– Сейчас из «Японской кухни» закуски привезут, – объявил Горчаков. – Оставьте живо-пись. Будем ужинать.

– А кто это? – Стас не мог отойти от портрета.

– Так, девчонка одна. Любит позировать.

            Мы избегали обычных вопросов – о предстоящей церемонии, о платье Аванесовой, о брачном контракте. Все чувствовали, что это тоже должно остаться «за порогом».

Ася стала говорить о каком-то новом арт-хаусном фильме, все слушали и не слушали – словно висли в ее словах и раскачивались на тонких нитях путаного сюжета. Нас болтало в этом сюжете – каждого на своей волне, но то и дело кто-то комментировал:

– Неожиданно!

– Кто бы мог подумать!

– Ого!

            Даже находясь под дозой, Ася не бывала такой разговорчивой. Когда она, наконец, закончила, все еще раз высказали что-то вроде восхищения неожиданными кино-коллизиями, и Горчаков снова налил всем водки. Дамы не возражали, мужчины и подавно.

– Как на поминках, – сказала вдруг Марианна. – Вот так мы дедушку в последний путь провожали – молча и угрюмо.

– На поминках всегда есть доля облегчения. После всех хлопот, похорон – помянуть и забыть, – сказал Сеня. – Поминки легче.

– Зря вы так, – заметил Горчаков.

– А жить вы где будете? Здесь?

– В ее квартире, в центре.

– Понятно.

– Аванесов – неплохой тип, я его портрет делал, – добавил Иван.  

– Кто бы сомневался…

– Он, наверно, губернатором будет…

– Призвание у человека – быть губернатором. Я фигею, – Андрей снова налил.  

            Все вздохнули. Никогда раньше наше общество не казалось мне компанией законченных неудачников. Горчаков закурил. Сеня уставился на Асю: нет ли чего добавить? Ася нахмурилась.

– Обычно на мальчишниках стриптиз бывает, – сказала я.

– Да-да, давайте закажем, – оживилась Ирина. – Пусть мальчик приедет.

– Нафига нам мальчик?! – возмутился Стас. – Тут мужчин больше. Закажем девочку.

– А давайте кто-то из вас станцует! – предложила Ася. – Это будет интереснее.

            Она встряхнула длинными волосами и поежилась. В квартире Горчакова было зябко.

– Пусть Иван решит. Это его вечеринка, – сказал Андрей. – Заказывать или нет?

            Горчаков молчал.

            Ирина вытянула рукава длинного свитера.

– Так холодно жить в ноябре! Танцуйте уже – хоть согреемся!

            Он кивнул.

– Да, я сам станцую. Музыку подберите.

            Все вмиг протрезвели.

– Ладно, я и под радио могу.

            Он вскочил на стол, сталкивая тарелки с суши.

– This used to be a funhouse

   But now it’s full of evil clowns

   It’s time to start the countdown

   I’m gonna burn it down, down, down

   I’m gonna burn it down

   Nine, eight, seven, six, five, four, three, two, one, fun, – пел Горчаков безо всякого радио, отрывисто и совсем не в ритме стриптиза.

Стал тащить с себя пиджак, потом рубаху. Мелькнуло худое плечо, острый локоть.

– Прекрати, блин! – Витька тоже запрыгнул на стол, спихнул его, Горчаков упал. Потом сел на пол и заплакал, закрыв лицо ладонями. Марианна тоже зарыдала. Стас вышел на кухню.

Я схватила куртку и выскочила. Долго шла пешком и только потом смогла совладать с дрожью и такими же беспомощными, судорожными всхипываниями. Думала о том, что миллионы мужчин женятся – по любви, по расчету, по залету, но никто не плачет так беспомощно, горько и заразительно, и только он так остро чувствует свою зависимость, несвободу и несостоятельность. Только творческого человека может так ранить финансовая неуспешность.

            Я бежала по диагонали трамвайных линий и гнала от себя мысли о том, что было бы, если бы мой отец был миллионером. Я бы отдала Горчакову – все, все без остатка, ничего не требуя взамен: ни любить меня, ни заниматься со мной сексом, ни писать мои портреты или портреты моего отца.

            Спустя некоторое время позвонил Димка.

– Как тебе это все?

– Обычная истерика, – сказала я.

– Ты бы видела, как мы расходились – словно, действительно, оставляем его перед вырытой могилой.

– Все мужчины боятся свадьбы.

– Он даже не объяснил толком, что и почему. Может, можно было другой какой-то вариант пробить. Не эту мымру. Ванька красивый же, за него бы и модель пошла. Хотя супермаркеты – это, конечно, надежнее. И губернаторство, как ни крути…

            Мы помолчали в трубку. Я снова подумала о том, что если бы мой отец был губернатором, а не школьным учителем, все сложилось бы как-то иначе. Задумавшись я прошла мимо своего дома. Вспомнился тот «самый счастливый день» в моей жизни, когда он сказал мне:

– Приходите вечером, Соня…

            Сколько вечеров было с тех пор! И за все это время я ни разу не подумала о Горчакове как о мужчине, которого можно добиваться, упрашивать, соблазнять, покупать…

            Я зашла в хлебный киоск и купила булку, чтобы доказать себе, что никакой дурной приметы в этом нет, а так все и было запланировано – пройти два квартала мимо дома, чтобы купить булку, которую я не ем, и потом вернуться.

            В таком напряжении мы и прожили эти дни до его свадьбы. А в субботу – нарядно одетые – ждали начала церемонии у Дворца Бракосочетаний. Ноябрь стал снежить, было еще не бело, но и не серо, а сыро и зябко.

4. ВЗРЫВ

            Со стороны невесты гостей было больше. Все ближайшие автостоянки были заняты иномарками друзей и партнеров Аванесова. Мы вообще сомневались, что сможем пробиться внутрь загса.

– Замерз я жутко, – сказал Сеня. – А еще в театр надо успеть. Мы тормозим уже.

            Гости то и дело поглядывали на часы. Ася переминалась с ноги на ногу и куталась в какую-то непраздничную хламиду с капюшоном. Марианна стояла под руку с мужем Колей – в одинаковых пушистых шарфах, похожих на шарфы футбольных фанов. Высокая прическа Ирины уже была припорошена первым снегом. Все ждали покорно. Мерзли. Работники загса сдержанно паниковали. Приехали жених и невеста, которые должны были регистрироваться после Горчакова и Аванесовой, площадь перед Дворцом Бракосочетаний заполнили еще и их гости. Наконец, появился Горчаков.

– Вы где должны были встретиться? – налетели все на него.

– Здесь. А что? Пробки повсюду, весь центр стоит, я поэтому опоздал. Где Наташа?

            Появился Аванесов и прояснил ситуацию: Наташа должна была ехать одна – с его шофером. Стали звонить ей – никто не отвечал.

– Удрала от тебя твоя невеста!

– Сбежала с шофером!

            Посыпались несмешные шутки. Но холод уже пробрал до сердца. Спустя еще полчаса Аванесову позвонили из милиции. Машина Наташи попала в аварию на проспекте маршала Жукова. Никто не выжил.

            Массовка застыла. Аванесов схватился за голову.

– Как? Как это? Когда?!

            Толпа таяла. Все старались убраться подальше.

            Мне было неловко за каждую злую мысль о Наташе. Мы не знали ее, но так ненавидели. А теперь Аванесов рвал на себе волосы, потеряв единственную дочь.

            Мы все бежали, как мыши, – по своим углам, по своим норам, прочь от чужого горя. Никто не звонил мне в тот день, телефон словно отключился. Наконец, ближе к ночи я сама набрала Ирину.

– Что слышно?

– Почти ничего. В новостях сказали, что милиция еще выясняет обстоятельства. Я пытаюсь по своим каналам узнать, что и как, но глухо.

            Иван долго не брал трубку. Потом откликнулся вяло:

– Привет-привет.

– Держишься?

– Ну…

– Ничего не нужно?

– А ты далеко? Может, заедешь?

            Но предложил он это не очень уверенно.

– А ты с кем? Кто-то придет? – спросила я.

– Наверное, нет. Я сам собирался… выйти. Но если ты сможешь приехать, буду ждать.

– Что-то купить?

– Водки.

Мне было страшновато. Несмотря на наше приятельство, я редко оставалась с ним наедине без группы поддержки.