Барух не баловался наркотой, ну только пару раз еще в армии марихуаной, которая не доставила ему особого удовольствия.
Он воспарил и безо всякого наркотика: в тот момент для него не существовало ничего, только какое–то невероятное ощущение невесомости, и полная потеря чувства времени. Когда он очнулся, то обнаружил, что лежит сверху Керен, зажав ее в охапку, как медведь добычу, а ее ноги закинуты ему на плечи. Она смотрела на него в полутьме широко открытыми глазами. Керен ничего не сказала, только, застонав, в изнеможении повернулась на бок. Они не любили звукового сопровождения, но сейчас Баруху казалось, что они оба страшно орали в отключке.
Picture yourself in a boat on a river
With tangerine trees and marmalade skies
Somebody calls you, you answer quite slowly
A girl with kaleidoscope eyes[48]
Следующие дни, даже недели, Керен его избегала, ссылалась на родителей, нуждавшихся в помощи, на страшную нагрузку на работе, которую на свою трахнутую задницу накликала. Они не виделись почти месяц после той памятной диким сексом субботы. Барух уже не знал, что и думать, он после всех их шалостей опасался заводить прямой разговор. Она сама назначила ему встречу, и были в ее голосе какие–то странные нотки. Барух зашел по дороге в ювелирную лавку и купил два первых попавшихся кольца, только поставил условие, что с небольшим отступным он их вернет... ну в случае... Не вернул, даже менять не понадобилось.
Керен явно нервничала, избегала его взгляда, а Барух не понимал, в чем дело, сидел и гадал, будет ли эта встреча последней. Наконец, она решилась:
– Я пропустила месячные... – выдохнула Керен. Она уже набрала воздух, чтобы выдать следующую заготовленную фразу, что, мол, никто не обязан, и если...
Барух жестом остановил ее.
– Смотри, не пропусти свадьбу! – он положил перед ней коробочку.
Наверное, Керен долго готовилась к этому разговору, прокручивала в голове сценарии, его ответы, реакции, свои слова, аргументы: раз за разом, утром, потом на работе, может, даже обсуждала с кем–то из подруг, может, даже с Михаль, вечером ходила кругами по квартире или сидела, уставившись в телевизор, долго лежала без сна ночью. Обдумывала варианты, диалоги, чертила в голове схемы, вновь и вновь, в десятый, сотый, тысячный раз. Потеря контроля над ситуацией – вот что с ней случилось, а Керен могла пережить в жизни все, но только не это.
Избавиться от ребенка – об этом нет и речи.
Да – да. Нет – нет.
Вот только жизнь продолжала преподносить сюрпризы: сначала ее основательно трахнули, а теперь, с первой фразы побили все ее старшие козыри, оставив сидеть в дураках, простите, дурах, разевать рот, пытаясь что–нибудь сказать, но такого вот сценария с кольцами в ее презентации не имелось. Она слишком хорошо знала израильского мужика, который просто обязан держать под своим собственным контролем все вокруг, а особенно женщину.
Шустрая официантка усекла, что происходит за их столиком, и через минуту, привлекая внимание всего ресторана, подкатила с бокалами какой–то шипучей гадости, из которых торчали зажженные бенгальские огни. Пока Керен промокала глаза, Барух попробовал – пить это было невозможно.
Неизвестно, что сильнее подействовало на Керен – само предложение, кольца или дешевка с огнями. Но Барух просто не мог взять в толк, как молодая и современная эмансипированная женщина, фармацевт по профессии, знающая о контрацепции ну просто все, залетела, как какая–то школьница.
Он спросил ее, где она пропадала почти месяц. Она посмотрела на него долгим взглядом и сказала:
– Варвар, у меня все болело внутри.
Наверное, у Баруха был совершенно идиотский вид, потому что Керен рассмеялась и, нарочито сильно замахнувшись, легонько стукнула его по шее.
* * *
Барух никогда не спрашивал, почему Керен решила дать их первой девочке имя Михаль. Вторую ночь подряд он ворочался под одеялом рядом с тихо дышавшей во сне женой и размышлял о том времени. Михаль вскоре ушла из мультифарма, и они так и не побывали на ее свадьбе с Роненом.
То что они быстро привыкли к друг другу, было заслугой Керен. Она обладала если не ангельским характером, то несомненно, терпением и силой воли. Теперь, через десятилетие, он смотрел на те события совсем другими глазами, и червячок сомнения грыз его изнутри: а не было ли это все отлично срежиссировано Керен, как удачно подготовленная презентация? Их союз всем пришелся по вкусу, тесть с тещей его сразу же полюбили, как он считал, даже слишком, да и мать смилостивилась, если и не простила его окончательно, то согласилась на перемирие.
Но на его свадьбу у матери была своя сверхзадача.
В восемнадцать лет Борька, как каждый израильский подросток, пошел в армию. Ему повезло: с семьдесят шестого по семьдесят восьмой не было значительных конфликтов, и он не попал на войну, а попал в в университет в Тель–Авиве на подготовительное отделение в семьдесят девятом. Родители еще через через пару лет уехали в Канаду, в Торонто, куда отца пригласил товарищ по институту, открывший строительную фирму. В Израиле они были устроены гораздо лучше – и статус, и зарплата, но Борькина мать никак не могла оправиться от шока первых месяцев, когда голая комната центра абсорбции в Раанане так напоминала коммуналку на Сретенке.
Строительная фирма в Торонто оказалась всего лишь красиво напечатанными на тисненой бумаге визитками с пышными титулами, а заработок надо было искать самому в открытом океане свободного мира и давно поделенного рынка. Реки вместо молока несли уксус, а набережную умело выложили хреном. Канада была ничем не лучше Израиля. Борькина мать в Канаде снова чертила, и еще подрабатывала realestate[49], то есть пыталась стать квартирным маклером. Опять влачили жалкое существование в кондоминиуме в пригороде Торонто на мизерную зарплату. Бизнес шел с трудом, вместо того, чтобы жить на комиссионные со сделок, она, только чтобы продать хоть что–нибудь в дальнем и непрестижном районе, уступала свои комиссионные клиентам в виде скидки. В результате она работала почти бесплатно. В самом начале проектом еще интересовалась известная в русском Торонто " Персона"[50], с которой она провела пару встреч в ресторане, и надо было каждый раз платить по счету, потому что Персона, вернее, его Супруга, иначе на встречу не соглашались.
Основными козырями Борькиной мамы были чистый воздух и эта самая "Персона", но на них никто не клевал, а скидку хотели получить все. А получив, ругали ее за отдаленность и непрестижность района, а также за "неинтеллигентное умение всучить". И костью в горле оставался последний дом у перекрестка, который никто не хотел покупать, даже совсем без ее комиссионных, от которого она никак не могла избавиться, а сволочь–застройщик никак не давал ей других проектов, пока не продан этот самый последний, черт его побери, ублюдочный дом. И снова позвонила Супруга Персоны, и снова "якобы интересовалась", но у Борькиной мамы не было ни денег на ресторан, ни сил, ни желания что–либо предпринимать – только отчаяние и тоска. И она, собрав нервы в комок, чтобы не дрожал голос, заявила, что мол, дом–то последний, спрос бешеный, и времени на встречи там всякие у нее нет.
А цена...
В тот момент она думала не о том, как завлечь покупателя, а чтобы только отвалила, наконец, эта гнусь, которую опять придется вести в ресторан. Она назвала цену чуть ли не вдвое больше номинальной и бросила трубку, а потом проплакала от бессилия весь вечер. Борькин отец ее успокаивал, как мог, но тщетно, с работой было плохо, деньги – на нуле, одна только зарплата чертежницы; real estate – в полной жопе.
На следующий день ровно в восемь утра, когда она собиралась на работу, в дверь их вонючего кондо звонили Персона с Супругой. Они-таки подписали договор на немыслимую сумму, а когда удалились, и Борькина мать осталась одна посреди заставленного случайно подобранной мебелью тесненького салона, она снова разревелась во весь голос. Случилось чудо, и она стала сказочно богата – комиссионные составили ее трехлетнюю зарплату, – но главное было не в этом: цена непрестижного и отдаленного района поднялась в то утро вдвое. Очень скоро ей стали названивать бывшие покупатели, которые еще вчера ругали ее во весь голос, с просьбой продать–купить–подыскать–осчастливить. С ней вдруг захотели иметь дело даже крупные строительные подрядчики, наперебой предлагавшие работу Борькиному отцу. В одночасье у нее появилось чутье, она приносила счастье и удачу, и от клиентовне стало отбоя.
