Не менее странной выглядит версия, рассказанная в книге Чарльза Мессенджера:
«Дитрих рассказывал своему канадскому следователю Милтону Шулману, что поначалу он напился и проспал три часа. „Проснувшись, я задал себе вопрос: „Кто сумасшедший — я или они? Но я не сумасшедший, значит, сумасшедшие они““. Затем он вызвал своих четырех дивизионных командиров и, бросив приказ на стол, сказал: „Вот ваша награда за то, что вы сделали за последние пять лет!“ Он приказал им не снимать нарукавных лент, а Гитлеру написал, что он скорее застрелится, чем выполнит этот приказ».
В этом рассказе много сомнительных мест, в частности, никто из выживших очевидцев не мог припомнить, чтобы Дитрих пил после получения приказа.
В итоге в данной ситуации волей-неволей приходится ориентироваться на версию Георга Майера, который был единственным очевидцем тех событий: «В тот странный день, 27 марта 1945 года, я утром дежурил. После 5 часов утра ко мне пришел дежурный офицер [штаба группы армий] и передал мне только что поступившую телеграмму-„молнию“. Приказ снять нарукавные ленты! Я не поверил своим глазам. Я чувствовал, как меня распирает от возмущения и гнева. Я терял самообладание и уже подумывал, не разбудить ли начальника штаба армии генерал-майора Ваффен-СС Кремера? А может, позвонить личному адъютанту командующего армией штурмбаннфюреру Ваффен-СС Вайзеру? И тут распахнулась дверь — в комнату вошел сам Зепп Дитрих. Я доложил ему утреннюю сводку, а затем вручил возмутительную телеграмму. Он пристально поглядел на меня, так как от него не ускользнуло мое душевное смятение, но ничего не сказал. Когда он прочитал ее, то медленно отвернулся, склонился над ломберным столом, на который он оперся обеими руками. В итоге я не мог видеть его лица. Он был настолько потрясен, что потребовалось достаточно много времени, чтобы он взял себя в руки. После длительной паузы, все еще склонившись над столом, он тихо произнес дрожащим голосом, в котором читались обида и глубочайшее разочарование: „Вот она, благодарность за все!“ Наконец он распрямился, повернулся и посмотрел на меня глазами, полными слез. Он указал на нарукавную ленту: „Она останется там!“ Он замотал головой, словно гнал от себя эту мысль. Некоторое время спустя он спросил меня: „Что предлагаешь делать?“ Хотя я понимал, что мои слова могут быть бессмысленными, непроизвольно выдал следующее: „Я полагаю, надо запросить Ставку фюрера, должны ли лишиться нарукавных лент тысячи смелых солдат Ваффен-СС, которые сражались между Балатоном и Дунаем?“ Зепп Дитрих понимающе посмотрел на меня, а затем указал на телеграмму, лежавшую на ломберном столе: „Не передавай ее по частям. Свяжись с Кремером. Когда вернусь назад, то все обсудим“. После этого он протянул мне руку — нехарактерный для него жест. Я сопровождал его до машины, а он лишь качал головой. Он направлялся на фронт к солдатам. Генерал-майор Ваффен-СС Кремер был потрясен не меньше моего. Когда в 8 часов утра после утреннего доклада я передал ему телеграмму и сообщил о реакции командующего армией, то он был разгневан. Он стал красным от злости. Тогда мы отпороли у себя нарукавные ленты ножом для бумаг. Он отпорол ленту „Лейбштандарта“, а я — своей прошлой дивизии — „Рейх“».
Советские солдаты осматривают немецкую технику на улицах Секешфехервара
Дальнейшее развитие событий представляется следующим образом. Затем Дитрих посетил своих дивизионных командиров, проинформировал их, но запретил передавать приказ дальше. Тем не менее все быстро узнали о нем, даже в дивизии «Мертвая голова», которая уже не числилась в составе 6-й танковой армии. Майер считает, что в группе армий «Юг» тоже получили сообщение и передали его дальше. Но, как сообщил Отто Кумм, это было только для ветеранов, а их оставалось мало. И они пережили различную форму шока. Во всяком случае, во всех частях по прибытии в Венгрию сняли нарукавные ленты. Почти наверняка и Дитрих снял свою ленту, которая к тому же была особенной, выполненной в золоте, а не в серебре, как у всех остальных членов Ваффен-СС. Это специальное отличие было присвоено ему Гитлером.
Следующим, кто узнал об этом, был Бальдур фон Ширах, в прошлом лидер «Гитлерюгенда», а с 1940 года — гауляйтер Вены. Гиммлер, не желавший направляться дальше в зону боев, вызвал Дитриха в Вену, чтобы сделать ему выговор. Фон Ширах присутствовал при этом. Гитлер по телефону потребовал от Гиммлера увезти награды офицеров 6-й танковой армии. Гиммлер стал протестовать: «Я мог бы выехать к озеру Балатон, чтобы снять кресты с мертвых. Немецкий солдат СС не может дать больше, чем свою жизнь за вас, мой фюрер». Услышав это, Дитрих сорвал свой Рыцарский крест с шеи, швырнул его в угол комнаты и вышел. Один из его адъютантов подобрал крест и ушел вслед за Дитрихом. Этим завершилась «миссия» Гиммлера. Тем самым опровергается голословное утверждение, что Дитрих вернул свои ордена Гитлеру. На самом деле многие из них, включая Рыцарский крест с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами, находятся у старшего сына Зеппа — Вольфа-Дитера.
Послесловие
Бои у озера Балатон явились не только последней наступательной операцией Германии в годы Второй мировой войны, но и весьма показательным примером того, как Гитлер пытался управлять военными процессами. Характерным является высказывание генерала-фельдмаршала Кейтеля, который на протяжении долгих лет находился в тесном контакте с фюрером. На допросе его спросили: «Как вы оцениваете военные способности Гитлера?» В ответ прозвучало: «Он умел находить правильные решения оперативных задач. Он интуитивно ориентировался в запутанных ситуациях и, как правило, находил выход из них. Но ему не хватало практических знаний, чтобы планировать военные операции. Это приводило к тому, что он либо слишком поздно принимал решение, либо не мог реально оценить тот урон, который мы бы понесли от принятого им решения». Ко всему этому необходимо было добавить его мнительное недоверие к Генеральному штабу сухопутных войск, которое начало зарождаться еще в 1942 году. Указания на это можно найти в мемуарах почти всех немецких генералов и фельдмаршалов. Во многом именно это обстоятельство предопределило катастрофический провал операции «Пробуждение весны». Если разбирать данную операцию по пунктам, то можно выделить несколько фатальных для немцев ошибок:
1) Полнейшее пренебрежение к особенностям ландшафта и погодным условиям привело к тактическому «фальстарту», который был вызван навязчивым желанием Гитлера начать наступление как можно быстрее.
2) Затруднительное использование танковых дивизий дало Красной Армии фору, которой она в полной мере воспользовалась, создав глубоко эшелонированную линию обороны.
3) В результате к частям Ваффен-СС предъявлялись повышенные требования, от них ожидали прямо-таки военных чудес, хотя имевшиеся в распоряжении силы можно было грамотно использовать только для организации оборонительных боев, но никак не для «судьбоносного наступления».
4) Командование группы армий «Юг» с какой-то легкомысленностью проигнорировало скопление советских войск к юго-западу от Будапешта, начав вполне предсказуемый прорыв сквозь Вертешские горы.
5) Немецким генералитетом явно были недооценены военные способности командующего 3-м Украинским фронтом маршала Толбухина, который в критической ситуации оказался способен оперативно принимать правильные тактические решения. Все это обеспечивало подвижность и маневренность советским войскам, которым противостояли немецкие дивизии, не только сражавшиеся за метры бесполезной болотины, но и днями ожидавшие стратегических решений из Берлина.
6) Немецкое командование оказалось не в состоянии правильно соотнести между собой фактор времени, особенности ландшафта и имеющиеся в распоряжении силы. Все решения принимались слишком поздно, и немецкие части выходили на заданные позиции с изрядным запозданием. При этом для выполнения каждой задачи, как правило, требовалось значительно больше войск.