– Да, Коля! – отвечает на звонок охранника. – Я еще тут. Какая-то шлюха пыталась меня отравить. Зайди разберись – я ее держу. А, вот и ее дружок! – добавляет он, увидев меня.

         Похоже, все это время Еременко и Ирина выясняли отношения. Ее лицо краснее платья, и я вижу, как крепко его пальцы впились в ее запястье.

         Вариантов не остается. Я подлетаю к столику и бью промышленного магната кулаком в румяную физиономию – так, чтобы его выключило до самого отлета лайнера. Тащу Ирину за руку в сторону кухни. Мы изучили план здания – выход там есть. Охранник всего один, но топает позади, как стадо слонов. Золушка-Ирина теряет обе туфли сразу.

         Возле какой-то кастрюли – под безумные крики всех поваров и посудомоек – этот амбал нас настигает. Я вырубаю его слету и подфутболиваю ногой под стол.

– Наследили...

         Уже в машине разбирает хохот. Ирина сидит босая – в дурацком платье, которое оказалось совершенно бесполезным.

– Он сразу просек, что дело нечисто. Хвать меня за руку и давай выспрашивать, на кого я работаю...

         Она фыркает.

– Думаешь, он не очухается скоро?

– Не должен. Но все равно надо ехать в аэропорт – страховать это дело.

– Блин!

– И нужно переодеться.

– Возьми мое платье, а я твой пиджак, – предлагает Ирина.

– Тогда нас наверняка не узнают.  

         Весело. Но дело серьезное. Я переодеваюсь дома, Ирина – в первом попавшемся магазине, и несемся в аэропорт.

2. КРОМЕШНАЯ ТЬМА

         Я никогда не был в «Шереметьево-2». Залы, VIP-залы, кафе, эскалаторы, видеокамеры.

         Наконец, среди пассажиров, ждущих регистрации на рейс «Москва – Магнитогорск», мы узнаем заместителя Еременко – господина Галашина. Нервничает – слабо сказано, постоянно вертит головой по сторонам и тычет пальцем в кнопки своего мобильного.

         Слышно, как кричит в трубку:

– Коля? Ну, как? Пришел в сознание? Не пришел? Так что? Лететь он не может? Нет? Не в состоянии?

         Если шеф не в состоянии, то Галашину – без права подписи – нечего делать на деловой уральской встрече. Он разворачивается и, помахивая дипломатом, идет к выходу. Ирина провожает его до авто.

– Уехал...

         Мы выходим из здания аэропорта. Ночь ярко освещена и торжественна. Когда-то мне так нравилось наблюдать за самолетами и пассажирами, что я ездил в «Борисполь» пить кофе. Это особый дух авиапутешествий: люди бегут, спешат, летят, летят их чемоданы и сумки – все к яркому солнцу и своей мечте. Но ночью... из шикарного аэропорта в кромешную тьму? Жутковато...

– Давай возьмем кофе.

– Илья... я не очень люблю такие места... Суетно здесь. Будто сквозит все время, – Ирина отступает. – Я домой поеду. А ты Генке позвони, скажи, что мы справились.

– Сама не хочешь позвонить?

– Не хочу знать, где он ночью.

         Ирина уезжает, а я иду в зал ожидания, смотрю через стекло на самолеты и панораму взлетной полосы. Потом беру кофе и присоединяюсь к встречающим. Не знаю, откуда прилетел этот самолет, но его очень ждали – море слез, цветы, переполняющая сердце радость встречи. 

         И вдруг вижу среди прилетевших Эдиту Семакову. О, Боже! Я не хотел этого! Я не специально выслеживал ее в аэропорту! Стаканчик с кофе обжигает мне пальцы. Ее никто не ждет, она никого не ищет взглядом, и я отступаю за спины встречающих.

         В руках у нее небольшая дорожная сумка с длинными ручками. Одета в облегающий джинсовый костюм, на ногах – туфли на высокой шпильке, в волосах – солнцезащитные очки. Кажется, она загорела. Или похудела. Или устала от отдыха. 

– Эдита!

         Она останавливается и оглядывается по сторонам. Я подхожу и беру у нее из рук сумку.

– Илья? Вы?!

– Агентам Интерпола все известно о вашем прибытии! – пугаю ее машинально. – На самом деле, я тут на задании. Был. Но задание уже кончилось. И я случайно увидел вас...

         Она не загорела, она побледнела еще больше. Похоже, напрасно я пошутил об агентах Интерпола.

– Простите, что напугал... Там темно?

– Где?

– В небе.

– Да, тьма кромешная.

– Я так и думал!

         Она, наконец, улыбается.

– Не спешите? – оглядывает меня так, словно я могу убежать с ее сумкой.

– Я очень люблю аэропорты...

– Хотите, присядем в кафе?

– Хочу, но вы же устали после перелета.

– О, это был совсем недолгий перелет. Признаюсь, в самолете я пила коньяк, и мне уже хорошо и весело.

         Я смеюсь. Мы идем в кафе и глядим на лайнеры, взмывающие в черное небо. И я почему-то вспоминаю, что хотел покончить с собой. Мысль очень неуместная, неудачная... и выплыла в сознании скорее всего под воздействием этого великолепного зрелища: безграничного неба, огней, лайнеров и восхитительной девушки. 

– Вы знаете какую-нибудь смешную историю про самолеты? Очень кстати будет, – улыбается Эдита.

– Знаю. Но все пошлые. Про стюардесс. Или про геев в самолете.

– Избирательная у вас память.

– А вы знаете приличную?

– Ну, вот например. Самолет садится на дозаправку, и всех пассажиров просят выйти. А слепой старик летит с собакой-поводырем – ему разрешили остаться. Пилот выходит последним и видит, что дед остается в самолете. Говорит: «Давайте хоть вашего пса выгуляю». И спускается по трапу – в черных очках и с собакой-поводырем. Пассажиры – врассыпную...

– Да, это добрая история, – киваю с улыбкой. – Вы долетели без приключений?

– Женщина рядом сидела – горничной работает в Италии. Уже шесть лет не была дома, в Подмосковье. Копит детям на образование. Рассказывала что-то все время.

         На миг она умолкает.

– Я вас не поздравила. Примите... самые сердечные...

         Я ничего не отвечаю.

– Это такой шаг... серьезный, – продолжает она. – Я, наверное, так широко никогда не шагну. Вообще зареклась с людьми знакомиться. Ничего это не приносит, кроме печали. Но это тяжело принять... смириться. Смотрю, как легко дурнушки устраивают свою личную жизнь... необъяснимо.

– Вряд ли вы согласились бы на их партии...

– А может и согласилась бы, кто знает.

– Оставьте, Эдита. Все придет в свое время. Не нужно этого – из крайности в крайность. Что ж вы теперь ни с кем встречаться не будете?

– Нет.

– Никого к себе не подпустите?

– Никого.

– А секс?

– Обойдусь как-нибудь.

– А просто по душам поговорить?

– Я на работе так наговариваюсь, что потом не до разговоров и не до души.

– А дети? Наследники?

         Она отворачивается. Ей больно. Все ее самолетно-коньячное веселье выветривается в один миг.

– Мне надеяться не на что, – отрезает мрачно. – Я уже поняла это. Я уже не заморачиваюсь на этом, я живу дальше. У моих подруг дети уже на свидания бегают, а я просто живу. А вы – как на допросе – кучу вопросов задаете. Испортили вы мне настроение своими вопросами!

– А вы мне – своими поздравлениями...

– Что так? Семейная жизнь уже надоела?

– Не сложилась моя семейная жизнь. Сбежала моя невеста...

– Бросила вас?

– И записку написала: «Не ищи – не свищи». Тоже, может, достал я ее до боли в суставах.

– Вы?

– Я вам хорошим кажусь?

– Ну, в целом, да.

– Так это первое обманчивое впечатление. На самом деле, я бабник, травку покуриваю, и работа у меня – не очень чистая. Всякое случается...

– Вы – бабник? – удивляется она.

– Ну, может и не бабник, но мимо красивой женщины не пройду.

– А если она дура, например?

– Тем лучше.

– И сколько длятся ваши отношения?

– Одну ночь. Максимум – две.

– Глупости сейчас говорите, – Эдита качает головой. – Понятно, что не сложилось, что больно. Но наговаривать на себя!..

– Вы не лучше!

3. РЕЙДЕРСТВО

         В целом, это одна и та же история, рассказанная разными женщинами на разные голоса. Одна уже поставила крест на личном, другая – еще надеется растопить ледяное сердце Генки Никифорова, а третья – просто убежала от того, что ненадолго показалось ей значимым.