— Вы знали Адама Роули?

— Кого? А, того мальчика, который погиб! Нет. Он не был моим студентом, и я его не запомнил. А сейчас даже забыл, как его зовут.

Что ж, понятно: Адам был эпизодическим персонажем в драме жизни Каспиана Фаради, где существовал лишь один герой — сам Каспиан.

— Вы сказали, что, сдавая экзамены в срок, Ребекка не смогла бы показать себя с лучшей стороны. Но в итоге она все равно не получила степень бакалавра с отличием первого класса.

Историк отмахнулся.

— Совсем не просто сдать выпускные экзамены после годового перерыва. Конечно, ей понадобилось немало усилий, чтобы справиться с этой задачей. Тем более что она долгое время приходила в себя после нервного потрясения.

— Как я поняла, вы давали ей дополнительные уроки.

Прежде чем ответить, он взглянул на адвоката, и я сдержала усмешку: что ж, все ясно — разговор свернул на опасную тему.

— Да, я дал ей несколько уроков, неофициально. По правилам колледжа студенты после такого перерыва не имеют права посещать занятия. Но я решил, что она заслуживает большего, и нарушил правила. Мне всегда претила удушающая атмосфера колледжа Латимер с его строгими догмами и предписаниями. Руководство сковано рамками традиций и не видит в студентах живых людей.

— А вы смотрели на Ребекку не только как на студентку, верно?

— Что вы имеете в виду? — В его бархатистом голосе появилось раздражение.

— Мне говорили, вы с Ребеккой стали очень близки, когда она вернулась в Оксфорд. Как я поняла, вы вступили с ней в сексуальную связь. Такое поведение преподавателя трудно назвать уместным, не так ли?

— Так вам и это известно? — Он по-прежнему старался держаться небрежно и расслабленно, но его руки были так крепко стиснуты, что от напряжения побелели костяшки пальцев. — Вообще-то мы не делали ничего дурного. Она была взрослой и официально уже не являлась моей студенткой. Признаться, мы и раньше испытывали влечение друг к другу, но между нами ничего не было до тех пор, пока она не вернулась в Оксфорд сдавать выпускные экзамены. И потом, она первая начала эти отношения.

Друзья Ребекки, с которыми я разговаривала в пабе, изложили совсем другую версию событий. По их словам, Фаради активно ухаживал за девушкой, пытаясь втереться к ней в доверие. Приглашал к себе (он снимал дом в Коули) на ужины и коктейли, ограждал от университетских друзей. И Ребекка, которая еще не совсем пришла в себя после прошлогодних событий, влюбилась в красавца куратора и уступила его домогательствам.

— Как долго длились эти отношения?

— Пару месяцев. Потом я уехал в Беркли преподавать на летних курсах, а она все равно не собиралась оставаться в Оксфорде после сдачи экзаменов. Вряд ли ей там нравилось. Слишком много неприятных воспоминаний. — Он взглянул на меня. — Мы оба знали, что наш роман скоро закончится. Это было мимолетное увлечение, но очень приятное для нас обоих.

— Ну разумеется.

Дебз, ненадолго оторвав обожающий взгляд от Лео, с возмущением поведала мне, как бесцеремонно и внезапно Каспиан Фаради бросил Ребекку: собрал вещи и в тот же день улетел в Калифорнию. Ребекка пришла в замешательство: она не ожидала такого поступка от человека, которому доверяла и которым восхищалась. Но какой смысл сейчас укорять Фаради? Разбить чье-то сердце еще не преступление. Однако его поступок не вызывал во мне уважения.

— И что было потом? — поинтересовалась я.

— Не понимаю, о чем вы, — насторожился Каспиан.

— Ну, вы улетели в Штаты, а Ребекка уехала из Оксфорда. Вы продолжали общаться?

— Когда стали известны результаты экзаменов, я получил от нее имейл. Конечно, она была разочарована, что ей присвоили степень с отличием второго класса. Эта оценка не в полной мере отражает ее способности. — Он пожал плечами. — Но такой результат все же лучше, чем ничего. Едва ли впоследствии он как-то помешал ее карьере. Оксфордский бакалавр с отличием, пусть даже второго класса, ценится высоко.

— Значит, вы продолжили отношения, переписываясь по электронной почте?

— Я человек занятой. Сейчас даже больше, чем тогда. Но в то время я преподавал много часов в неделю и занимался собственными исследованиями. Мне некогда было поддерживать связь со своими студентами… и бывшими подружками.

— То есть вы вернулись в колледж Латимер и продолжили там преподавать?

— Да. Но уволился в конце следующего года.

Я посмотрела на него в упор.

— Я слышала, вы уволились посреди учебного года.

— Кажется, это был конец второго семестра. К сожалению, точно не помню.

— Почему вы ушли?

— По многим причинам. — Он опять заметно напрягся. — Мои обязанности были для меня слишком обременительны. Разрываясь между студентами и научной работой, я не мог как следует заниматься ни тем ни другим. В конце концов я решил оставить преподавание и сосредоточиться на сочинительстве.

— Вам помогли принять такое решение, не так ли? — Я мило улыбнулась. — Руководство колледжа узнало о вашем, как вы выразились, мимолетном увлечении Ребеккой. Кто им сказал?

Он сжал губы в ниточку.

— Не знаю, не спрашивал.

— Они расценили вашу связь иначе. И пришли к выводу, что такие отношения недопустимы.

— Как я уже сказал, атмосфера в Латимере всегда казалась мне удушающей. Мне не нравилось жить зажатым в тесные рамки нелепых правил. — Он вымученно улыбнулся. — Я стремился вырваться за пределы условностей, но в данном случае, на мой взгляд, не сделал ничего предосудительного. Уехал из Оксфорда, потому что почувствовал тягу к переменам, захотел испробовать себя на ином поприще. Мое решение оказалось весьма удачным. Думаю, вы не станете этого отрицать.

— Насколько я знаю, — вкрадчиво заговорила я, пропустив мимо ушей его бахвальство, — вас попросили уйти из колледжа Латимер, запретив преподавать и в других колледжах университета. С тех пор вы больше не работали со студентами. Вас занесли в черный список?

— Это необоснованный вывод. Я сам решил сменить род деятельности. И вовсе не потому, что меня не брали на работу из-за случившегося. — Он повысил голос, и адвокат, до того хранивший гробовое молчание, прочистил горло. К моей досаде, Фаради тут же взял себя в руки.

— Значит, вы больше не пытались устроиться преподавателем? — У меня не было возможности это проверить: я не могла получить информацию из всех второразрядных институтов англоязычного мира. Но Фаради об этом не знал.

— Я рассматривал несколько вариантов, хоть и понимал, что уже исчерпал себя в этой профессии, и попутно размышлял, что буду делать дальше. То, что мне не предлагали работу преподавателя, не удивляло: всем было ясно, что я увлечен другим.

Я видела, что самолюбие Каспиана до сих пор уязвлено. Его изгнали из учительского сообщества, и это было обидно, несмотря на богатство и славу.

— Когда вы последний раз виделись с Ребеккой?

— Лично? О Боже! — Он на секунду задумался. — Наверное, года три… нет, четыре назад. Она пришла на мою встречу с читателями, и мы с ней минуты две поболтали. Я подписал ей книгу, сказал, что она великолепно выглядит, и на этом мы распрощались. Я продолжил подписывать книги стоявшим за ней в очереди.

Я ласково улыбнулась историку.

— Это неправда. Может, подумаете и ответите еще раз?

— Я вас не понимаю, — произнес он ровным тоном и опять покосился на Мерсера. Адвокат внимательно изучал свои руки.

— Я знаю, что потом вы опять встречались с Ребеккой. Причем совсем недавно. Не три года, а месяцев пять назад.

— Нет же, больше я ее не видел!

— Нет, видели. Вы водили ее поужинать в маленький испанский ресторанчик в Марилебоне. — К счастью для меня, Ребекка записала это в своем настольном календаре. — Это было в июле, верно? В четверг. Где находилась в тот вечер ваша жена? Или мне следует задать вам другой вопрос: как вы объяснили ей свое отсутствие?

Фаради резко откинулся в кресле и закусил губу. Низкое зимнее солнце высветило пот, который каплями выступил у него на лбу и увлажнил волосы.