В общем, Россия была очень нужна как источник ресурсов габсбургско-католическому блоку. Нужно было вмешаться в ее дела и прибрать к рукам, однако так, чтобы русские по возможности не очень сопротивлялись и, соответственно, в больших количествах не погибали – пригодятся еще для габсбургских войн! Таким образом, вопрос стоял о благовидном предлоге для вмешательства в русские дела. И предлог вскоре появился…

Бориса Годунова довольно часто пытаются «отмазать» от убийства царевича Дмитрия. Вот, например, В.Д. Чарушников отрицает роль Годунова в убийстве Дмитрия, так как никто не ждал, что Федор останется бездетным, а кроме того, Федор не считал Дмитрия своим наследником как рожденного в шестом (на самом деле – в восьмом. – Д.В.) браке, незаконном с православной точки зрения: православие разрешает жениться не более трех раз[139]. С.Ф. Платонов на этом основании даже называет его «так называемым «царевичем Дмитрием» (кавычки Платонова. – Д.В.)»[140]. В.Д. Чарушников верит приговору комиссии В.И. Шуйского, которая расследовала обстоятельства гибели царевича, поскольку все показания свидетельствуют, что царевич «набросился на нож», и при этом совпадают[141].

Однако К. Валишевский по поводу последнего обстоятельства отмечает, что показания большей части свидетелей «производят впечатления хорошо заученного урока», а также добавляет, что следователи не то не осмотрели тщательно труп царевича, не то даже вообще его не видели![142]

Что касается бездетности Федора, то к весне 1591 г. брак его с Ириной продолжался уже одиннадцатый год, так что определенные выводы сделать было можно. Возражение по поводу рождения царевича в незаконном браке серьезнее, но и тут при отсутствии других царских сыновей или братьев мог сработать принцип «на безрыбье и рак рыба». В конце концов, не байстрюком же Дмитрий был, Иван Грозный с Марией Нагой таки обвенчались, и Церковь, как-никак, официально разрешила царю жениться более трех раз… Кстати, если Дмитрия считали незаконным, то вот и объяснение того, почему Иван Грозный тоже запрещал жениться князьям-Рюриковичам! Но уж Борис Годунов в любом случае имел намного меньше прав на царство, чем Дмитрий! Кстати, еще в 1586 г., возражая против требований развода царя Федора с Ириной, митрополит Дионисий сказал, что, мол, царь и царица еще молоды и вполне могут иметь детей, а если бы и не было их, то у Федора есть брат Дмитрий (выделено мною. – Д.В.)[143]. Таким образом, Церковь устами своего главы подтвердила законность прав Дмитрия на престол.

С учетом всего этого простая постановка вопроса «Кому выгодно?» вынуждает признать: выгодно было Борису. Помимо перечисленных, и некоторые другие авторы с этим не согласны. Так, по мнению А. Курганова, Годунову гибель Дмитрия была невыгодна, зато она будто бы открывала путь к престолу… Романовым[144]. Непонятно, каким именно образом Романовы, пусть и родственники царя Федора по матери, надеялись обойти всесильного уже к моменту гибели царевича правителя Годунова… А вот последнему, повторим, убийство Дмитрия было не просто выгодно, но представляло собой буквально вопрос жизни и смерти.

В самом деле, если Федор был бездетным, а Дмитрий был при всем при том самым законным наследником, то царствовать в будущем предстояло ему. Это не говоря уже о том, что по приходе Дмитрия в совершеннолетие вполне могли найтись люди, которые внушили бы ему (если бы еще надо было внушать…), что слабодушного Федора, вместо которого всем правит временщик, логично «свести» с трона и сесть на царство самому. При этом родственники нового царя по матери – Нагие, – конечно, не простили бы Борису прошлого величия, а тем более своего удаления от царя.

Между тем нравом царевич пошел явно в своего свирепого папашу, проявляя уже с детства садистские наклонности, например, в том, что мучил животных, любил смотреть, как их убивают, и сам убивал палкой для потехи. Впрочем, само по себе это ни о чем не говорит: садистскими наклонностями страдают многие дети (ребенок зачастую просто не понимает, что котенку, щенку или птичке тоже больно), особенно мальчики.

Гораздо страшнее для правителя было то, что своей ненависти к Годуновым и их сторонникам царевич не скрывал. Например, иногда он во время детских игр лепил снежных баб, нарекал их именами бояр Годуновых и их сторонников, потом рубил в куски и кричал: «Вот что будет с Годуновыми, когда я стану царствовать!»[145] Таким образом, устранение Дмитрия был вполне в личных интересах Бориса. Но интересен другой вопрос: было ли оно в интересах государственных и национальных?

Сразу оговариваюсь: убийство ребенка – в любом случае очень тяжкий грех. И все же – попытаемся представить себе, что было бы со страной, окажись во главе ее «Иван Грозный № 2». Вспомним, что в момент смерти Федора (январь 1598 г.) Дмитрию было примерно столько же лет, сколько и его отцу при начале самостоятельного правления (январь 1547 г.). Проживи он столько же (т. е. примерно до 1635 г.) – выдержала бы Россия, не оправившаяся от Опричнины, еще и его правление? При этом надо учесть, что своих Адашева и Сильвестра (благодаря которым стало возможно «дней Иоанновых прекрасное начало») у Дмитрия явно не было, а если бы и были, то после совершенной его отцом «самодержавной революции» вряд ли он стал бы к ним прислушиваться.

Зато, вполне возможно, он стал бы прислушиваться совсем к другим людям. Например, к тем же родственникам по матери – Нагим. Позднее Лжедмитрий I, по мнению Р.Г. Скрынникова, допустил серьезную политическую ошибку, когда, удалив воеводой в Новгород упомянутого племянника Малюты Скуратова – князя Богдана Бельского, в то же время возвысил своего мнимого дядю Афанасия Нагого, чье имя (его собственное, а не дяди, как у Бельского!) вызывало в народе не меньшую ненависть, чем имя самого Малюты Скуратова[146].

Таким образом, вместо 20 лет «опричнины», как при Грозном, страна вполне могла получить лет 35–40. Одним словом, все могло произойти прямо по Библии: «Мой отец бил вас розгами, а я вас буду бить скорпионами!»

Но преступления, еще не совершенные жертвой, не могут оправдать убийцу в глазах общественного мнения. Не только Дмитрий быстро стал в глазах русских людей мучеником, но уже тогда любые политические неурядицы приписывались недовольным народом Годунову. Так, набег крымских татар на Москву в 1591 г. (как оказалось, последний в истории) интерпретировался так: Борис сам «навел» хана на Москву, чтобы отвлечь внимание народа от убийства Дмитрия[147].

Но был и еще один претендент на московский трон. Речь идет о правителе Касимовского царства, крещеном татарине Симеоне Бекбулатовиче.

Под 1570 г. Саин-Булат (имя Симеон он получит три года спустя при крещении) упоминается как «царь Касимовский». Касимовское царство как вассальное по отношению к Москве татарское ханство было основано еще Василием II Темным в 1430-х гг., однако до сих пор правители его именовались «царевичами», и лишь Саин-Булат – Симеон становится «царем». Тоже показатель, с учетом того, что мы выше говорили о «золотоордынском» характере Опричнины.

О реальном влиянии Симеона, благодаря которому оставались безнаказанными его явные провалы, говорят хотя бы такие факты. За сожжение крымским войском Девлет-Гирея Москвы в 1571 г. тесть Симеона, князь И.Ф. Мстиславский, попал в опалу, однако карьере самого Симеона это нисколько не помешало, напротив, он пошел в гору[148]. В следующем, 1572 г. уже сам Симеон Бекбулатович потерпел неудачу при Лоде (в Ливонии), однако не только не был наказан, но и назначен воеводой Большого Полка. Еще раньше, в 1570 г., он получает один из высших титулов – «слуга государев»; после него до Смуты такое звание получали только князь Воротынский (за победу над тем же Девлет-Гиреем в 1572 г., спасшую Россию как таковую) и Борис Годунов при Федоре[149]. Несколько позднее, в 1581 г., Симеон в звании Тверского удельного князя числится главнокомандующим армии, действовавшей против Стефана Батория[150].