Синяк на лбу Романа грозил превратиться в симпатичную фиолетовую блямбу и к завтрашнему вечеру сползти на глаза енотовой маской. От таких ударов так обычно и бывает: кровоподтек расползается вокруг глазниц и заставляет обладателя фингала не снимать солнцезащитных очков при любой погоде.

Но амбал Рома будто бы совсем о красоте не думал (если только о чужой и безусловно ангельской). Положа локти на стол, он склонился к Настеньке и спросил:

– А вы, Анастасия, уже где-то в Москве побывали?

– Я только… – успела вымолвить Настенька, как тут же была перебита вездесущей бабушкой Губкиной:

– На кладбище она побывала. Как приехала в тот раз, так только к нотариусу да в похоронную контору…

– А хотите… – в один голос вступили два мартовских кота, осеклись, и первым, чувствуя безмолвную соседскую поддержку, продолжил Алексей: – Хотите завтра прогуляться? В Третьяковку или парк Горького…

Громила презрительно фыркнул, но услышав от Анастасии: «С удовольствием!» – насупился.

Две хитрые тетушки скрестили под столом пальцы на удачу и пожелали Насте хоть одного, но стопроцентного жениха.

Поздним вечером того же дня участковый Бубенцов пробил громилу по всем базам.

Пробил и, мягко выражаясь, приуныл. Роман Владимирович Савельев оказался мастером спорта международного класса и попросту боксером-супертяжем. Шесть лет назад Роман Владимирович распрощался с большим – огромным! – спортом, открыл школу бокса – удачно, надо добавить, открыл – и пару тренажерных ВИП-залов. Какой-то еще фитнес-центр за ним вроде бы числился…

А в остальном – не привлекался. Кроме нескольких оплаченных штрафов ГИБДД, за ним ничего не числилось. В смысле криминала Роман Владимирович был девственно чист и лучезарен, как горсть медалей высшей пробы. И ко всему прочему, Роман Владимирович был безмятежно холост и девственно бездетен.

«Эх, пропадай моя телега».

Такие девушки-ангелы-эльфы-нимфы в среде накачанной молодежи котируются не хуже подруг-бодибилдеров. Тут уж, как говорится, дело вкуса: кто любит подобия, кто контрасты.

А Роман Владимирович, судя по вздыбленной на загривке шерсти, предпочтения отдавал как раз противоположностям. Тут не поспоришь. Вкус у супертяжа оказался хорошим.

«Пробью-ка я его еще в понедельник у налоговиков, – решил Алеша. – Вдруг повезет. Запутался в долгах… Точнее тьфу, тьфу, тьфу, дай бог здоровья Вадиму Альбертовичу». Алеша оставил заботы на потом и отправился замазывать черным маркером свежую царапину на старой кожаной куртке.

В одиннадцать часов утра Алеша встал перед соседским подъездом: ботинки сияют под осенним солнцем гуталиновым блеском, еще вполне приличная куртка небрежно расстегнута поверх лазоревой, под цвет глаз, водолазки, о стрелки брюк обрезаться можно.

В 11.01 к тому же подъезду подкатил роскошный черный джип, и участковый Бубенцов чуть слышно выругался.

О том, кто поведет Настеньку в картинную галерею, в точности оговорено не было. Анастасия только сказала, что выйдет во двор к одиннадцати часам, и равно улыбнулась обоим кавалерам.

Соперник, как не без малодушного ехидства подумал Алексей, сильно напоминал агента похоронного бюро. Из огромного, как катафалк, джипа он выбрался в кожаном укороченном пальто, рубашке оттенка закаленной стали и в мрачном, чуть поблескивающем костюме, без галстука. Лезвийно острые концы воротника рубахи топорщились на бычьей шее…

– Здорово, брат, – сказал, чуть усмехнувшись.

– Приветствую, – скупо обронил Бубенцов и придержал дверь подъезда, откуда выпорхнуло не земное создание, приодетое в светлокрылый матерчатый плащ и длинную, почти свисающую до мягких бежевых ботинок юбку.

Шарфик ангела был подобен белопенному облаку, спустившемуся из поднебесья, чтобы укрыть нежные зябнущие плечи. В податливой золотистой сумочке, наверное, хранился запасной комплект невесомых крыльев и пудра, подобная солнечной пыльце…

– В Третьяковскую галерею, я думаю, мы сегодня не пойдем, – сказала Настя после церемонно-смущенных приветствий. – На свидание с картинами я хочу сходить в одиночестве.

– Тогда куда направимся? – наморщил ум браток.

– А поедемте в парк, – улыбнулась девушка. – Я никогда не каталась на настоящих американских горках…

– Отличная идея! – одобрил Роман и распахнул перед гостьей столицы переднюю дверцу джипа. – Прошу!

– В пробках застрянем, – вредно, не удержавшись от укола, вставил Бубенцов. – На метро быстрее будет…

– Что вы, Алеша! – примирительно воскликнула Анастасия. – Побывать в Москве и не застрять в ее знаменитых пробках – право, обидно. Ведь это же тоже приключение! Правда?

Боксер помог прекрасному видению забраться в высоченную машину, склонился над пассажиркой и следующим своим текстом сразил лейтенанта наповал:

– Эх, Настя, зря я вчера весь вечер на сайте Третьяковки провисел… Не получилось. Поразить вас глубиной познаний. – Усмехнулся, посмотрел на участкового и подмигнул правым глазом.

Алеша прямо помертвел. Лишь только истинный влюбленный поймет, какое это горе – увидеть в сопернике не только достойного, но и превосходящего по всем параметрам противника. Превосходящего по стилю, выдержке, способности посмеяться над собой и, разумеется, финансам.

Сам бы Алеша так не смог. Он тоже с раннего утра повис на том же сайте, вызубрил краткую справку по каждой знаменитой картине, но в жизни не признался бы, что минуты полторы заучивал фамилию Куинджи… Он собирался выступать по галерее гидом.

А получилось бы – глупцом.

Понурый и мрачный Бубенцов сидел на заднем сиденье и только усилиями Настеньки участвовал в общем разговоре.

А дальше – хуже.

В парке аттракционов отставной боксер вел себя совершеннейшим Гаруном аль-Рашидом, выбравшимся в подвластный ему город в секретном наряде похоронного агента. В совершенно свинской манере этот бойцовский халиф покупал везде билеты. Причем делал это так ненавязчиво и ловко – всегда оказывался первым у билетных касс, – что Бубенцову оставалось бы только драться за честь купить билетик для прекрасной дамы. Боксер опережал везде, а драться было глупо.

Бубенцов получил от соперника два билетика на американские горки, удивленно вскинул брови и получил ответ-апперкот:

– Терпеть не могу болтанку. Прокатитесь вы, мой друг.

Улыбнулся Настеньке и покровительственным шлепком по спине направил лейтенанта к турникету.

Как добрый снисходительный дядюшка, наблюдающий за шалостями неразумных детишек, он облокотился об ограждение и сделал им ручкой, когда возбужденная, раскрасневшаяся Настасья помахала ему из кабинки обеими ладошками.

Бубенцов горел по всем позициям. Положения не спасало даже то, что Настенька повисла на нем легкой пушинкой, когда лейтенант помог ей выбраться из «болида». Что дыхание, пахнущее почему-то березовым веничком, оглаживало его щеку, а пальцы нежно стискивали локоть…

Потом был ресторан. В котором, вручая лейтенанту карту вин, Гарун заметил:

– Так, друзья, одно условие. Пригласил вас сюда я, значит, и плачу – я. – И, посмотрев на Алексея, с серьезно-шутливой грозностью добавил: – Возражения не принимаются.

К чести господина лейтенанта, надо добавить, что возражать он все-таки пытался. Когда Настенька улизнула к умывальнику, оттереть капельку соуса от шарфа-палантина.

Боксер посмотрел на милиционера без всякой издевки или высокомерия и очень спокойно произнес:

– Алексей, вот только не надо устраивать глупых сцен перед официантом. Договорились? По счету расплачивается пригласивший. Это правило, и не нам его менять.

Благородство соперника размазало Алешу, как картофельное пюре по блюду. Тонким слоем, по всему кругу.

Он даже не притронулся к фужеру с шампанским. В глазах стояли цифры из столбца в карте вин…

В глазах могли бы стоять даже слезы.

От унижения, которого не было; от счастья, которого не случилось…

И состояния этого не поправили даже слова Анастасии, сказанные ею у подъезда: