдурела на старости лет», – вздыхала баба Надя, начиная подремывать…
Тихий скрип соседской двери она все-таки пропустила. Клевала носом, сползала вниз по косяку. Чмок! – сказал дверной замок. Баба Надя встрепенулась, подскочила, едва не уронив табуретку, – и к глазку!
В желтой полутьме подъезда, едва видимый, по лестнице сбегал мужчина: в черной куртке с надетым на голову капюшоном, черных спортивных штанах со светлыми кантами на штанинах. Он быстро перебирал кривоватыми ногами, перепрыгивал через две ступени. Лишь две секунды видела его спину баба Надя в дверной глазок…
– Вот напасть-то! – огорчилась бабушка. – Проспала, проворонила!
Онемевшие от длительного сидения ноги плохо слушались: придерживаясь за шкафы, Надежда Прохоровна «добежала» до окна своей комнаты, выглянула на улицу, отдернув занавеску!
И вовремя. Почти скрываемый листвой вяза, пересекал улицу наискосок гражданин – таджикской национальности? – в черной куртке с капюшоном. Лица под накидкой не видно – тень от фонаря ложится темным пятном, – руки в карманах, шагает быстро, будто убегает.
Баба Надя перекрестилась и перевела дух.
Начало положено – живой. Не призрак.
А кто?
А это уже не суть важно. Главное – был вчера мужик в соседской квартире. Не пригрезилось ей ничего.
Надежда Прохоровна посмотрела на часы – половина шестого, походила кругами по комнате и поняла: спать не хочется совершенно. Взбудораженные открытием нервы подбрасывали бодрости, недолгая дрема на табуретке под дверью помогла отдохнуть, баба Надя оценила свое состояние и пошла на кухню ставить чайник. Теперь, когда главная загадка решена, самое время чайку крепкого выпить да подумать: как поступить в дальнейшем? Сходить к Алеше и велеть, чтоб к соседке наведался? Его, поди, работа с живыми-то разбираться! Или пожалеть бедняжечку вдову и самой обо всем выспросить? Кого Гульнарка в квартире прячет, почему мужик в форточку дымит да на площадку не выходит?
А куртка-то… совсем как у Нурали была… И штаны с оранжевыми кантами…
Походка схожая – ходкая, торопливая, ножки кривенькие, устойчивые… Плечи присобраны, как у покойника…
Тьфу, тьфу, тьфу – помер Нурали! Зарезали его!
Гульнарка опознала, и паспорт в кармане был!
Тогда что ж прячется? Живой этот…
А вдруг – убивец?!
«Ведь что я про соседей знаю? Какие они люди?»
Ведь, видимо, убивец этот дороже Гульке родного мужа! В форточку курит, а Нурали вечно в подъезде мерз!
Да кто их разберет… таджиков этих с традициями их да родственными связями… Вдруг Гулька даже врага русским милиционерам не сдаст… Придет Алеша, а она ему – от ворот поворот. Нет никого и не было. Враг не враг, а родственник…
Ой, да что это я! Они ж тоже божьи дети! Не враг это – родственник без регистрации, имей, баб Надя, совесть!
Так почему же прячется? Приехал вроде бы по делу, вдову поддержать… Кто будет про регистрацию спрашивать, когда такое дело…
Но вот… Куртка у него, как у Нурали… И походка, и штаны… Со спины – ну чистый Нурали! Даже смотреть жутко.
А у того… покойника одежда совсем другая была…
Это тогда внимания некогда было обратить – одежда как одежда, кровью заляпана, взглянуть тошно…
А лицо?
А что – лицо?! Таджик, он и есть таджик. Чернявый, зубы оскалены – похож. Смерть всех роднит… Да и Гулька опознала…
Но вот закрой глаза, представь увиденное только что – по улице Нурали бежит. Торопится, как всегда, с работы – Гульнаре помогать. Он завсегда с рынка успевал домой прибечь. У Гульки роды тяжелые были, ребенок хворый, так Нурали всегда прибегал ей днем помогать: улучит минутку – и домой. Рынок близехо-о-о-онько…
Хороший мужик был, царствие небесное…
Надо Алешке звонить, пусть к Гульнарке сходит, о госте порасспрашивает… Пусть разберется по-доброму, по-хорошему…
А если не получится? По-доброму да по-хорошему… Если отопрется Гульнарка? Мужик из дома ушел, проверять некого. Да и знаем мы таджиков этих – когда надо, вмиг по-русски понимать разучатся… Это в эмигрантской милиции толмачей полно. А Алешка тут один не справится…
Но «эмигрантов» вызывать – стыдно. Сороковая квартира и так перед Гульнарой в виноватых, в их квартире мужа убиенного нашли. За запертой дверью…
И вот ведь же оказия какая получается! Голову над ключами ломала, а тут – глядь! – новая напасть. Не все в порядке у соседей.
Или – у них в порядке? А это у бабушки Губкиной в мозгах завихрения?
Ну не жизнь, а передача «Нарочно не придумаешь»!
Долго пила чай Надежда Прохоровна на кухне. Два раза возвращалась – сходила в комнату, с надеждой подремать, но все вставала. Не давали мысли покоя, подогревала баба Надя воду в чайнике и снова садилась думать.
Есть ли что-то странное в соседях, или зря она булукатится? Зря старой голове покоя не дает?
В половине девятого отрезала Надежда Прохоровна добрый ломоть от Софьюшкиного тортика, положила его на чистую тарелочку и отправилась к соседям.
Пора уже. Дети в школу убежали, Гульнара с младенцем возится. Пора взглянуть соседке в глаза и спросить: есть ли у Нурали брат-близнец?
Поскольку только положительный ответ на этот вопрос хоть как-то может объяснить появление покойника в окне и на улице. Может, не совсем сошла с ума бабушка Губкина, может, есть братишка? И ходят и курят они с Нурали одинаково… И одежду одинаковую покупают… Бывает же.
За дверью сорок первой квартиры громко плакал грудной ребенок. Надежда Прохоровна нажала на кнопочку звонка и долго дожидалась, пока заворочается с обратной стороны ключ в замочной скважине, заскрежещет тугой дверной засов.
Дверь приоткрылась, и в щелочке показалось встревоженное лицо луноликой Гульнары: с большими, чуть выпуклыми глазами-сливами, носом пупочкой и фиолетовыми изогнутыми губами. Широкие смоляные брови таджички удивленно выгнулись.
– Салам аллейкум, – сказала женщина.
– И тебе доброго дня, – улыбнулась баба Надя и протянула к узкой щелке большую белую тарелку с коричневым сладким куском. – Вот, деткам принесла… Да, поди, в школу убежали уже? Замешкалась я нынче что-то…
Гульнара спустила глаза ниже, на тарелку с тортом, и после секундного замешательства раскрыла шире дверь:
